Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Федериго же, хотя ему и не терпелось поскорее выбраться из Венеции, не мог, однако, не провести карнавал в этом городе вместе с архитектором Андреа Палладио, который, соорудив для синьоров общества «Кальца» деревянный полуамфитеатр по образцу Колизея, в котором должна была быть исполнена трагедия, поручил Федериго заготовить двенадцать квадратных больших историй размером в семь с половиной футов каждая и множество других вещей, посвященных подвигам Гиркана, царя Иерусалимского, в соответствии с сюжетом трагедии. Качеством этой работы и быстротой, с которой он ее завершил, Федериго завоевал себе большой почет. После чего Палладио отправился в область Фриули для строительства дворца в Чивитале, модель которого была им уже изготовлена, и Федериго присоединился к нему, чтобы повидать этот край, где он и зарисовал многое из того, что ему понравилось. Затем, повидав многое в Вероне и других городах Ломбардии, он в конце концов попал во Флоренцию как раз в то время, когда там воздвигались богатейшие и удивительные сооружения ко дню встречи австрийской королевы Иоанны. По прибытии во Флоренцию он по желанию синьора герцога написал красками на огромном холсте, занимавшем всю стену в торце залы, великолепнейшую и занимательную «Охоту», а для арки — несколько историй, которые всем бесконечно понравились.
Заехав из Флоренции в Сант Аньоло, чтобы снова увидеться с друзьями и родными, он в конце концов добрался до Рима шестнадцатого января следующего года. Однако он не мог в это время оказать большой помощи брату Таддео, так как смерть папы Пия IV, а затем и кардинала Сант Аньоло прервали работы в Королевской зале, а также и во дворце Фарнезе. Поэтому Таддео, закончивший еще одни апартаменты в Капрароле и почти что завершивший роспись в капелле церкви Сан Марчелло, спокойно продолжал свою работу в церкви Тринита и не спеша трудился над Успением Богоматери, возлежащей на смертном одре в окружении апостолов. А так как он в это же самое время взял для Федериго заказ на фресковую роспись одной из капелл в церкви реформированных священнослужителей иезуитского ордена, расположенной около обелиска Сан Мауро, этот самый Федериго тотчас же приступил к работе. Таддео же, притворяясь, что он на него сердится за то, что Федериго никак не удосуживался вернуться домой, делал вид, что он и возвращение его не особенно близко принимает к сердцу. В действительности же он дорожил им превыше всего на свете, и недаром, как это впоследствии и обнаружилось в самом деле, хотя за это время Таддео очень тяготился хлопотами по домашнему хозяйству, которые обычно Федериго брал на себя, и заботами о другом брате, обучавшемся ювелирному делу, тем не менее они по возвращении Федериго уладили все разногласия настолько, что смогли приступить к работе со спокойной душой.
Между тем друзья Таддео все старались его поженить, но, как человек, дороживший своей свободой и боявшийся вместе с женой впустить к себе в дом тысячу докучливых забот и дрязг, он так и не смог на это решиться и, как ни в чем не бывало, погрузившись в свою работу в капелле Тринита, рисовал себе картон для алтарной стены, на которой должно было быть изображено Успение Богоматери. А Федериго в это время написал для синьора герцога Урбинского картину с изображением св. Петра в узилище, другую, для посылки ее в Милан, с Богоматерью, возносимой на небеса в окружении нескольких апостолов, и, наконец, еще одну с олицетворением Случая, которая была отправлена им в Феррару.
Феррарский же кардинал, который держал при себе немалое число живописцев и лепщиков для работы в роскошнейшей своей вилле, расположенной в Тиволи, в конце концов послал туда и Федериго, поручив ему роспись двух комнат, одна из которых была посвящена Благородству, а другая — Славе, с чем Федериго отлично и справился, проявив большую изобретательность в красивых и смелых выдумках. Закончив эту работу, он вернулся в Рим и занялся росписью вышеупомянутой капеллы, которую он и довел до конца, изобразив сонм ангелов и разного рода сияния, а также Бога Отца, ниспосылающего Святого Духа на Мадонну, которая принимает благовестие от архангела Гавриила в окружении шести пророков, изображенных крупнее натуры и отлично написанных.
Между тем Таддео продолжал в церкви Тринита фреску с изображением Успения Богородицы, и казалось, что сама природа толкает его к тому, чтобы в этом произведении, которому суждено было быть последним, он достиг пределов данных ему возможностей. И в самом деле, оно оказалось последним, так как, схватив недуг, который был вызван великим зноем, стоявшим в то лето, и который на первых порах казался очень легким, но напоследок превратился в тягчайшее заболевание, Таддео скончался в сентябре месяце 1566 года, предварительно, как добрый христианин, приобщившись святых тайн, повидав большую часть своих друзей и оставив вместо себя брата своего Федериго, который в то время тоже был болен. Так, за короткий срок покинув этот мир, Буонарроти, Сальвиати, Даниелло и Таддео нанесли величайший урон нашим искусствам, особенно же искусству живописи.
В вещах своих Таддео был очень смел, но манера у него была весьма мягкая и пастозная и совершенно чуждая какой бы то ни было сухости. Он владел множеством композиционных приемов, а головы, руки и обнаженные тела он делал очень красивыми, избегая в них всех тех жесткостей, которые иные живописцы вымучивают из себя, теряя всякое чувство меры и желая показать свое знание искусства и анатомии. Так это и случилось с тем, кто, пытаясь в разговоре своем казаться большим афинянином, чем сами афиняне, не был признан афинянином простой афинской женщиной. Писал же красками Таддео весьма изящно и в легкой манере, ибо много, а порой и слишком много, помогала ему природа. Он был так склонен хвататься за все, что долгое время не гнушался любой работой ради заработка, но в общей сложности создал много, вернее, бесчисленное множество весьма похвальных произведений. Он содержал большое количество помощников для выполнения заказов, так как без этого обойтись невозможно. Был он человеком живым, вспыльчивым и очень раздражительным, к тому же и преданным любовным наслаждениям. Тем не менее, хотя он и обладал такими от природы склонностями, он был человеком умеренным и умел делать свои дела с какой-то благопристойной стыдливостью и очень скрытно. Своих товарищей он любил и по мере сил всегда старался им помочь.
После его смерти леса еще не были сняты с его фресок в церкви и не были закончены ни большая зала во дворце Фарнезе, ни его работы в Капрароле. Тем не менее все это осталось в руках его брата Федериго, которому заказчики согласны доверить завершение этих работ, что он, конечно, и сделает, и, действительно, Федериго будет наследником не только таланта Таддео, но и его имущества. Федериго похоронил Таддео в римской Ротонде, недалеко от табернакля, под которым находится усыпальница Рафаэля Урбинского, подданного того же государства. И поистине они хорошо подходят друг к другу, ибо, подобно тому как Рафаэль умер тридцати семи лет и в день своего рождения, то есть в Страстную пятницу, так и Таддео родился первого сентября 1529 года, а умер второго числа того же месяца в 1566 году.
Федериго же, если только он получит на это разрешение, собирается воздвигнуть и другой табернакль в той же Ротонде и как-нибудь еще в этом же месте увековечить память о своем любимом брате, которому он признает себя бесконечно обязанным.
А теперь, поскольку выше упоминалось о Якопо Бароцци да Виньола и о том, что по его архитектурному проекту именитейший кардинал Фарнезе построил свою богатейшую и царственную летнюю резиденцию в Капрароле, я скажу, что болонский живописец и архитектор Якопо Бароцци да Виньола, которому ныне исполнилось сорок восемь лет, был в детстве и юности своей отдан в Болонье в обучение искусству живописи. Однако в этом он не много преуспел, не будучи с самого начала хорошо направлен, а также, по правде говоря, и потому, что он от природы обладал гораздо большей склонностью к предметам архитектуры, чем живописи, как это уже и тогда ясно было видно по его рисункам и немногим живописным произведениям, в которых всегда было нечто от архитектуры и от перспективы. И эта природная склонность была в нем настолько сильна и могущественна, что он, можно сказать, почти самостоятельно, отлично и в короткое время усвоил и первые начала и самые большие трудности в этих науках. Поэтому-то уже тогда, когда он был почти что еще никому не известен, можно было видеть много всяких его рисунков, полных прекрасной и смелой выдумки, сделанных им по большей части по просьбе мессера Франческо Гвиччардини, тогдашнего губернатора Болоньи, и некоторых других его друзей. Впоследствии рисунки эти были выполнены в наборной работе из разноцветного дерева наподобие интарсии монахом болонского ордена св. Доминика, фра Дамиано из Бергамо.
Позднее, отправившись в Рим, чтобы заняться живописью и этим добыть средства для поддержания своей бедной семьи, Виньола сначала попал в Бельведер к архитектору папы Павла III, феррарцу Якопо Мелигини, для которого он выполнил кое-какие архитектурные рисунки. Затем, однако, так как в то время существовала некая академия в составе благороднейших дворян и синьоров, занимавшихся чтением Витрувия, в числе которых были будущий папа мессер Марчелло Червини, монсиньор Маффеи, мессер Алессандро Манцуоли, а также и другие, Виньола пошел к ним на службу, производя полные обмеры всех древностей города Рима и выполняя разные задания по их усмотрению. Работы эти принесли ему величайшую пользу как в отношении учения, так равным образом и в отношении заработка. Когда же в Риме появился болонский живописец Франческо Приматиччо, о котором будет сказано в другом месте, он много пользовался услугами Виньолы в формовании значительной части римских древностей для перевозки этих форм во Францию и отливки из них бронзовых статуй, подобных античным. Выполнив эту задачу, Приматиччо, отправляясь во Францию, взял с собой Виньолу, чтобы использовать его в делах архитектурных, а также для того, чтобы тот ему помог при отливке в бронзе означенных статуй, которые были ими сформованы. И то и другое было им выполнено с большим умением и вкусом.
По прошествии двух лет, согласно обещанию, данному им графу Филиппе Пеполи, Виньола вернулся в Болонью для участия в строительстве Сан Петронио. Там он провел несколько лет в беседах и препирательствах с теми, кто соревновался с ним в этом деле, и не сделав ничего другого, кроме проводки и строительства канала, по которому суда входят в самую Болонью, тогда как раньше они не доходили до нее ближе, чем на расстояние трех миль. Более полезной и лучшей работы этого рода никогда еще не бывало, хотя Виньола, изобретатель столь нужного и похвального сооружения, и получил за него лишь самое ничтожное вознаграждение.