Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
После этого он написал в первом дворе Санта Мариа Новелла Фому Аквинского возле двери, где выполнил также Распятие, которое позднее было испорчено дурной манерой подновлявших его других живописцев. Равным образом он начал, но не закончил капеллу в церкви, сильно попорченную временем, где мы видим, как из-за гордыни Люцифера ангелы сыплются вниз в разные стороны, причем следует обратить внимание на то, что сокращение рук, туловища и ног фигур изображено гораздо лучше, чем такие сокращения изображались раньше, благодаря чему мы можем понять, что Стефано обнаружил и показал нам частично те трудности, которые впоследствии были с большими знаниями преодолены мастерами, получившими признание за то, что показали нам в этом свое совершенство; недаром и получил он от художников прозвище «обезьяна природы».
Будучи приглашенным в Милан, Стефано начал много вещей для Маттео Висконти, однако закончить их не мог, ибо заболел от перемены воздуха и принужден был возвратиться во Флоренцию, где, восстановив здоровье, выполнил фреской в трансепте церкви Санта Кроче, в капелле Азини историю из мученичества св. Марка, как похищают
Будучи затем приглашен в Рим как ученик Джотто, он выполнил фреской в главной капелле Сан Пьетро, там, где алтарь названного святого, несколько историй из жизни Христа между окнами большой ниши с такой тщательностью, что видно, насколько он уже приблизился к современной манере, значительно превзойдя рисунком и другими вещами своего учителя Джотто. Затем в Арачели на столбе по левую руку от главной капеллы он написал фреской св. Людовика, весьма одобренного за живость, не встречавшуюся до того времени даже у Джотто. И поистине была у Стефано большая мягкость в рисунке, как это можно видеть в упоминавшейся нашей Книге по одному листу с его рисунком, на котором Преображение, написанное им во дворе Санто Спирито, изображено так, что, по моему разумению, он рисовал гораздо лучше, чем Джотто.
Отправившись затем в Ассизи, он начал фреской изображение Небесной Славы в нише главной капеллы нижней церкви Сан Франческо, там, где хор; и хотя он и не закончил ее, все же в том, что сделано, видна такая тщательность, более которой и пожелать невозможно. На этой работе мы видим начатый круг святых мужей и жен со столь прекрасным разнообразием лиц молодых, пожилых и старых, что лучшего и быть не может, и мы опознаем в сих блаженных душах манеру столь мягкую и плавную, что кажется почти невероятным, что это было сделано в те времена рукой Стефано, который все же это сделал. В фигурах этого круга закончены только головы, над которыми находится хор ангелов, резвящихся в разных положениях и несущих в руках соответствующие богословские символы; все они обращены к распятому Христу, расположенному посередине этой работы над головой св. Франциска, окруженного сонмом святых. Сверх этого он выполнил по краям несколько ангелов, каждый из которых держит в руке по одной из тех церквей, о которых пишет в Апокалипсисе св. Иоанн Евангелист; и ангелы эти изображены с таким изяществом, что поражаюсь, как нашелся в те времена художник, обладавший столькими знаниями. Принялся Стефано за эту работу с тем, чтобы довести ее до совершенства, и это ему удалось бы, но ему пришлось оставить ее незавершенной и вернуться по важным своим делам во Флоренцию.
Пребывая там ради этого, он, дабы не терять времени, расписал для Джанфильяцци на набережной Арно между их домами и Понте алла Карайя на одном из углов небольшой табернакль, где изобразил шьющую Богоматерь, которой сидящий одетый младенец протягивает птицу; как бы ни была мала эта работа, тем не менее и она заслуживает восхваления не меньшего, чем крупные его творения, еще более мастерски выполненные. Закончив этот табернакль и развязавшись со своими делами, он, будучи приглашен в Пистойю тамошней Синьорией, получил в 1346 году заказ расписать капеллу св. Иакова, на своде которой он выполнил Бога Отца с несколькими апостолами, а на стенах – истории из жития названного святого, и главным образом, как его мать, жена Заведея, просит Иисуса Христа поместить двух сыновей ее – одного по правую руку, другого по левую руку – в Царствии Отца Его. Рядом с этой историей он превосходно написал усекновение главы названного святого.
Считают, что Мазо, прозванный Джоттино, о котором будет сказано ниже, был сыном этого Стефано; и хотя по сходству имен многие считают его сыном Джотто, я по кое-каким виденным мною выдержкам и по некоторым надежным воспоминаниям, написанным Лоренцо Гиберти и Доменико дель Грилландайо, уверен в том, что он, скорее, был сыном Стефано, чем Джотто. Как бы там ни было, возвратимся к Стефано, о котором можно сказать, что после Джотто он внес в живопись огромнейшее улучшение, ибо, помимо того, что он был более разнообразен в выдумках, колорит его был более плавным, и у него было больше «сфумато», чем у всех остальных, главным же образом он не имел соперников в своей тщательности. Что же касается введенных им перспективных сокращений, хотя он и обнаружил в них, как я говорил, дурную манеру из-за трудностей в их выполнении, можно тем не менее утверждать, что первый исследователь этих трудностей заслуживает гораздо большей славы, чем те, кто за ним следуют, хотя бы и в более упорядоченной и правильной манере. И потому мы должны быть весьма обязанными Стефано, ибо тот, кто идет в темноте и, указывая путь, ободряет других, становится причиной того, что и мы, нащупав трудные места, с течением времени с ложного пути приходим к желанной цели.
Также и в Перудже, в церкви Сан Доменико, он начал фрески в капелле Св. Екатерины, оставшиеся незавершенными.
В одно время со Стефано жил ближайший его друг Уголино, сиенский живописец, имевший имя весьма доброе и расписавший много досок и капелл по всей Италии; впрочем, он во многом придерживался греческой манеры, ибо, дожив с ней до старости, он из некоторого своего упрямства желал постоянно держаться скорее манеры Чимабуе, чем столь почитаемой манеры Джотто. Работы же Уголино – доска главного алтаря Санта Кроче, вся на золотом фоне, и другая доска, простоявшая много лет на главном алтаре церкви Санта Мариа Новелла и находящаяся ныне в капитуле, где испанская нация совершает ежегодно торжественнейшее празднование дня св. Иакова и другие в честь его заупокойные и иные службы. Помимо этого, выполнил он много других весьма добротных вещей, не отступая, однако, от манеры своего учителя. Он же написал находившуюся на кирпичном столбе лоджии, выстроенной
Возвратимся, однако, к Стефано. Говорят, что он был также хорошим архитектором, и то, что о нем выше сказано, подтверждает это; умер он, как говорят, в первом юбилейном 1350 году в возрасте сорока девяти лет и был погребен в Санто Спирито, в склепе своих предков, со следующей эпитафией: Stephano Florentine pictori (in) fatiundis imaginibus ac colorandis figuris nulli unquam inferiori; affines moesiiss. pos. Vix an XXXXIX (Стефано, флорентинцу, живописцу, в выполнении образов и расцветке фигур никому не уступавшему, опечаленные близкие воздвигли. Жил он 49 лет).
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ПЬЕТРО ЛАУРАТИ СИЕНСКОГО
Пьетро Лаурати, превосходный сиенский живописец, доказал своей жизнью, как велико бывает удовлетворение настоящих мастеров своего дела, коль скоро они услышат, что творения их ценятся и на родине, и за ее пределами, и увидят, как они всем желательны, ибо и его в течение всей его жизни приглашали и ласкали по всей Тоскане. Впервые же о нем узнали по историям, написанным им фреской в Сиене, в Оспедале делла Скала, в коих он подражал распространившейся по всей Тоскане манере Джотто столь хорошо, что с большим основанием полагали, что он, как это позднее и случилось, окажется лучшим мастером, чем были Чимабуе и Джотто и другие, ибо фигуры, изображающие Деву Марию, поднимающуюся в сопровождении Иоакима и Анны по ступеням храма, где ее встречает священник, а также и в Обручении так прекрасно задрапированы в свои простые одежды, что выражение их лиц являет величие, а расположение фигур прекраснейшую манеру. Из-за этой именно работы, которая была началом проникновения в Сиену хорошего способа живописи, ставшего светочем для стольких прекрасных талантов, процветавших во все времена в этом городе, и был приглашен Пьетро в Монте Оливето ди Кьюзури, где он расписал темперой доску, находящуюся ныне в парадизе под церковью.
Во Флоренции он расписал затем насупротив левых дверей церкви Санто Спирито, на том углу, где теперь мясная лавка, табернакль, который за мягкость в лицах и обнаруживающуюся во всем остальном нежность заслуживает высшей похвалы всякого сведущего художника. Из Флоренции он отправился в Пизу, где на Кампо Санто, на стене, что подле главных ворот, написал все жития святых отцов со столь живыми чувствами и в столь прекрасных положениях, что при сравнении с Джотто он заслужил похвалы величайшие, выразив в некоторых лицах рисунком и красками всю тy живость, какую только могла проявить манера тех времен.
Переехав из Пизы в Пистойю, он в Сан Франческо написал темперой на доске Богоматерь, окруженную несколькими ангелами, очень хорошо расположенными, а в пределле под этой доской на некоторых историях изобразил несколько малых фигур, столь подвижных и столь живых, что по тем временам это было вещью удивительной и довольный сам не меньше, чем другие, он пожелал подписаться такими словам: Petrus Laurati de Senis (Петр. сын Лаурати из Сиены).
После чего в 1355 году Пьетро был приглашен в Ареццо пресвитером мессере Гульельмо и попечителями приходской церкви, среди которых тогда был Маргарито Боски; в церкви этой, выстроенной задолго до того по лучшему проекту и в лучшей манере, чем любая другая, выстроенная до того времени в Тоскане, которая, как уже говорилось, была украшена рукой Маргаритоне каменной облицовкой и резьбой, он расписал фреской абсиду и всю большую нишу капеллы главного алтаря, изобразив там двенадцать историй из жития Богоматери с большими фигурами в естественную величину, начиная с изгнания из храма Иоакима и до Рождества Иисуса Христа. В историях этих, выполненных фреской, можно узнать почти те же приемы, очертания, выражения лиц и положения фигур, которые были свойственны в особенности Джотто, его учителю. И хотя все творение это прекрасно, не подлежит сомнению, что написанное на своде этой ниши гораздо лучше всего остального, ибо там, где он изобразил возносящуюся на небо Богоматерь и, помимо того, что выполнил каждого из апостолов величиной в четыре локтя, в чем обнаружил смелость души, первым попытавшись перейти к более крупной манере, он придал лицам такое прекрасное выражение и такую еще большую красоту одеяниям, что лучшего для тех времен нельзя было и пожелать. Подобным же образом на ликах ангельского хора, парящего в воздухе вокруг Мадонны и поющего с изящными танцевальными движениями, он изобразил радость поистине ангельскую и божественную, в особенности же в ангелах, которые играют на разных инструментах и очи которых направлены и устремлены на другой хор ангелов, которые, поддерживаемые овальным облаком в виде мандорлы, в прекрасных положениях и в окружении радуг возносят на небеса Мадонну. Работа эта понравилась по заслугам и стала причиной того, что ему же было заказано расписать темперой доску главного алтаря названной приходской церкви. На пяти полях поколенными фигурами в естественную величину он изобразил Богоматерь с младенцем на руках и с одной стороны св. Иоанна Крестителя и св. Матфея, а с другой – Иоанна Евангелиста и св. Доната, и множество малых фигур на пределле и на верхней части доски; все это выполнено поистине прекрасно и в отличнейшей манере. Доска эта после того, как я собственноручно и за собственный счет целиком обновил главный алтарь названной приходской церкви, была помещена при входе в церковь над алтарем св. Христофора.