Жизнеописание Хорька
Шрифт:
17
Мирная жизнь продолжалась недолго – месяц-полтора. Пока приглядывались, притирались, все шло сносно, и работа была не в тягость, и принести лишнее ведерко воды, разогреть или сготовить обед Хорьку не составляло труда, – он таскал, рубил, готовил, лазил по пояс в снегу за добычей; охотник занимался только шкурками – сортировал, мездрил, сушил, пересчитывал, прикидывал, сколько выручит денег. Хорек понял: делиться с ним Виталий не собирается. Это было бы понятно – вся жизнь охотника зависела от зимней удачи. Хорек жил в зимовьях, питался, пек оладьи за счет охотника, ел его сало, грыз его сухари – драгоценней подарка в лесу не придумаешь, но и пахал ведь как негр, в ответ ласкового слова не слыша. Виталий считал: раз объяснил – повторять не следует, и, случись у Хорька заминка, взрывался, выходил из себя и долго еще матерился под нос, сопел дорогой: «Узел, вишь, не завязать ему, падло интернатское, привык бабьи на ботинках вязать».
Часто вечером, уединившись, Хорек вязал узлы: прямой, рифовый, простой штык, штык с обносом, шкотовый, – добивался Виталиевой простоты: «Раз – готово – намертво!» Такое учение сберегало лесное время, а главное, когда счет шел на секунды, незнание могло дорого обойтись. Оскорбляли лишь невнимание и суровость.
Он учился – скрипя зубами, вязал мокрые, ледяные концы. Они даже снились ему по ночам – Хорек просыпался в холодной испарине и, еще сонный, замороченно вращая глазами, соображал: справа петля, под низ суй, внахлест, и дернул, или нет... – падал на тюфяк, отключался.
С узлами он таки разобрался, но ни «молодец», ни «спасибо» в ответ не получил. Виталия самого наставляли жестоко, а что до криков, раздраженья по мелочам, матерщины – прошлое с его начальниками и начальничками потрепало нервы Виталию изрядно. Где-то под Архангельском, в деревне, в какой, правда, Хорек не запомнил, жила у него семья – жена и двое детей, но видел их Виталий наездами – летом промышлял рыбу, собирал на сдачу ягоду, зиму просиживал в лесу. Он спасался от мира и как шпынял и терпел рядом работавших на него лаек, так вскоре стал обращаться и с Хорьком, чуть если потеплее.
Любимая Виталиева присказка была: «Жизнь заставит – в замполиты пойдешь». Этих – брехал, платных стукачей – он в свои годы нагляделся на Северном флоте, когда ходил за рыбой.
Словом, оба оказались себе на уме, и возникшее противостояние начало еще только подтачивать установившиеся отношения. Виталий показал ему, как обшить ватник, но колол себе пальцы цыганской иглой Хорек сам. Виталий лишь посмеивался в бороденку. День посмеивался, второй, потом смастерил из жести наперсток – вроде пожалел, но мог ведь и сразу – Хорек запомнил. Он все запоминал.
Хорек любил посидеть вечером у окошка, глядел во тьму – Виталий терпеть не мог пустопорожнего безделья, специально находил работу, иногда и вовсе не нужную. Однажды, когда глазурованный лес приплясывал за окном, он приказал натаскать еще дров.
– Не пойду, угрелся, – отрезал Хорек.
– Как не пойдешь, я, что ль, должен? – Охотник заорал, набряк, что свеклина, рванул его с койки, завалив попутно стол, отвесил затрещину – Хорек отлетел к самой двери. – Без разговорчиков на флоте, понял? Как меня батя учил, так и ты... Да-авай!
Хорек не поднимался.
– Встать, кому говорят!
– Ты – не батя! – Хорек наконец встал, шагнул к крюку, снял ватник. Оделся, прибрал свою кружку, ружье, пристегнул патронташ, влез в лямки рюкзака. Виталий наблюдал молча. – Спасибо за хлеб-соль, но ты не батя, ясно? – повторил Хорек и протянул ему компас с руки.
– Ты что, очумел, на ночь глядя, остынь! – Охотник сводил на мировую, но Хорек положил компас на табуретку, вышел на двор. Виталий выскочил за ним с ружьем.
– Я зла не держу, но пахать как негр больше не намерен – проживу, как жил, а ты заходи в гости, милости просим.
– Стой, чума, стой, говорю! В лес ночью не отпущу!
– Луна... – Хорек ткнул пальцем наверх, – а хочешь – стреляй. – Он двинулся к лесу.
– Козел! Козел детдомовский, здесь тебе не пионерский лагерь! – Виталий бесновался у избушки, гонял некстати подвернувшихся перебуженных собак. Собаки скулили. – Вернись, лося забьем, лося-а-а-а...
Эхо долго гоняло звук. Знакомой, нахоженной лыжней Хорек спешил в свой барак. Сразу схлынуло зло, свобода пьянила. Порхающий снег был сладок, как эскимо. Четыре часа хода, и он уже прислонился к дверному косяку, жадно ловил воздух ртом, на лбу застывали капельки пота. Ветер холодил щеки, звезды и луна источали неистовый аромат: если б только он умел – завыл бы от восторга!
18
Виталий пришел к вечеру следующего дня. Пришел весь заснеженный, какой-то особенно шумный, возбужденный.
– Здорово, Робинзон! – словно и не было ничего между ними.
Поступок Хорька заставил его по-другому взглянуть на парня.
– На вот, займись, – бросил на стол большого глухаря. – Птички-то меньше стало, чуешь, да еще пурги начнутся – как жить собираешься, а?
– Проживу.
– Проживешь, проживешь, это ясно. На одной рыбе дотянешь в крайнем случае, но без мясца хреновато, нет? Или ты в постники записался?
Он балагурил, развешивая вокруг печки белье на просушку. В голосе появились незнакомые веселые, заискивающие нотки – Виталий искал примирения.
– А то гляди, парень, из Колочских болот лось пришел – загоним на пару?
Хорек сосредоточенно орудовал поварешкой, словно отливал из олова сложнейшую деталь.
– Как хочешь, я и один управлюсь – не впервой, но лось – чудо. Даже я опешил сегодня – стоит что твой слон, рога – отростков семнадцать-двадцать – бульдозер, а не лось.
Хорек молча хлебал обжигающий, мутный глухариный бульон. Виталий рассказывал раньше про Колочь – край непроходимых болот, обступивший залесенные пятаки суши с затертыми плешами, где из мха выпирают морщинистые старые скалы. Люди туда не ходят, даже в морозы можно ввалиться в дышащую полынью. После того как несколько зим назад там затянуло вездеход с геологами, место и вовсе стало считаться гиблым и проклятым. Геологи искали и, кажется, нашли уран. Начитавшись газетных ужасов, Виталий всегда говаривал: «Чего ловить – без свинцовых наяичников мужик в Колочи вмиг стояка лишается». Но признавал за местом необычное – зверь, по охотницким байкам, в Колочи вымахивал до невероятных размеров (ясное дело – мутант!), и вообще, попасть туда было боязно, но заманчиво – непуганый лес грезится любому промысловику. Виталий больше поминал Колочь как заветную мечту, но всегда зарекался, волшебный край лишь будоражил воображение.
– Вертолетчики в этом году видели дым из геологического вагончика, думаешь, люди?
– Откуда я знаю...
– А вдруг забрался какой зимогор или, может, русалки? Ты как, от русалочки б сейчас не отказался или слабо? Че молчишь, русалка с перепою хороша – ее еть нельзя, потому как некуда, на нее глядеть, на чушку, и млеть, как первоклассница от одуванчика, ясно?
Так вот и болтал весь вечер.
Ночью завела метель и не отпускала двое суток. Они истопили баню, помылись. Валялись на лежаках. Виталий травил баланду. Все ему лось не давал покоя.