Жизненная сила
Шрифт:
А еще у Мэрион есть два неразличимых кота — Моне и Мане.
Розали — та самая располневшая и обрюзгшая женщина, чей муж, Уоллес, свалился с горы, а может, и нет. Свою старшую дочь Кэтрин она родила от Лесли Бека. Конечно, эти два события могут оказаться взаимосвязанными. Когда-нибудь Розали расскажет обо всем мне, а я — вам.
Я абсолютно уверена, что мой сын Колин — не от Лесли Бека, его отец — Эд. Если я так пристально всматриваюсь в прошлое, то лишь в попытке убедить себя, что между двумя конкретными событиями нет ничего общего. Но память избирательна, и стремление выдавать желаемое за действительное то и дело обращается за помощью к этому ее свойству.
Джослин Бек была первой женой Лесли Бека, Анита — второй. О Джослин я говорю в прошедшем времени не потому, что она, подобно Аните, уже мертва, а потому,
Сьюзен, жена Винни, была нашей подругой до тех пор, пока два года назад не совершила непростительный поступок — перешла в категорию тех, о ком упоминают только в прошедшем времени. Однако она по-прежнему живет неподалеку от нас в Ричмонде, и, думаю, мы скоро простим ее, или она — нас. Достаточно болезни, смерти или просто прошествия времени, чтобы власть общих воспоминаний затмила бренную сущность оскорбления, по крайней мере для женщин. Понимаю, некрасиво утверждать: «Таковы все женщины» или «Мужчины все одинаковы», потому что чем усерднее мы подчеркиваем половые различия, тем чаще их обращают против женщин и в пользу мужчин, но все-таки я рискну осторожно выразить свое мнение: мужчины цепляются за свою ненависть и обиду крепче, чем женщины. Наверное, все дело в том, что мужчинам проще наброситься друг на друга с топором, а если такое взбредет в голову женщинам, им сначала придется выпустить из рук детей. Точно так же когда в организме женщины падает уровень эстрогена, в интересах безопасности общества следует назначать ей гормонозаменяющую терапию, которая позволит женщине остаться уступчивой, милой и улыбчивой, однако делать стареющему мужчине инъекции тестостерона — антиобщественный поступок, поскольку он тут же бросится насиловать женщин и лупить других мужчин. Какое разочарование!
Раз уж мы взялись обсуждать эту проблему и разобрались с ней, следовало бы предложить такое временное решение: женщины должны просто отдать детей мужчинам. Однажды Сьюзен так и поступила с Винни: она бросилась спасать мир, а ему предоставила присматривать за Амандой. Но пожалуй, она выбрала не того ребенка: Аманда слишком похожа на Лесли.
Теперь Сьюзен лишь вежливо кивает и здоровается, случайно встретившись с кем-нибудь из нас в супермаркете, и мы даже перебрасываемся парой фраз о погоде и политике, но больше не поверяем ей ни радости, ни беды, без чего немыслима дружба. И все-таки нам ее недостает, а ей, наверное, не хватает нас. Рано или поздно кто-нибудь из нас бросится к ней с распростертыми объятиями, и процесс примирения, на который иные народы тратят десятилетия, завершится в мгновение ока. Лично я не собираюсь брать на себя роль миротворца. Но об этом потом. Вернемся к подведению итогов.
Итак, наше потомство — это Кэтрин и Алан (дети Розали), Ричард, Бенджамин и Колин (мои, а я — Нора), Барни, Аманда и Дэвид (выводок Сьюзен; упоминаю о них потому, что вражда между родителями на детей не распространяется). Ребенок Мэрион пробыл с нами слишком недолго, чтобы называть его имя. Мне странно даже вспоминать о нем — ведь мы так быстро вычеркнули из памяти этот эпизод, и все-таки я считаю, что это дитя — ключ к истории Лесли Бека. Того самого Лесли Бека, длина пениса которого составляет ровно одну седьмую его роста. Я-то знаю — сама измерила и то и другое.
Чистосердечные признания!
До сих пор я никому об этом не проговорилась. Если бы только спад завершился, если бы на рынке недвижимости начался подъем, времени на размышления о собственной судьбе у меня осталось не больше чем на созерцание своего пупка. Мне было бы некогда копаться в памяти, извлекать из нее, как фокусник извлекает шарфы из цилиндра, события и воспоминания, так больно ранящие меня…
Я опасаюсь вот чего: а если я вытащу на свет слишком много или все это начнет вываливаться само собой? Как же процесс переваривания мыслей? Я же могу умереть от умственного истощения! Мы хороним мысли в глубинах памяти, чтобы не свихнуться.
Я и Лесли Бек, танцующие нагишом в комнате! А где в это время был мой муж, Эд? Сидел дома, уверенный, что я уехала в больницу навестить свою мать. Она лежала в коме и потому не смогла бы подтвердить, что я, как и положено заботливой дочери, дежурила у ее постели. А где же мы с Лесли танцевали и проводили измерения? В доме номер двенадцать по Ротуэлл-Гарденс. В какой комнате это происходило? В спальне Аниты? Ну разумеется!
Когда Лесли Бек явился в галерею Мэрион с картиной, на которой покойная Анита изобразила ту самую спальню, когда Мэрион со слезами рассказала о случившемся Розали, а Розали передала ее рассказ мне, я записала его, прилагая все старания, чтобы представить себя на месте Мэрион, так сказать, примерить ее безукоризненные туфли (не скажу «начищенные до блеска» — они слишком новые, чтобы их чистить), и говорить от ее имени, от «я» Мэрион, которая более близка с Розали, чем со мной. Так вот я, Нора, в той части рукописи, которая «вычищена» до блеска, чем я горжусь, предположила, что причиной волнения Мэрион были угрызения совести. Но вряд ли Мэрион умеет чувствовать себя виноватой, и Розали тоже не подвержена таким терзаниям. Известие о смерти Аниты по-настоящему встревожило только меня.
Вернемся в началу истории, в семидесятые годы. Лесли Бек еще женат на Джослин , Розали уже подкатила коляску к крыльцу дома номер двенадцать по Ротуэлл-Гарденс, чтобы вспомнить о своей тайне, попробовать ее на ощупь, как больной зуб — языком, проверить, причиняет ли она по-прежнему боль, и обнаружила Джослин в состоянии кризиса. По крайней мере так показалось Розали.
По словам Розали, Джослин Бек открыла дверь внезапно. Она была одета в шелковый халат на голое тело, он распахнулся, и Розали успела увидеть груди с розовыми, неожиданно крупными сосками и кустик черных лобковых волос. Обычно тщательно уложенные волосы Джослин были растрепаны, глаза покраснели, тушь размазалась. Она громко всхлипывала, была растеряна. Увидев Розали, она привлекла ее к себе и вцепилась в нее, отчего Розали вздохнула с облегчением — она опасалась, что Джослин узнала, кто отец Кэтрин. Малышка Кэтрин испугалась и расплакалась. Молчаливые и растерянные Хоуп и Серена стояли в глубине холла.
— Я позвонила Лесли на работу, — рыдала Джослин, — а трубка оказалась снятой. И я услышала, что там происходит. Лесли завел роман!
— С чего ты взяла? — спросила Розали. — Ведь ты только услышала голоса на том конце провода.
— Ужасно, немыслимо! — Джослин поджала губы. — Как я могла выйти замуж за такого негодяя?
— Наверное, это ошибка, — предположила Розали. — Он что-нибудь сказал?
— Конечно, нет! — фыркнула Джослин, отчаяние которой сменялось гневом. — Зато я знаю, с кем он был, теперь он не отвертится! Занудная, безобразная плебейка! Ее зовут Анита Олтервуд. Я обращала на нее не больше внимания, чем на прислугу. По телефону она не разговаривает, а скулит.
— Вряд ли все так серьезно, — заметила Розали. — Ты же знаешь Лесли. — И она успокоила Кэтрин, уговорила Джослин одеться и умыться, решительно отправила Хоуп и Серену играть в сад. Розали всегда нравилось в кризисных ситуациях брать инициативу в свои руки. Она дала Джослин две таблетки транквилизатора, который прописал ей врач, — когда Уоллес был в отъезде, Розали страдала бессонницей от беспокойства, а если и засыпала, то видела во сне, как Уоллес со сломанной ногой умирает на дне пропасти.
Дни, подобные тому, когда Джослин узнала, какое место Анита занимает в жизни ее мужа, переживает почти каждая жена в мире. И в этом нет ничего странного. Эти злополучные, ужасные, памятные дни для всех одинаковы: начинает дрожать и разрушаться сам фундамент существования, любовь, забота и самопожертвование, неотъемлемые составляющие замужества, в мгновение ока теряют всякую ценность, а те, кто жертвовал собой, оказываются в дураках. В одну секунду будущее становится туманным, дамокловым мечом нависает перспектива домашнего «сокращения штатов», самооценка стремительно падает в бездонную пропасть — возможно, в тот же цилиндр фокусника, о котором я уже упоминала, — и у женщины остается единственный выход: слегка замедлить это падение, чтобы не лишиться уважения к себе навсегда. И оттого, что это происходит каждый день и со множеством людей, нам не легче. Неуверенность как злой пес неотступно преследует зависимую женщину, гонится за ней по пятам. А большинство женщин, даже работающих, остаются зависимыми, как бы упорно они ни трудились. В наши дни для содержания семьи требуются две зарплаты.