Жизненная сила
Шрифт:
Поверхность под ними находилась в хорошем состоянии. Широкие полосы свежей гиперфибры создавали яркую, почти зеркальную плоскость, отражающую переливающий свет защитных полей. Три мемориала цвета слоновой кости поднимались не больше чем на двадцать метров. Все они мгновенно исчезали из вида, едва только шатл пролетал мимо.
– Мы подошли к туманности слишком близко, - сообщил Орлеан.
Вместо ответа Миоцен прикрыла глаза. Наглый, как все реморы, гид проигнорировал ее предупреждение.
– И знаю почему, - проворчал он.
– Рядом с этой туманностью и прямо в ней есть
– Нет,- оборвала его Миоцен и, медленно открыв глаза, со вздохом посмотрела на Орлеана.
– У нас нет такой гадости, как квоты. Не существует ни официально, ни каким-нибудь другим образом.
– Ошибся. Прошу прощения, - признал Орлеан. И все-таки он сомневался.
Более того, он презирал.
Но что вообще представляет собой лицо ремора? Находящаяся перед ней физиономия выглядела жутковато; широкий лоб восковой белизны с ровными рядами больших капель жира. В ответ на ее взгляд на нее глянула пара выемок, заполненных волосками. Каждый волосок был фоточувствителен, а все вместе они образовывали нечто вроде сложного глаза. Нос, если и имелся, то был спрятан. Зато рот был всегда хищно распахнут, поскольку вообще не имел возможности закрываться плотно. Вот и сейчас он был раскрыт настолько широко, что Миоцен вполне могла сосчитать крупные псевдозубы и два синих языка. В глубине же этой распахнутой пасти отчетливо просматривались кости белого черепа, весьма похожего на человеческий.
Остальное тело ремора пряталось под скафандром и таким образом, представлялось загадкой без разгадки. Реморы никогда не снимали своих костюмов, даже когда были наедине друг с другом.
И все же, несмотря на это, Орлеан был живым. А значит, по всем законам, и полноценным членом команды. Более того, в повседневной жизни Корабля мужчинам-реморам поручалась работа, требующая отменных навыков и недюжинной самоотверженности.
И снова она напомнила своему подчиненному, что Корабле нет никаких квот.
– Виноват. Полностью и всегда, - снова признал он Огромная пасть, видимо, силилась улыбнуться. Или это
было лишь движением зубов?
– К тому же на карту поставлено будущее. Так что небольшая опасность в данный момент лучше, чем неопределенность в будущем. Разве ты не согласен?
– продолжила Вице-премьер.
Волоски в глазах сжались, словно прищурились, и низкий голос ответил:
– Если честно, то нет, не согласен. Миоцен помолчала, подождала.
– Лучшим для нас было бы вообще вырваться из этой спиральной хватки галактики и валить прочь отсюда. Вот что было бы лучше всего, мадам. Если вы, конечно, прислушиваетесь к моим словам.
Она, конечно, не прислушивалась. По определению подобные шумам звуки вообще можно было игнорировать.
Но этот ремор давил на нее больше, чем позволяла традиция - и больше, чем могла вынести ее натура. Она посмотрела на гладкий ландшафт гиперфибры, на ясно вырисовывающийся отдаленный горизонт, на небо, все в сполохах пурпурного и лиловато-малинового - случайных вспышках лазерного света, видимого при прохождении через защитные поля. А затем с тихим, хорошо рассчитанным гневом сказала ремору то, что он знал и так.
– Жить здесь - твой личный выбор, обусловленный твоим желанием и твоей культурой. Насколько я помню, ты сам захотел стать ремором, и если теперь не хочешь отвечать за свои решения, то, возможно, я возьму на себя ответственность и за твою жизнь. Ты этого хочешь, Орлеан?
Волосатые глаза собрались в жесткие маленькие пучки, и мрачный голос поинтересовался:
– А что будет, если я позволю вам это, мадам? Что вы со мной сделаете?
– Для начала стащу тебя вниз и вырежу из твоего скафандра. Затем восстановлю твое тело и изуродованную генетику, изменив тебя до состояния нормального человека. А потом, чтобы особенно подчеркнуть твое ничтожество, сделаю капитаном. Дам свою форму, власть - и мои тяжкие обязанности в придачу. Включая и эти туры по поверхности.
Страшное и без того лицо изобразило ярость, а оскорбленный голос проворчал, что окружающие правы и что у нее самая уродливая душа из всех.
– Довольно!
– с тихой злобой произнесла Миоцен.
– Этот тур окончен. Отвези меня в порт Эрайнайдай и на этот раз по прямой, понял? Если я увижу еще хотя бы один мемориал, то обещаю, что выковырну тебя из скафандра лично. Прямо здесь и сейчас.
По странному стечению обстоятельств реморы были созданиями самой Миоцен.
Столетия назад, когда Великий Корабль достиг пыльного края Млечного Пути, настала критическая нужда восстановить износившуюся поверхность Корабля и защитить ее от дальнейших столкновений. Это требовало доставки туда механизмов, как уже имевшихся на судне, так и построенных людьми. И мысль послать на поверхность человеческую команду принадлежала именно Миоцен. Правда,
опасность была, опасность всякая - и явная, и скрытая. После миллиардов лет бездействия электромагнитные поля и лазеры пришли в негодность. Ремонтной команде пришлось бы работать без защиты от неожиданных внешних столкновений и других неприятностей. Но Миоцен создала систему, в которой никому не приходилось рисковать больше, чем остальным. Талантливые инженеры и высшей пробы капитаны отбывали там положенное время и погибали с похвальной регулярностью. А она уже мечтала пробраться в глубочайшие кратеры единым кавалерийским наскоком, чтобы затем оставшиеся в живых инженеры автоматизировали все системы, сделав так, чтобы у людей не было больше нужды вообще выходить на поверхность.
Но человеческая природа разрушила этот великолепно продуманный механизм.
Началось с того, что нижние чины команды, получавшие плохие оценки за свою работу, не важно, в чем это выражалось: в малейшем нарушении формы или субординации, - отправлялись наверх. Их наказывали более длительным пребыванием на поверхности, дабы таким, и только таким образом они могли заслужить прощение. Непреклонная Миоцен с легкой душой посыла наверх сотни людей. В результате некоторые капитаны скоро привыкли смешивать исполнение обязанностей с наказанием, и спустя несколько веков тысячи их подчиненных отправлялись на поверхность даже за произнесенное в одиночестве угрюмое слово.