Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль
Шрифт:
Что же касается Литвинова, то его поведение в Лондоне определялось ключевой фразой, содержавшейся в письме Чичерину из британской столицы от 17 июня: «Мой “преступный пессимизм” мне, к сожалению, и здесь не изменяет». [620]
Официальные и неофициальные переговоры, беседы с представителями деловых кругов, стремившихся к установлению выгодных экономических связей с СССР, постепенное потепление отношения британского общественного мнения к СССР – все эти факты содействовали в первой половине июля значительному улучшению обстановки на англо-советской конференции. Наметился существенный сдвиг по исключительно важному вопросу – правительство Макдональда сообщило о готовности предоставить гарантии займа.
620
Там же. Л. 48.
18 июля Раковскому был вручен проект общего договора, в котором содержалось это обязательство. Впрочем, предусматривая обязательство СССР уплатить довоенные долги и удовлетворить претензии британских граждан как по финансовым обязательствам, так и за национализированную собственность, британский проект формулировал все эти положения в самой общей форме.
Полномочия Х. Г. Раковского не позволяли ему принять самостоятельного решения; переписка с Москвой – а «красная столица» по-прежнему не торопилась – заняла бы недели. В этих условиях он шифрованной телеграммой запросил разрешения на немедленный приезд в Москву и с санкции вездесущего Политбюро получил его. [621] 26 июля Раковский выехал из Лондона, 28 июля прибыл в Москву, где находился лишь трое суток, 31 июля отправился назад в Лондон, куда приехал 2 августа. [622]
621
РГАЭ. Ф. 413. Оп. 2. Ед. хр. 1819. Л. 319.
622
АВП РФ. Ф. 51б. Оп. 1. Ед. хр. 7935. Л. 2.
О том, что происходило в Москве, с кем встречался Раковский, в нашем распоряжении нет никаких сведений. Однако стремительное развитие событий после его возвращения в Великобританию свидетельствовало, что ему были предоставлены необходимые дополнительные полномочия и право принятия самостоятельных решений.
Весьма оптимистично звучали слова Раковского в его краткой беседе с корреспондентом «Известий», опубликованной в день отъезда из Москвы. [623] По словам полпреда, он приехал, чтобы сообщить правительству о ходе переговоров. Два дня велись интенсивные совещания. Даже в день отъезда «через несколько минут я должен быть в высших государственных установлениях для продолжения совещания». Центральный вопрос переговоров – о займе, гарантированном британским правительством; отрицательное отношение английских кругов к нему поколеблено. Раковский выражал надежду на скорый успех своей миссии.
623
А. В. Беседа с председателем советской делегации в Лондоне Х. Г. Раковским // Известия. 1924. 31 июля.
Накануне возвращения Х. Г. Раковского А. А. Иоффе, временно возглавлявший советскую делегацию, получил письмо Понсоби о том, что парламент решил разойтись на каникулы 6 августа, что оппозиция категорически потребовала, чтобы доклад о переговорах был сделан 5 августа и что он просит Раковского немедленно по приезде прибыть к нему для согласования дальнейших шагов. [624]
Во время состоявшейся 2 августа встречи решено было 3 августа, в воскресенье, вопреки британской традиции, провести заседание совместной комиссии, чтобы попытаться достичь компромисса по вопросам, оставшимся нерешенными. Это заседание, продолжавшееся до поздней ночи, не дало возможности согласовать общий договор, хотя на нем был достигнут весомый прогресс – договоренность по вопросам торгового договора и рыболовной конвенции.
624
РГАЭ. Ф. 413. Оп. 2. Ед. хр. 1811. Л. 198–207.
Тогда было решено провести 4 августа пленарное заседание англо-советской конференции. Открывая его в помещении Форин Офис в 11 часов 30 минут утра, Понсоби заявил, что это – решительная встреча, которая может дать лишь один из двух вариантов – соглашение или полный срыв переговоров. Понсоби особенно акцентировал внимание на британской уступке – согласии гарантировать предоставление займа СССР. В какой-то момент советским делегатам показалось, что англичане могут пойти на разрыв. Но вслед за этим выяснилось противоположное – их готовность к серьезным уступкам. Оказалось, что поведение Понсоби было театральным, рассчитанным на встречные шаги партнера. Однако проявилось это не сразу.
Ответная речь Раковского была сдержанной, но довольно жесткой. Он фиксировал внимание на советских уступках в отношении довоенных долгов, претензий частных собственников и т. д. «Общее мнение советской делегации, что после тех существенных уступок, на которые она пошла, конференция должна окончиться успехом», – сказал он. Понсоби согласился с предложенным Раковским порядком работы: рассмотрение и принятие торгового договора; рассмотрение британского проекта общего договора и определение пунктов, по которым он приемлем советской стороне и по которым нет. Заседание было нервным и напряженным. Шли острые дискуссии по вопросам о возмещении военных долгов, компенсации за частную собственность и взаимосвязи между советскими обязательствами и британской правительственной гарантией займа, о границе захода британских судов в Белое море для ловли котиков. Советская сторона предложила более 50 поправок к британскому проекту общего договора.
Стороны то ожесточались, то успокаивались. Во время острой дискуссии по вопросу о претензиях британских подданных на имущество в СССР Раковский заявил: «Я боюсь, что мы делаем один шаг вперед и два шага назад». На этот раз примирительную позицию занял руководитель британской делегации. Из уст его прозвучало: «Я рад, что критика наших предложений, проведенная господином Раковским, не выдвигает непреодолимых препятствий». Но в самих заявлениях британской стороны вдруг появились новые, не обсуждавшиеся ранее претензии, связанные с внутренними российскими займами, которые Раковский отверг, произнеся по этому поводу целую гневную речь. Вот выдержка из нее: «Я вижу, что здесь поднимается крайней важности вопрос, по которому не может быть и речи об уступке… Я спрашиваю: когда Англия потребовала от германского правительства возместить английским гражданам убытки, которые они потерпели от падения марки и облигаций?.. Были спекулянты, которые оказались в большом убытке, и никогда не предъявлялось никакого требования к германскому правительству по этому вопросу. Такое требование, однако, предъявляется нам. Между внешними и внутренними займами большая разница. Держатели акций внутреннего займа подвергаются всему риску законодательства страны и падения валюты, потому что внутренние займы выпускаются на основании законодательства страны. Что же получается?.. Нас здесь хотят заставить принять принцип, и это является вмешательством во внутренние дела нашей страны… На это мы не можем согласиться». Правда, это резкое заявление Раковский смягчил остротой, что речь идет не о сумме, а о принципе, сумма же настолько ничтожна, что он мог бы тут же расплатиться из своего кармана и еще получил бы сдачи.
На вопрос Понсоби, принимает ли советская сторона британские формулы в качестве основы, Раковский ответил отрицательно. Особое раздражение вызвала статья британской редакции, фактически спускавшая на тормозах вопрос о займе СССР со стороны Великобритании в связи с возмещениями за национализированную частную собственность.
После этого Понсоби заявил, что, по-видимому, соглашение достигнуто быть не может. Происходило это уже утром 5 августа, ибо заседание продолжалось почти без перерывов около 20 часов. Крайне раздраженные, измученные, делегаты обеих сторон прервали заседание около 7 часов утра и примерно через час разошлись. «Значит, договор не будет подписан» – таковы были последние слова Раковского. [625] В Москву пошла срочная телеграмма о возвращении советских представителей на родину.
625
РГАЭ. Ф. 413. Оп. 2. Ед. хр. 1810. Л. 10–59.
Однако в этот драматический момент в действие вступил новый фактор – давление «наших союзников» (выражение Раковского). Несмотря на превратившиеся уже в ритуал проклятия по адресу тред-юнионов, раздававшиеся в СССР, последние занимали весьма трезвую позицию, далекую от идеологических стереотипов и консервативных принципов, учитывавшую выгодность торгового соглашения с СССР для британской промышленности и рабочего класса. Надо полагать, что в том, что разыгралось в следующие часы, были элементы политического спектакля, поставленного Макдональдом и другими лейбористскими лидерами, причем расчет был многосторонним, включавшим в себя и стремление укрепить внутриполитические позиции лейбористов в ущерб либералам и особенно консерваторам. Следует отметить и то, что заинтересованность британской стороны в развитии экономических отношений с СССР была очевидной. Об этом свидетельствовал ряд запросов в палате общин по поводу переговоров с СССР, прозвучавших совсем недавно – 21 и 24 июля. [626]
626
Parliamentary Debates: Official Report. House of Commons. London, 1924. Vol. 176. P. 861–863, 1513–1514.
В тот же день, 5 августа, советская делегация была приглашена на заседание лейбористской фракции палаты общин с участием членов Исполкома этой партии и лидеров тред-юнионов. Присутствовали и представители либералов. Председательствовал весьма авторитетный тогда левый профсоюзный деятель, председатель Лондонского совета тред-юнионов Алберт Артур Пёрселл. Перед Раковским прежде всего был поставлен вопрос, насколько верно распространившееся мнение, будто советские делегаты возвратились из Москвы с установкой на разрыв переговоров. Сразу же выступил глава советской делегации. Он указал на абсолютную неверность переданного Пёрселлом слуха, подчеркнул, что разрыв произошел по принципиальному вопросу, ибо «все английские формулировки данной статьи (статьи 14. – Авт.) стремились к тому, чтобы заставить нас признать принцип удовлетворения всех национализированных собственников». Уяснив советскую позицию, участники заседания задали представителям СССР очередной вопрос: не считают ли они полезным, чтобы вновь были открыты двери для возобновления переговоров? Почувствовав в какой-то момент, что британская сторона может пойти на попятную, Раковский ответил твердым заявлением, что, если вмешательство профсоюзных лидеров может создать у правительства впечатление, будто советская сторона готова на уступки, то в этом нет необходимости; если же окажется, что готово уступить правительство, то таковое вмешательство окажется очень полезным. На новый вопрос, согласен ли он подписать договор, если советская точка зрения о национализированной собственности будет принята, Раковский ответил утвердительно. По существу дела, советский представитель изъявил готовность к серьезному компромиссу, ибо еще несколько часов назад, на ночном заседании, острые дискуссии шли и по ряду других вопросов.