Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
А так как в это время мессер Бальдассаре Турини из Пешии собирался в главной церкви города, попечителем которой он был, поместить образ, собственноручно написанный Рафаэлем Урбинским, и сделать для него каменное обрамление, более того, целую капеллу с гробницей, все же по собственным рисункам и моделям это осуществил Джулиано, который снабдил его дом в Пешии многими прекрасными и полезными удобствами. За Флоренцией, в Монтуги, он же построил для мессера Франческо Кампана, бывшего первого секретаря герцога Алессандро, а затем герцога Козимо деи Медичи, домик возле церкви, небольшой, но настолько нарядный и расположенный так прекрасно, что, поскольку он стоит на возвышенном месте, из него можно любоваться всем городом Флоренцией и окрестной равниной. Был построен и в Колле, на родине того же Кампаны, удобнейший и красивый дом по проекту названного Джулиано, начавшего вскоре после этого для мессера Уголино Грифони, монсиньора Альтопашо, дворец в Сан Миньято аль Тедеско, получившийся великолепным, а сэру Джованни Конти, одному из секретарей названного синьора герцога Козимо, он прекрасно и удобно отделал, богато его украсив, дом во Флоренции,
Между тем, когда Баччо Бандинелли возвратился из Рима, где он закончил гробницы Льва и Климента, он убедил синьора герцога Козимо, который был тогда юношей, отделать в большой зале герцогского дворца торцовую стену многочисленными колоннами и нишами с рядом богатых мраморных статуй так, чтобы стена эта выходила на площадь окнами из мрамора и мачиньо. После того как герцог решил это сделать, Бандинелли приступил к проекту. Однако, так как он обнаружил, как об этом говорилось в жизнеописании Кронаки, что названная зала не была прямоугольная, и так как архитектурой он никогда не занимался, то он считал это искусство малозначащим и с удивлением подсмеивался над своими заказчиками, но, увидев трудности этой работы, принужден был поделиться своим проектом с Джулиано и просить его, чтобы он как архитектор руководил этой работой.
И вот, собрав всех каменотесов и резчиков, какие работали на строительстве собора Санта Мариа дель Фьоре, приступили к отделке залы, и Бандинелли, посоветовавшись с Джулиано, решил сохранить ее неправильную форму, частично следуя существующему направлению стен, почему и пришлось ему все камни отесывать косо, обрабатывая их с большим трудом при помощи пифферелло, представляющего собою инструмент с непрямыми углами, вследствие чего вся работа получилась настолько нескладной, что, как об этом будет рассказано в жизнеописании Бандинелли, трудно было привести ее в вид, соответствующий остальному. И этого не случилось бы, если бы Бандинелли владел архитектурой так, как он владел скульптурой, не говоря уже о том, что большие ниши, находящиеся на тех заворотах, где торцовая стена переходит в продольные, получились приземистыми, и эта средняя ниша тоже оказалась не без изъяна, как об этом будет сказано в жизнеописании названного Бандинелли. Постройка эта после десятилетней работы была отложена, и так продолжалось некоторое время. Надо сказать правду, что камни и колонны из пещерного камня, как из мрамора, были обтесаны каменщиками и резчиками под присмотром Джулиано с величайшей тщательностью, а после этого были поставлены на место так отменно, что более ровных и до одного выверенных швов увидеть невозможно. За такую работу можно прославить Джулиано, как мастера превосходнейшего, а закончена была она, как будет рассказано на своем месте, через пять месяцев с добавлением аретинца Джорджо Вазари. Джулиано же между тем не покидал мастерской, выполняя вместе с братьями многочисленные работы по теске камней и резьбе, и всячески продвигал мощение пола в соборе Санта Мариа дель Фьоре, где он оставался производителем работ и архитектором. Потому-то к нему и обратился упомянутый Бандинелли с просьбой набросать планы и сделать деревянные модели для некиих фигурных фантазий и других украшений, которыми должно было завершиться мраморное убранство главного алтаря названного собора Санта Мариа дель Фьоре. Джулиано сделал это охотно, так как был человеком покладистым и дельным и любил архитектуру в такой же степени, в какой Бандинелли ею пренебрегал, к тому же привлекали его и посулы почестей и пользы, щедро раздававшиеся этим самым Бандинелли.
Итак, Джулиано, приступив к работе над моделью, сделал ее очень похожей на то, что в общих чертах задумал Бандинелли, разве что побогаче, удвоив колоннами верхнюю арку, и довел ее до конца. Когда же Бандинелли вместе со многими рисунками представил ее герцогу Козимо светлейшее его превосходительство с царственным величием постановил сделать не только алтарь, но и мраморную отделку вокруг хора, следуя его первоначальным восьмигранным очертаниям, и со всеми теми богатыми украшениями, которые впоследствии были выполнены в соответствии с величием и великолепием этого храма. Поэтому Джулиано при участии Бандинелли начал отделывать этот хор, не изменив в нем ничего, кроме главного входа, который расположен насупротив названного алтаря и который ему хотелось сделать точно таким же, как самый алтарь, и с такими же аркой и украшениями. Равным образом сделал он еще две подобные же арки, которые вместе с алтарем и входом образуют крест и предназначены для двух возвышений, служивших, как и в прежнем хоре, для музыки и других надобностей хора и алтаря. В этом хоре Джулиано кругом по всем сторонам восьмигранника поставил ионический ордер, а в каждом углу по сломанному пополам пилястру и еще по одному на каждой грани. А так как самый пилястр по мере приближения к своему излому на середине сокращался, то с внутренней стороны он был весьма узким и согнутым, а с наружных сторон — острым и широким. Выдумку эту люди рассудительные не весьма одобряли и красивой не считали: в самом деле, в произведении, столь дорого стоившем и вместе столь знаменитом, следовало Бандинелли, пусть не ценил и не понимал он архитектуру, пригласить из живших тогда мастеров того, кто мог бы и сумел бы сделать лучше. Что же касается Джулиано, то он заслуживает в этом снисхождения, ибо сделал, как умел, и этого было уже немало, хотя более чем очевидно, что,
Для Филиппо Строцци Джулиано сделал ложе из ореха, находящееся ныне в Читта ди Кастелло, в доме наследников синьора Алессандро Вителли, а также весьма богатое и красивое обрамление для образа, написанного Джорджо Вазари для главного алтаря аббатства камальдульцев в Казентино, по рисунку названного Джорджо, а в церкви Санто Агостино в Монте Сансовино он сделал еще одну резную раму для большого образа, написанного тем же Джорджо. В Равенне, в аббатстве Класси монахов-камальдульцев, для другого образа, написанного рукой Вазари, тот же Джулиано выполнил еще одну красивую раму, а для монахов аббатства Сант Фьоре в Ареццо он в трапезной сделал обрамления картин, которые написаны там рукой названного аретинца Джорджо. В Епископстве того же города он, опять-таки по рисунку Джорджо, сделал за главным алтарем хор из орехового дерева, куда алтарь должен был быть передвинут, и, наконец, незадолго до смерти сделал над главным алтарем церкви Нунциаты прекрасный и роскошнейший киворий и двух деревянных ангелов в круглом рельефе, стоящих по обе его стороны. И это было последнее созданное им произведение, так как он отошел к лучшей жизни в 1555 году.
Не менее рассудителен был Доменико, брат названного Джулиано, ибо, помимо того что он гораздо лучше резал по дереву, он был также весьма изобретателен в архитектуре, как о том можно судить по дому, который по его проекту выстроил Бастиано из Монтагуто на Виа деи Серви и в котором находится также много деревянных предметов, выполненных рукой Доменико. Он же на Пьяцца деи Моцци обработал для Агостино дель Неро углы его дома и построил великолепнейшую террасу в тех домах семейства Нази, которые были начаты его отцом Баччо, и если бы он так рано не умер, он, как полагают, далеко превзошел бы и своего отца, и своего брата Джулиано.
Жизнеописания Валерио, вичентинца, Джованни из Кастель Болоньезе, Маттео даль Нассаро, веронца, а также других превосходных резчиков камеи и гемм
Раз уже греки столь божественно владели резьбой по восточным камням и в совершенстве обрабатывали камеи, я, конечно, считал бы, что совершаю немалую ошибку, если бы умолчал о тех, кто в наше время подражал этим дивным талантам. Правда, говорят, что в нынешнюю счастливую эпоху никто из покойных наших современников не превзошел упомянутых древних по тонкости и по рисунку, кроме тех, о ком мы расскажем ниже. Однако, прежде чем начать, я должен вкратце поговорить об этом искусстве резьбы по твердым и драгоценным камням, которое после падения Греции и Рима так же было позабыто, как и другие искусства рисунка. Образцы этой выпуклой и углубленной резьбы ежедневно попадались мне на глаза в Риме, где среди развалин часто находят камеи, корналины, сердолики и другие превосходнейшие резные камни. И много-много лет искусство это было потеряно, и не находилось никого, кто бы им занялся, а если это и делалось, то не стоило внимания, и, насколько известно, хорошо работать и создавать хорошее начали лишь во времена пап Мартина V и Павла II, шаг за шагом совершенствуясь, пока Великолепный Лоренцо деи Медичи, очень любивший древние резные камеи, вместе с сыном Пьеро не собрали большое их количество, и главным образом халцедоны, корналины и другие виды редкостнейших камней с разнообразной причудливой резьбой на них, и по этой причине, дабы ввести это. искусство в свой город, они стали приглашать из разных стран мастеров, которые не только приводили им эти камни в порядок, но в то же время сами делали для них редкостные вещи.
У них-то через Лоренцо Великолепного этому мастерству глубокой резьбы и обучился молодой флорентинец, прозванный Джованни дель Корниоле и получивший прозвище это потому, что отличнейшим образом резал по корналинам, о чем свидетельствует бесчисленное множество таковых, как крупных, так и мелких, в особенности же один крупный, на котором он вырезал изображение фра Джироламо Савонаролы, возносимого в свое время во Флоренции до небес за его проповеди, и резьба эта была редкостнейшей.
Его соперником был миланец Доменико деи Каммеи, вырезавший углубленной резьбой при жизни герцога Лодовико Моро его портрет на рубине размером в золотую монету чеканки папы Юлия II, вещь редкостную и одну из лучших резных работ, какие только видывали у современных мастеров.
Искусство это достигло наивысшего совершенства в понтификат папы Льва X талантом и работами Пьермарии из Пешии, замечательно подражавшего древностям, а с ним соревновался Микелино, не уступавший ему ни в больших, ни в малых работах и почитавшийся мастером изящным. Они-то и открыли путь этому искусству, столь трудному потому, что при резьбе вглубь работаешь, собственно говоря, вслепую, так как лишь при помощи воска вместо очков ты можешь шаг за шагом следить за тем, что ты делаешь, — и в конце концов довели его до того, что и Джованни из Кастель Болоньезе, и Валерио вичентинец, и Маттео из Нассаро, и другие стали делать столько прекрасных вещей, о которых мы упомянем.
Сначала я скажу о том, как Джованни Бернарди из Кастель Болоньезе, состоявший в юности при герцоге Альфонсе Феррарском, сделал ему за три года верной службы много мелких вещей, перечислять которые не стоит, из крупных же вещей он прежде всего прекраснейшим образом вырезал вглубь на куске хрусталя все сражение при Бастии, а затем на стали портрет герцога для медалей, на оборотной же стороне — Иисуса Христа, схваченного толпой. После этого он отправился в Рим и, ободряемый Джовио, получил через кардинала Ипполито деи Медичи и кардинала Джованни Сальвиати возможность сделать портрет Климента VII, с которого он вырезал великолепнейший штамп для медалей, а на обороте Иосифа, открывающегося своим братьям, за что он его святейшеством был вознагражден жезлом, то есть должностью, за которую он затем, во времена Павла III, перепродав ее, выручил двести скудо.