Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль

Чернявский Георгий Иосифович

В газетах стали появляться материалы бывших оппозиционеров, в частности статья Г. Е. Зиновьева о Красной армии к годовщине ее создания, [1306] статья Л. Б. Каменева «Диктатура пролетариата и культурное наследство», [1307] работы К. Б. Радека, ставшего заведующим отделом международной информации «Известий», а вслед за этим возглавившего Бюро международной информации ЦК ВКП(б). Своего рода апофеозом капитулянтства стала статья Радека «Великий стратег и тактик пролетариата» с неуемными, до полного неприличия, подхалимскими восхвалениями Сталина. [1308]

1306

Правда. 1934. 23 февраля.

1307

Известия. 1934. 29 марта.

1308

Правда. 1934. 10

апреля.

Все это было своего рода демонстрацией окончания внутрипартийной борьбы, сплочения ВКП(б) вокруг единственного лидера. Помимо этого, по Москве и другим крупным городам ходили слухи о том, что в кулуарах XVII съезда обсуждался вопрос о смещении Сталина с поста генерального секретаря. А после съезда оказалось, что такового поста более не существует: Сталин был «просто» избран одним из секретарей ЦК – пост генерального секретаря был устранен молчаливо и более не существовал до тех пор, пока его не восстановил Л. И. Брежнев.

Сталин как бы затаился, обдумывая пути нанесения нового, смертельного удара по всем тем, кто мог еще оказаться препятствием к дальнейшему укреплению его утвердившейся уже единоличной диктатуры, к созданию в стране обстановки всеобщего страха и покорности. Именно в преддверии такой акции делался вид привлечения к активной совместной работе тех, кто раньше выступал против его личной власти, а теперь, по крайней мере, сделал вид, что примирился с ней; всячески усыплялась бдительность бывших оппозиционеров. Особое внимание уделялось реакции на внутриполитическое положение в СССР со стороны мировой демократической общественности.

Именно в условиях этого внешнего «потепления» несколько позже, в начале июля 1934 г., было ликвидировано ОГПУ и образован Народный комиссариат внутренних дел, вначале не имевший права выносить внесудебные смертные приговоры. Упразднение внесудебной коллегии ОГПУ и другие сходные постановления также рассматривались многими как признак смягчения режима, как усиление правовых начал в карательной политике государства. [1309]

За месяц до этого Сталин дал личное указание «изолировать, но сохранить» поэта О. Мандельштама, написавшего ставшее позже знаменитым стихотворение о «кремлевском горце» «Мы живем, под собою не чуя страны» и даже позвонил Б. Л. Пастернаку, чтобы, в частности, косвенно сообщить ему о пересмотре дела Мандельштама. [1310] Это был весьма показательный жест. Известный исследователь-литературовед так комментирует его: «1934-й, пожалуй, наименее кровавый из сталинских годов. После страшного кровопускания коллективизации власть дает стране передышку: начинается выработка “самой демократической конституции в мире”, на мази Первый съезд Союза писателей, готовится мировой антифашистский конгресс в Париже. Сурово наказать поэта еврейского происхождения за стихи, которые нельзя будет опубликовать, настолько они убийственны, – это могло помешать спокойному проведению всех этих мероприятий». [1311]

1309

Правда. 1934. 11 июля. Впрочем, тогда же в составе НКВД было образовано Главное управление государственной безопасности, вскоре ставшее орудием массового террора.

1310

Менталинский В. Улица Мандельштама // Огонек. 1991. № 1. С. 17–18.

1311

Струве Н. Осип Мандельштам. Лондон, 1988. С. 85.

Обозначенные сдвиги сопровождались дальнейшей эскалацией восхвалений Сталина, появлением в печати «народных посланий» «великому вождю» и «любимому другу» всех полярников, шахтеров, учителей, оленеводов и т. п.

За несколько дней до телеграммы Раковского с обращением в ЦК ВКП(б) «о разрыве с Троцким» и готовности проводить политику партии выступил Л. С. Сосновский, в прошлом видный партийный деятель и журналист, сотрудник «Правды», статьями и фельетонами которого до 1927 г. зачитывалась вся страна. [1312] Вместе с Раковским Сосновский до начала 1934 г. оставался одним из последних оппозиционеров, не пошедших на покаяние. Но вскоре после первого его заявления в печати появилось большое покаянное письмо Сосновского. [1313]

1312

Правда. 1934. 9 февраля.

1313

Там же. 27 февраля.

Такова была та международная и внутриполитическая ситуация и некоторые немаловажные ее проявления, при которых появилась телеграмма Х. Г. Раковского.

Разумеется, сам по себе факт ее отправления свидетельствовал, что агентам ОГПУ удалось в значительной мере сломить сопротивление самого упорного и принципиального борца против сталинщины, который до недавнего времени открыто разоблачал ее, оставаясь внутри страны.

По прямому проводу по линии ОГПУ в Москву поступила просьба Раковского о разрешении приехать из ссылки для подачи заявления о «безоговорочном» разрыве «с контрреволюционным троцкизмом». Заявление поступило на рассмотрение членов Политбюро с резолюцией Сталина: «тт. Молотову, Кагановичу, Ворошилову, Серго, Кирову,

Жданову. По-моему, можно разрешить Раковскому приезд в Москву». 18 марта было оформлено соответствующее решение Политбюро о вызове Раковского. [1314]

1314

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Ед. хр. 1016. Л. 143.

Однако телеграмма Раковского отличалась от заявлений Зиновьева, Радека и других бывших оппозиционеров тем, что в ней не было ни слова об идейно-политическом «разоружении», отказе от собственных взглядов и т. п. Раковский, как видно из текста телеграммы, фиксировал сохранение разногласий, «отделяющих меня от партии», и лишь заявлял о прекращении оппозиционной борьбы и подчинении решениям и дисциплине ВКП(б). В какой-то степени он пытался сохранить свою личность.

По всей видимости, Х. Г. Раковский возвратился в Москву в первой половине апреля 1934 г. [1315] Об этом свидетельствует следующий комплекс фактов. Во-первых, 4 августа того же года задним числом был издан приказ по Наркомздраву РСФСР, гласивший: «Заместителем председателя Научного медицинского совета Наркомздрава и начальником управления научных институтов Наркомздрава назначить с 31 мая 1934 г. тов. Раковского Х. Г. с окладом в 450 рублей в месяц». [1316] Во-вторых, в анкете, заполненной позже, 20 апреля 1935 г., отвечая на вопрос о партийности и сообщая, что он состоял в партии с 1891 до конца 1927 г. (он продолжал настаивать на учете при исчислении партийного стажа всего времени своей деятельности в болгарском, румынском и международном социалистическом движении, что руководством ВКП(б) отвергалось), Раковский продолжал: «С конца 1927 года из партии был исключен. В апреле 1934 г. подал заявление в ЦК. Рассматривается». [1317] Из той же анкеты видно, что Раковский был направлен на работу в Наркомздрав РСФСР в соответствии с постановлением Оргбюро ЦК ВКП(б). [1318] В-третьих, в анкете, упомянутой выше, вслед за номером своего паспорта, Раковский сообщил: «Выдан в Главном управлении РКМ (Рабоче-крестьянской милиции. – Авт.) 23.IV 1934». [1319] В-четвертых, на судебном процессе 1938 г. Раковский показал, что именно после февральской телеграммы 1934 г. ему было разрешено возвратиться в Москву, по возвращении он поехал лечиться, а затем поступил на работу в Наркомздрав (думается, что это одно из немногих его показаний на судебном фарсе, которое соответствовало истине). [1320]

1315

В некоторых западных изданиях встречаются сомнительные сведения, что на вокзале в Москве Раковского встречал «сам» Каганович, считавшийся вторым лицом после Сталина. Указывая на это, Р. Конквест замечает: «Сам воздух был пропитан духом всеобщего примирения» (Conquest R. Op. cit. P. 35).

1316

ГАРФ. Ф. 482. Оп. 41. Ед. хр. 2833. Л. 1; Оп. 1. Ед. хр. 696. Л. 79.

1317

Там же. Ед. хр. 2833. Л. 2.

1318

Там же. Л. 3.

1319

ГАРФ. Ф. 482. Оп. 1. Ед. хр. 2833. Л. 3.

1320

Судебный отчет… С. 262.

Но главное – это факт, что 18 апреля в «Правде» и «Известиях» появилось обширное заявление Х. Г. Раковского, обращенное в ЦК ВКП(б), которое принципиально отличалось от его февральской телеграммы. Не вызывает сомнения, что потребовалось определенное время, чтобы вынудить Христиана Георгиевича написать этот текст (или, по крайней мере, отредактировать и дополнить тот текст, который ему был представлен для подписи, и подписать его), что является наиболее надежным фактом в определении времени возвращения в Москву.

Заявление заняло два газетных «подвала» и, в отличие от февральской телеграммы, свидетельствовало теперь уже о политическом «разоружении». Обращаясь с просьбой о восстановлении его в ВКП(б), Раковский объявил об исчезновении каких бы то ни было его разногласий с партией, о полном и безусловном одобрении ее генеральной линии и о разрыве с «контрреволюционным троцкизмом».

И все же обращают на себя внимание некоторые места, акценты и интонации документа, которые существенно отличают его от заявления Л. С. Сосновского, опубликованного чуть раньше. Прежде всего в качестве главной причины «переоценки всего моего поведения» автор назвал рост международной реакции, к которому в разных аспектах обращался на протяжении всего текста.

Правда, речь шла и об обычных для того времени вещах, например о «растущем контрасте между социалистическим плановым хозяйством c его непрерывным улучшением благосостояния трудящихся и анархическим капитализмом с его безработицей и нищетой», о победе генеральной линии партии, о превращении Советского Союза в индустриально-колхозную страну, о том, что поведение оппозиции объективно выражало сопротивление мелкобуржуазной стихии социализму, и т. п. Объявлялось и о том, что Раковский снимает свою подпись с «платформы 13-ти» (проекта платформы оппозиции 1927 г.).