Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль
Шрифт:
Можно не сомневаться, что текст обращения был написан Раковским. В этом убеждает то, что его подпись под документом стояла первой, и то, что рукописный вариант обращения был отобран у него при обыске, и заголовок статьи в «Бюллетене оппозиции», предпосланной публикации документа, – «Заявление тов. Раковского и других», [1254] и приведенная в тексте выдержка из газеты «Красный Алтай», которую из числа руководящих деятелей оппозиции мог читать только Раковский, и, наконец, главное – Раковский был наиболее теоретически и политически зрелым и активным среди всех, подписавших обращение.
1254
Бюллетень оппозиции. 1930. № 17–18. С. 10–11.
Оно было подготовлено прежде всего в связи с «великим переломом» в деревне, но затрагивало и ряд других вопросов. Раковский констатировал, что политика сплошной коллективизации
Как раз подлое лицемерие Сталина, выраженное в этой статье, он разоблачал при помощи цитаты из «Красного Алтая»: «Мы правильно выполняли задания партии, и мы совсем не виноваты, что партия меняет курс». Но Раковский недооценил степень лицемерия и двуличия Сталина, поверил в то, что тот осознал провал коллективизации. Дальнейшие строки обращения призваны были доказать, что сам по себе лозунг сплошной коллективизации являлся величайшей экономической нелепостью. «Мы – марксисты, и мы знаем, что новые формы собственности могут создаваться на основе новых производственных отношений. Но этих новых производственных отношений еще пока нет».
Обращение считало экономической нелепостью упразднение кулака как класса и совершенно четко формулировало тщательно скрываемый партийной и государственной верхушкой общий факт упразднения нэпа. Именно игнорирование экономических истин привело к применению насилия в колхозном строительстве. «Сплошная коллективизация была предпринята в нарушение программы партии, в нарушение самых элементарных принципов марксизма, в пренебрежение к самым элементарным предостережениям Ленина».
Нельзя, однако, не отметить, что здесь Раковский явно лукавил: в политической практике Ленина и его соратников, в том числе его самого, нарушение «элементарных принципов марксизма», насилие над социально-экономическими реалиями в первые годы большевистской власти встречалось сплошь и рядом, начиная с самого способа прихода большевиков к власти в ноябре 1917 г.
В обращении констатировалось далее возникновение нового этапа в государственном развитии СССР – происходивший переход от рабочего государства с бюрократическими извращениями к «бюрократическому государству с пролетарско-коммунистическими пережитками». По существу дела, в таком определении было то же внутреннее содержание, что и в возникшем почти через пятьдесят лет термине «командно-административная система».
Глубокие оценки даны были относительно состояния национальной проблемы. Линия Сталина характеризовалась, как говорилось в документе, «обезличеванием национальных республик и лишением их самостоятельности, инициативы, усилением бюрократического централизма, воспитанием такого типа бюрократов-националов, которые с коммунистических позиций будут без труда перескакивать на самую махровую националистическую».
Затрагивались и многие другие вопросы политической практики в СССР. Раковский и его товарищи выдвигали ряд требований, среди которых наиболее важными были отмена сплошной коллективизации, массового раскулачивания и выселения кулаков из деревни, сокращение государственного и партийного аппарата, упразднение поста генерального секретаря ЦК ВКП(б), издание статьи Ленина по национальному вопросу (имелись в виду заметки Ленина «К вопросу о национальностях, или об “автономизации”») и его политического завещания (имелось в виду «Письмо к съезду»), отмена пресловутой 58-й статьи Уголовного кодекса РСФСР 1926 г. «Мы не предлагаем партии, – говорилось в заключение, – никакой новой программы, мы боремся лишь за восстановление испытанной в тяжелых боях и славных победах старой программы и тактической линии партии большевиков-ленинцев».
Апрельское заявление получило сравнительно широкий резонанс среди политических ссыльных, что отмечалось в письмах за июнь – июль 1930 г., которые удалось переправить за границу, [1255] но до массы членов партии, которым оно адресовалось, не дошло, так как все пути распространения оппозиционных документов были к этому времени плотно блокированы.
8. «На съезде и в стране»
Прошло несколько месяцев. 26 июня начал работу и 13 июля завершился XVI съезд ВКП(б). Х. Г. Раковский с большим вниманием следил за всеми его материалами, попадавшими в печать. Эти материалы, сопровождавшиеся весьма шумным агитационно-пропагандистским аккомпанементом по поводу того, что это был «съезд развернутого наступления социализма по всему фронту», убеждали Раковского в правильности и даже недостаточности его критических оценок.
1255
HU.HL. bMS Russ 13. T 17307, 17308.
Он видел, как из месяца в месяц, особенно после пышного чествования по поводу 50-летия Сталина, нагнеталось славословие генсека, продолжавшееся на съезде, как реальное и грубое отступление от нэповского курса цинично объявлялось последовательным воплощением идей ленинизма и их творческим развитием под «мудрым руководством вождя».
Обычно Раковский писал свои статьи быстро, в один
Режим ссыльного становился все более суровым, его связи все более затруднительными. [1256] Лишь через год с лишним Христиану Георгиевичу удалось передать статью за границу. [1257] Она появилась в ноябрьско-декабрьском номере «Бюллетеня оппозиции» за 1931 г. [1258] Редакция сопроводила публикацию следующим предисловием: «Ниже печатаемая обширная работа т. Христиана Георгиевича Раковского получена редакцией – по независящим от нее обстоятельствам – с большим опозданием. Исключительная ценность работы, ее, в основном, программно-стратегический, а не конъюнктурный характер сохраняют все ее огромное значение». [1259]
1256
Последними прямыми корреспонденциями Х. Г. Раковского за рубеж были две почтовые карточки, посланные в Париж и Амстердам соответственно 9 января и 27 марта 1930 г. (HU.HL. bMS Russ 13. T 4217. Т 4218).
1257
В архивном фонде Л. Д. Троцкого статья «На съезде и в стране» хранится в рукописной копии. Текст переписан неизвестным лицом. Рукопись в очень плохом физическом состоянии. Видно, что передача ее за границу была связана с крайними трудностями (HU.HL. bMS Russ 13. T 16835. Л. 1–43).
1258
Бюллетень оппозиции. 1931. № 25–26. С. 9–32.
1259
Там же. С. 9. Ф. Конт ошибся, утверждая, что апрельское заявление Раковского (вместе с другими оппозиционерами) было его «политическим завещанием» (последним документом, который смог преодолеть «заслон цензуры ГПУ») (Конт Ф. Революция и дипломатия. С. 286). Конт, видимо, не был знаком со статьей «На съезде и в стране».
В самом начале Раковский делал некоторые оговорки. Он признавал спорность отдельных положений, отдавал себе отчет в слабых сторонах работы, не говоря уже о том, что в его распоряжении не было многих необходимых материалов. Он отмечал: «Но даже и при этих материалах, которые у нас имеются, такая работа непосильна для одного человека».
Прежде всего анализировались факты и явления, непосредственно связанные с XV съездом. Грандиозный разрыв, «ножницы» между тем, что происходило на съезде, и тем, что происходило в стране, был главным предметом наблюдений и выводов в этой части работы. «Съезд прошел мимо жизни – это первый вывод, это первое чувство, которое испытывает всякий при чтении отчетов». Раковский констатировал, что от решения политических вопросов отстранена теперь не только партия; такое решение не доверяется теперь и «тщательно профильтрованному и подобранному съезду». Х. Г. Раковский писал текст бичующий, разоблачающий и вместе с тем сравнительно объективный и прозорливый для своего времени. «Задача XVI съезда, – говорилось в статье, – заключалась в том, чтобы своим авторитетом закрепить организованные “достижения” сталинской фракции, закрепить аппарат над партией, сталинскую группу над аппаратом и самого Сталина, как признанного вождя, который венчает всю аппаратную махину, удобно обосновавшуюся на шее партии».
Съезд рассматривался как этап на пути бонапартизации партии. Раковский полагал, что весь сценарий XVI съезда укладывался в схему безоговорочного одобрения задним числом генеральной линии, лишенной какого-либо конкретного содержания, что это не может обозначать ничего иного, кроме как безоговорочного одобрения любой политики, любого конъюнктурного поворота «в любую сторону». В результате аппарат получил еще большую свободу действий по отношению к партии.
Самому суровому осуждению подвергалось поведение на съезде тех, кто был причислен Сталиным к «правым уклонистам», а также капитулировавших и теперь распинавшихся в верности сталинской линии бывших оппозиционеров. Оценивая выступления представителей этих двух групп, которые на съезде сопровождались новыми инсинуациями по их адресу, Х. Г. Раковский писал с чувствами глубокой горечи и гнева, разумеется не предвидя еще прямой кровавой расправы, но отчетливо представляя себе морально-политические последствия этой чудовищной и позорной покорности: «Самое отвратительное здесь в том, что это состязание в гнусностях по отношению к ползающему на брюхе грешнику является ценой, уплачиваемой чиновниками за свое собственное благополучие: за кем нет грешков, кто гарантировал от того, что завтра его не сделают искупительной жертвой в угоду сохранения престижа генеральной линии? Трудно сказать, в ком больше утрачено чувство собственного достоинства – в тех ли, кто под свист и улюлюканье покорно склонил голову и пропускал мимо ушей оскорбления в надежде, или в тех, кто также в надежде на лучшее будущее наносил эти оскорбления, зная наперед, что противник будет отступать».