Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль
Шрифт:
Инициативы Х. Г. Раковского, его неутомимая деятельность, плодотворные контакты в различных общественных кругах, личное обаяние во многом способствовали тому, что в работе англо-советской конференции наметились сдвиги. В середине мая впервые за последние три недели появилась возможность созвать пленарное заседание. 14 мая Раковский получил официальное предложение Понсоби о срочном проведении такого заседания на следующий день и тотчас ответил согласием, внеся предложения по порядку дня. [588]
588
Там же. Л. 132.
Открывая заседание 15 мая, Понсоби констатировал возросшую доброжелательность и призвал не обращать внимания «на комментарии, которые делаются вне конференции в печати обеих стран», не добавив, однако, из деликатности, что враждебные комментарии в Великобритании были характерны для оппозиционной, консервативной печати, а в СССР – для официальной, правительственной пропаганды. Раковский сообщил, что советская делегация подготовила меморандумы о двухсторонних договорах, утративших силу, о тех из них, объекты которых сохраняются, и о средствах восстановления русского кредита в Англии. [589] Он высказал мнение, что при рассмотрении вопроса о частных претензиях должны быть приняты во внимание в первую очередь довоенные долги, причем прежде всего выяснены размеры претензий. Его доводы были весьма прагматичны, и это порой поражает, если иметь в виду сугубую идеологизацию советской внешней политики. «Мы держимся того мнения, что национализация как результат революции была законна и что мы должны отказаться платить за следствия ее. Британская делегация будет говорить, что национализация была незаконной, и потребует уплаты за нее. Формального соглашения при таком принципиальном разногласии достигнуть нельзя. Нужно попытаться подойти к политическому соглашению, то есть к такому, которое может быть принято обеими сторонами и не затронет правосознания ни одной из них, а примирит на практике интересы обеих сторон». [590]
589
РГАЭ. Ф. 413. Оп. 2. Ед. хр. 1810. Л. 166; Накануне. 1924. 16 апреля.
590
РГАЭ. Ф. 413. Оп. 2. Ед. хр. 1810. Л. 174–175.
Посылая в этот же день протокол заседания в Москву, Раковский сопроводил его своим комментарием и анализом. «Самый горячий момент в сегодняшнем заседании, – писал он, – был вопрос о контрпретензиях. Я категорически отвел предложение английской делегации отложить этот вопрос вместе с вопросом о довоенных долгах. Английская делегация выразила опасение, что мы можем требовать покрытия всей суммы английских претензий нашими контрпретензиями; я, считаясь с директивами, заявил, что мы признаем необходимость известного сальдо в пользу Англии, не предрешая теперь ни формы, ни размеров этого сальдо». [591]
591
Там же. Ед. хр. 1816. Л. 119.
Заседание 20 мая началось с заявления Раковского относительно спорных экономических вопросов – претензий по довоенным долгам и претензий, не носивших непосредственно материального характера. Именно в этой речи Раковский огласил являвшуюся до сих пор секретной установку в отношении долгов, которая была утверждена в Москве, несколько, однако, ее откорректировав в сторону смягчения. Он заявил о согласии, при условии заключения при содействии британского правительства дополнительного займа, на покрытие долгов России в отношении британских подданных на следующих основаниях: удовлетворяются претензии лишь тех, кто владел русскими ценными бумагами до марта 1917 г. и в дальнейшем активно не выступал против советской власти; учитываются сокращение территории России, доход государства, рентабельность предприятий, а также курсовые и валютные изменения, отразившиеся на биржевой стоимости займов; большая часть полученного в Великобритании займа будет израсходована на заказы и закупки в ней же.
На заседании был обсужден поставленный Понсоби вопрос о претензиях граждан. Согласившись с его обсуждением, Раковский заявил, что с советской стороны заявлена лишь одна частная претензия – гражданина Г. В. Чичерина, который сидел в британском концентрационном лагере. Эти слова были встречены сдержанным, вежливым смехом. [592]
Острая дискуссия развернулась на заседании 27 мая. Она открылась настоятельным требованием главы британской делегации, чтобы партнеры высказали мнения о частных претензиях. Не возражая дать ответ по существу, Раковский все же счел необходимым заслушать соображения британской стороны по общей формуле ликвидации довоенных долгов, высказанной им на прошлом заседании, имея в виду, что английская делегация изложила свое мнение только по одному пункту этой формулы – о займе. В словах советского делегата звучала настойчивость: «Я желал бы знать, когда британская делегация будет в состоянии высказать свое мнение по всей формуле». В ответ на дипломатические увертки Понсоби он опять попытался вывести партнера на общую формулу по всем претензиям. Раковский заверял в стремлении СССР достичь соглашения с британским правительством. Но если от СССР будут требовать, чтобы он принял на себя обязательства, которые выше сил его бюджета и экономики в целом, то соглашение окажется невозможным. В результате британская сторона пошла на первую существенную уступку. Понсоби заявил, что он не настаивает на полной уплате довоенных долгов. Это дало возможность перейти к деловому обсуждению претензий по отдельным группам – за национализированную собственность, к банкам, фирмам и т. д. [593]
592
РГАЭ. Ф. 413. Оп. 2. Ед. хр. 1816. Л. 145.
593
Там же. Л. 84–92.
Комментируя итоги этого заседания, Раковский писал в Москву: «Я ожидал, что заседание пройдет гораздо глаже, чем оказалось». [594] Даже такой опытный уже дипломат не предвидел всех препятствий, подводных камней, на которые вновь и вновь натыкались переговоры.
Как обычно бывает в таких случаях, главные вопросы решались, однако, не на официальных заседаниях, а в разговорах с глазу на глаз.
В значительной степени им способствовало укрепление официального статуса советского полпреда после его представления королю.
594
Там же. Л. 108.
Несколько месяцев британская сторона тянула с этим протокольным актом, только после которого фамилии Раковского и его сотрудников могли быть внесены в списки лиц, приглашаемых на дипломатические приемы ко двору. Трудно объяснить причины затяжки. Скорее всего, главной среди них были соображения о нестабильности англо-советских отношений, непрочности правительства лейбористов, опасения по поводу возможного разрыва отношений при возвращении к власти консерваторов. Лишь 18 мая Раковский получил письмо Понсоби с приглашением на прием, на котором он должен был сам представиться королю и представить всех официальных ответственных сотрудников полпредства. Сообщая в тот же день об этом Литвинову, Раковский обратил внимание и на то, что за две недели до того в Букингемский дворец была приглашена его супруга Александрина Георгиевна, которая была вынуждена прослушать реферат о помощи слепым, прочитанный графиней Орской, невесткой короля. [595]
595
РГАЭ. Ф. 413. Оп. 2. Ед. хр. 1816. Л. 114.
Прием состоялся в понедельник, 2 июня. [596] Через день Раковский несколько иронично рассказал о нем в письме Чичерину, заново переживая эту ранее, казалось бы, совершенно немыслимую для революционера и рьяного антимонархиста ситуацию: «Я представил ему своих сотрудников… Характер церемонии таков, что к королю не приближаются, а остаются от него на известном расстоянии, так что даже руки не подавали. Это скучнейшая церемония, во время которой перед королем проходят дипломаты, министры и сотни лиц парламента, офицерства, чиновничества, судей, имена которых называют королю, а он им отвечает только поклоном. Таким образом мы уже вошли в дворцовую хронику и нам даже сообщили, что король благоволил заявить в семейном кругу, что мы на него произвели хорошее впечатление, но что не умеем одеваться». [597]
596
Раковский упоминает лишь день представления. Дата вычислена по формуле хронологистики.
597
РГАЭ. Ф. 413. Оп. 2. Ед. хр. 1816. Л. 79.
Тема придворного этикета и придворной моды присутствовала и в шутливом разговоре Раковского и Троцкого, когда им вскоре пришлось встретиться в Москве. Вот как выглядел этот эпизод в воспоминаниях Троцкого:
«– Ты представлялся, говорят, британскому королю? – спрашивал я Раковского в один из его приездов в Москву.
В его глазах заиграли веселые огоньки.
– Представлялся.
– В коротких панталонах?
– В коротких панталонах.
– Не в парике ли?
– Нет, без парика.
– Ну и что же?
– Интересно, – ответил он.
Мы смотрели друг на друга и смеялись. Но ни у меня не оказалось желания спрашивать, ни у него рассказывать, в чем же, собственно, состояло “интересное” при этой не совсем обычной встрече революционера, высланного девять раз из разных стран Европы, и императора Индии». [598]
На приемах у Макдональда и других официальных лиц Раковский встречался со многими министрами, дипломатами, предпринимателями, общественными деятелями, журналистами и т. д. Он сам посещал немало государственных деятелей и принимал их в посольском особняке. Особенно важны были контакты с главой британской делегации на переговорах А. Понсоби. По поводу беседы с Понсоби, состоявшейся в конце мая, Раковский писал в Москву Литвинову оптимистически: «Я увидел твердое желание договориться с нами». [599] Или в другом письме: «Во вторник вечером (3 июня. – Авт.) увижу Макдональда, – но не знаю, позволит ли мне обстановка (на официальном обеде) поговорить с ним; если из разговора с Понсоби выяснится необходимость требования разговора с Макдональдом – что будет сделано». [600]
598
Троцкий Л. Портреты революционеров. Benson, Vermont, 1988. С. 311–312.
599
РГАЭ. Ф. 413. Оп. 2. Ед. хр. 1816. Л. 79.
600
Там же. Л. 95.