Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль
Шрифт:
Одновременно выяснилось, откуда, собственно говоря, взялся «документ». Оказалось, что 23 октября на письменном столе редактора «Дейли мейл» появилась записка, что «старый и верный друг» передал ему по телефону следующее: «В Лондоне есть документ, который Вам надо иметь. Он доказывает наличие связей между большевиками и английской Лейбористской партией. Премьер-министр все о нем знает, но старается избежать публикации. Сегодня документ будет переслан в министерство иностранных дел и в военное министерство». [660] Оказалось, что письмо, вернее, его копия, так как оригинал так никогда и не был предъявлен общественности и в архивах Форин Офис обнаружить его не удалось, был подброшен британскому МИДу еще 10 октября, а 15 октября передан Макдональду [661] (чиновники не спешили!), которому еще в течение недели удавалось затягивать публикацию,
660
Coates W.P. and Z.K. History of Anglo-Soviet Relations. London, 1943. P. 191; Рыжиков В. А. Зигзаги дипломатии Лондона. М.: Международные отношения, 1973. С. 44.
661
Рыжиков В. А. Указ соч. С. 44.
В Великобритании, а затем и за ее пределами развернулась антисоветская кампания. Хотя 27 октября Раковский передал правительству Макдональда еще одну ноту, на этот раз не личную, а от имени правительства СССР, с заявлением о фальшивости «письма Зиновьева» и предложением третейского разбирательства, кампания не утихала.
Надо сказать, что этому способствовали и некоторые пассажи советской ноты от 27 октября и последующие действия Раковского, не направленные на компромисс. Содержавшиеся в ноте требования о расследовании и наказании виновников были сочтены британской стороной оскорбительным вмешательством в дела страны пребывания. 28 октября Грегори явился к Раковскому и, заявив от имени Макдональда, что возвращает ноту, как неприемлемую, положил ее оригинал на стол. Раковский в свою очередь отказался принять ноту назад и заявил, что пошлет ее адресату на следующий день, что и сделал, сопроводив письмом Макдональду с указанием на недопустимость подобных демаршей. 30 октября Грегори вновь принес ноту в полпредство. История повторилась. Затем полпред встретился с Макдональдом, который опять грозил ее вернуть. Правда, «голы в ворота» друг друга на этот раз прекратились. Бессмысленную и анекдотическую переброску несчастной ноты прекратила британская сторона. [662]
662
Известия. 1924. 27 ноября.
Сам Макдональд и другие лейбористские деятели оказались в капкане, заботливо приготовленном для них консерваторами. Премьер не только занял пассивную позицию, отказавшись принять меры для пресечения провокации, но и стал выступать с противоречивыми заявлениями, то ставя под сомнение подлинность «письма», то обвиняя СССР в неблаговидных действиях. Теперь, когда чуть ли не вся печать трубила об антибританских действиях СССР, Макдональду трудно было объяснить, почему он более недели столь пренебрежительно относился к «письму», скрывая его от общественности. Признать же, что он с самого начала понял, что имеет дело с фальшивкой, он также не мог, ибо именно из МИДа, который он также возглавлял, «письмо» было отправлено в газеты. Получалось, что он не контролирует ситуацию в своем собственном министерстве.
Петля на шее премьера затягивалась все туже. Его попросту обвели вокруг пальца. Через три с половиной года в интервью газете «Таймс» Макдональд жаловался: «Я до сих пор полностью не могу понять, почему в течение шести часов со мной не могли связаться по телефону, почему меня не информировали о намерении “Дейли мейл” и Форин Офис послать ноту Раковскому». [663] Экс-премьер лукавил – он отлично понимал, почему это было сделано: это был удар по его политической карьере.
663
The Times. 1928. March 5.
Консерваторы били наверняка. На выборах тори получили 413, лейбористы – 151, либералы – 40 мест в палате общин. 7 ноября образовался консервативный кабинет Стенли Болдуина. Пост министра иностранных дел в нем занял сын известного политика Джозефа Чемберлена Остин, министром финансов стал Уинстон Черчилль, покинувший ряды либералов. Перед уходом в отставку 4 ноября Макдональд заявил, что не может до сих пор прийти к определенному умозаключению о степени подлинности «письма Зиновьева», но что подлинник его не был представлен ни одному правительственному органу. [664]
664
Майский И. М. Указ. соч. С. 27.
Все эти недели Х. Г. Раковский работал крайне напряженно. Он настаивал на присылке конкретных инструкций Москвы, но последние запаздывали, и он был вынужден принимать самостоятельные решения. Сохранилась следующая записка Г. В. Чичерина в Политбюро от 25 октября 1924 г.: «По поводу поразительного инцидента с нотой Грегори… с обвинениями британской компартии… т. Раковский в только что полученной шифровке настаивает на немедленных срочных инструкциях от нас. Он сообщает, что документ в отсутствие Макдональда и Понсоби подписан самим Грегори, желающим реабилитироваться у консерваторов, и что преследуется цель не только сорвать избирательную кампанию Рабочей партии, но также сорвать французское признание. Теперь ночью расшифрована еще одна короткая шифровка от т. Раковского, в которой он настаивает на немедленном ответе из Москвы». [665]
665
РГАЭ. Ф. 413. Оп. 2. Ед. хр. 1775. Л. 101.
Интенсивность и сложность работы Раковского особенно усилились в результате того, что как раз в это время вступили в решающую стадию его негласные переговоры об установлении советско-французских дипломатических отношений. «В течение последних четырех ночей мне почти не пришлось спать как в связи с известным подлогом, так и, главным образом, французским признанием, которое не нужно было никоим образом упускать», – писал он в Москву 29 октября. [666]
Прямые дипломатические контакты и закулисные демарши Раковского на этот раз оказались безуспешными. 21 ноября новый министр иностранных дел О. Чемберлен сообщил ему, что не находит возможным рекомендовать парламенту ратифицировать общий и торговый договоры с СССР.
666
Там же. Ед. хр. 1819. Л. 348.
Сделано это было во время личной встречи, которую Раковский пытался выдержать в примирительном духе. Коснувшись недавно произнесенной в парламенте тронной речи короля, он выразил удовлетворение тем ее местом, где говорилось об установлении нормальных дипломатических отношений между Великобританией и СССР. О «письме Зиновьева» прямого разговора не было, но тень его витала в воздухе. Никаких результатов в смысле улучшения взаимоотношений беседа не дала, но и дальнейшее их ухудшение она, видимо, затормозила, дав нейтральный результат. [667]
667
Раковский Х. Мои беседы с Чемберленом // Молодая гвардия. 1927. № 1. С. 206–208.
18 декабря вопрос о «письме Зиновьева» рассматривался взволнованным Политбюро. Было принято предложение НКИД послать британскому правительству через Раковского ноту за подписью Чичерина о том, что лицу, передавшему англичанам это письмо, гарантируется безопасность и безнаказанность. [668] В соответствии с этим решением 22 декабря Раковский направил в британский МИД ответную советскую ноту с гарантией, что «источнику» будет предоставлена беспрепятственная возможность выезда из СССР. Британские власти это предложение отклонили, что было совершенно естественно, если полагать, что такой источник действительно существовал, – расшифровывать весьма информированную агентуру англичанам не было смысла. Разумеется, и в ответных нотах, и в публичных заявлениях Раковский трактовал такое поведение британской стороны как публичное признание, что «письмо Зиновьева» является фальшивкой, что соответствовало действительности. [669]
668
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Ед. хр. 481. Л. 1.
669
Известия. 1925. 4 января; Правда. 1925. 5 января.
Все же определенное желание не доводить дело до полного разрыва стало вскоре проявляться с обеих сторон и нашло выражение в новой встрече советского полпреда с британским министром иностранных дел 6 января 1925 г. В официальном сообщении говорилось, что обсуждался вопрос о взаимоотношениях в связи с недавними печальными инцидентами и что с обеих сторон была в связи с этим подчеркнута необходимость укрепления и развития экономических и политических взаимоотношений между Великобританией и СССР. [670]
670
Там же. 11 января.