Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль
Шрифт:
Как можно убедиться из содержания проекта, в нем было немало противоречивых и необоснованных суждений и требований, наличествовал свойственный большевикам догматизм, весь документ был проникнут духом коммунистического единовластия, однако нет не только оснований для тех обвинительных определений, которые были обрушены сталинской группой и самим Сталиным в то время, но и для необоснованных упреков, которые раздавались со страниц общественно-политической и исторической литературы уже после ликвидации советского тоталитаризма и которые представляют собой, по существу, раритеты сталинизма. [955]
955
Примером могут служить многочисленные статьи Н. А. Васецкого, в частности статья «Возвращающийся пророк», в книге И. Дойчера «Троцкий в изгнании». М., 1991. С. 545–573.
Проект платформы был направлен в партийную печать для публикации. Предполагалось и издание
956
См.: Авторханов А. Происхождение партократии. Т. 2. С. 302.
Если до сентября советская печать не упоминала о Х. Г. Раковском как деятеле оппозиции (за исключением публикации его подписи под заявлением оппозиционеров от 8 августа), то в следующие недели положение резко изменилось. Это было прежде всего связано с тем, что во французских буржуазных кругах развернулась крикливая кампания против Раковского, связанная как раз с названным заявлением.
С точки зрения своего служебного положения Х. Г. Раковский поступил неосмотрительно, поставив подпись под документом, содержавшим призыв к иностранным солдатам в случае войны переходить на сторону Красной армии. Правда, для государственных и общественных деятелей Запада не было какой-либо новинкой двоемыслие советских работников разного уровня – их призывы к мировой революции в качестве деятелей ВКП(б) и Коминтерна, сочетавшиеся с их же заявлениями о мирном сосуществовании, когда они говорили в качестве государственных деятелей СССР. Дуализм как раздвоенность сознания (одно на словах, другое на деле) становился моральной нормой, по существу дела, для всех не только руководящих, но и активных членов правившей Коммунистической партии.
Этот дуализм проявлялся, в частности, в стычках между председателем Исполкома Коминтерна Г. Е. Зиновьевым и наркомом иностранных дел Г. В. Чичериным, небезосновательно обвинявшим Зиновьева в непродуманных «революционных» заявлениях, вредных для нормализации дипломатических отношений со странами Запада. [957] Яркой иллюстрацией разногласий между НКИД и ИККИ, возникавших на почве названного дуализма, может служить следующая переписка. В письме Сталина деятелю Коминтерна Беле Куну от 26 июля 1924 г. говорилось: «Вчера в 12 час. ночи я вынужден был приостановить на день печатание известного воззвания Исполкома по требованию тов. Чичерина в надежде, что Вы в продолжение сегодняшнего дня сговоритесь с тов. Чичериным о некоторых формулировках воззвания. Вы, должно быть, знаете, что тов. Чичерину предоставлено право приостановки печатания статей и воззваний Центральным Комитетом партии. Вы поймите, что иначе я поступить не мог. Очень бы просил Вас договориться с тов. Чичериным».
957
Kennan G. The Russia and the West under Lenin and Stalin. Boston, 1962. P. 177.
Чичерин в свою очередь обратился с письмом к другому деятелю Интернационала В. Коларову. Сообщалось о получении Чичериным текста злосчастного воззвания ИККИ и о том, что серьезные возражения против него высказал Сталин (Сталин и Чичерин, как видим, ловко перебрасывали ответственность друг на друга). Чичерин требовал отложить публикацию. По всей видимости, речь шла о воззвании в связи с Лондонской конференцией по репарационному вопросу, которое в переработанном виде все же появилось в печати лишь 27 июня. [958]
958
РГАСПИ. Ф. 458. Оп. 1. Ед. хр. 2631. Л. 1–2.
Обычно дипломаты избегали деклараций, которые легко могли быть истолкованы как попытка вмешательства во внутренние дела той или иной капиталистической страны. Раковский, однако, не смог уклониться от подписания августовского заявления. Не исключено, что в отношении его и Л. Б. Каменева, являвшегося в это время полпредом в Риме, была предпринята удачная провокация сталинистских кругов, ставивших цель компрометации дипломатов-оппозиционеров.
2. Персона нон грата
Через неделю после окончания июльско-августовского пленума ЦК и ЦКК, в котором Х. Г. Раковский принимал участие, он возвратился в Париж и возобновил исполнение своих обязанностей.
Тем временем в правых французских кругах, в основном в последней декаде августа, стали публиковаться материалы, выражавшие возмущение «призывом к дезертирству», который излагался таким образом, как будто он был обращен непосредственно к солдатам Франции и не в связи с весьма проблематичным ее участием в войне против СССР, а в данный момент. Многие печатные органы стали требовать объявления
959
Известия. 1927. 23, 27, 30 августа.
960
Документ внешней политики СССР. Т. 10. С. 567–577.
961
Известия. 1927. 20 сентября.
962
Коммунистическая оппозиция в СССР 1923–1927. Т. 4. С. 246.
Но через несколько дней вопрос о подписи Раковского возник вновь. Можно предположить, что его будировали не только силы, враждебные нормальным советско-французским отношениям, но и некие тайные агенты Кремля, которых во французской столице было немало.
Встретившись с французским послом в Москве, Чичерин опять пытался убедить его, что советский полпред не занимался пропагандой дезертирства. С аналогичным заявлением вновь выступил сам Раковский. В советской печати появились материалы на обычную тему об отдельности Коминтерна от советских государственных органов, существо которых сводилось к тому, что Раковский подписал, мол, известный документ вне всякой связи с его положением полпреда. [963]
963
Правда. 1927. 13 сентября.
Вслед за этим с заявлением для представителей печати выступил заместитель наркома иностранных дел М. М. Литвинов. Ниже следующая обширная выдержка из этого заявления представляется нам весьма важной, ибо она является единственной опубликованной оценкой Раковского как дипломата, служившего под его непосредственным руководством, тем более лицом, с которым у Христиана Георгиевича были отнюдь не лучшие личные взаимоотношения. «Только наивные люди или сознательные политические обманщики могут говорить, что антисоветская кампания во Франции направлена лично против нашего нынешнего полпреда т. Раковского и вызвана его подписью под известным заявлением оппозиции. Тов. Раковский в своей деятельности в течение двух лет ни разу не вызвал ни малейшего неудовольствия французского правительства. Его личные симпатии к Франции всем известны. Мы имеем основания также думать, что и французское правительство до сих пор весьма ценило его дружеское расположение к Франции, его лояльность и его неутомимые усилия установить прочную дружбу между народами СССР и Французской Республики. Его лояльность еще на днях была подтверждена публично г-ном де Монзи, который в качестве председателя французской делегации на советско-французской конференции чаще всего встречался с тов. Раковским и имел возможность наблюдать его деятельность». [964]
964
Известия. 1927. 16 сентября.
Вначале вопрос опять казался улаженным. Эрбетт уведомил Чичерина, что удовлетворен его объяснениями и что министр иностранных дел Франции А. Бриан также считает инцидент исчерпанным. [965] Правда, в уже упомянутом заявлении Литвинова об этом было сказано только вскользь, причем со ссылкой на слова Эрбетта.
Действительно, французское правительство, видимо, не было склонно придавать значение подписи Раковского, хотя между премьер-министром Р. Пуанкаре и министром иностранных дел А. Брианом были разногласия по этому поводу: Пуанкаре проявлял большую непримиримость, Бриан считал нецелесообразным раздувать значение коммунистической трескотни. [966]
965
Правда. 1927. 16 сентября; Известия. 1927. 16 сентября.
966
Конт Ф. Указ. соч. С. 283.