Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Однако хотя каждый из этих молодых людей и показал себя с наилучшей стороны, но Федериго превзошел всех в нескольких написанных им там историй из жизни Христа, как-то: Преображение, Брак в Кане Галилейской и Коленопреклоненный сотник, из двух же недоставших историй одну выполнил болонский живописец Орацио Саммаккини, а другую — мантуанец Лоренцо Коста. Тот же Федериго Дзуккеро расписал в этом месте лоджетту, выходящую на водоем, а затем в главном зале Бельведера, куда поднимаются по винтовой лестнице, он выполнил поистине прекрасный фриз с историями про Моисея и фараона. Не так давно тот же Федериго подарил собственноручный рисунок к этой вещи, выполненный и покрашенный им на великолепнейшем листе, досточтимому дону Винченцо Боргини, который им очень дорожит как рисунком руки выдающегося живописца. В этом же месте он написал ангела, убивающего египетских первенцев, воспользовавшись, ради быстроты, помощью многих своих молодых подручных. Однако при оценке этих произведений труды Федериго и других не нашли себе должного признания со стороны некоторых людей, так как среди наших художников в Риме, во Флоренции, да и повсюду, немало недоброжелателей, которые, ослепленные страстями и завистью, не признают и не желают признавать ни чужих похвальных достижений, ни собственных недостатков. Такие-то люди сплошь да рядом и являются причиной того, что прекрасные молодые дарования падают духом и охладевают к учению и к работе.
После этих работ Федериго написал в помещении судебной коллегии Руота две огромные фигуры по обе стороны герба папы Пия IV, а именно Правосудие и Справедливость, получившие всеобщее одобрение, в то время как Таддео занялся работами в Капрароле и в капелле Сан Марчелло.
Между тем Его Святейшество, желая во что бы то ни стало закончить Королевскую залу, после бесконечных споров между Даниелло и Сальвиати, о которых уже говорилось, распорядился, чтобы форлийскому епископу была в этом деле предоставлена полная свобода действий. Он-то третьего сентября 1561 года и написал Вазари, что папа, желая довести до конца работы в Королевской зале, поручил ему найти людей, которые навсегда с этим покончили бы, что сам он во имя их старинной дружбы, а также и по другим причинам просит Вазари соблаговолить приехать в Рим, чтобы выполнить эту работу, заручившись благоволением своего хозяина-герцога и получив от него отпуск, так как этим Вазари ублажит Его Святейшество с величайшей для себя честью и пользой, и что он ждет от него ответа при первой же оказии. В ответ на это письмо Вазари заявил, что он отлично чувствует себя на службе у герцога, имея за свои труды вознаграждение не в пример тому, которое он получал от прежних первосвященников, а потому намерен продолжать свою службу у Его Превосходительства, для которого ему как раз в это время предстоит начать роспись залы куда больших размеров, чем Королевская, и что в Риме нет недостатка в людях, которыми можно было бы воспользоваться для этой работы.
После того как упомянутый епископ получил такой ответ от Вазари и все обсудил с Его Святейшеством, кардинал Эмулио, которому папа только что поручил завершение этой залы, распределил, как о том уже было сказано, всю работу между многими молодыми художниками, частично проживавшими в Риме и частично выписанными из других мест. Более крупные истории в росписи этой залы получил Джузеппе Порта из Кастельнуово делла Гарфаньяна — ученик Сальвиати, одну из крупных и одну из мелких — Джироламо Сиччоланте из Сермонеты и по одной мелкой — Орацио Саммаккини из Болоньи, Ливио из Форли и Джованбаттиста Фьорини из Болоньи. Таддео же, услыхав об этом и видя, что его обошли, поскольку означенному кардиналу Эмулио на него, видимо, наговорили, будто он человек, который больше печется о заработке, чем о славе и о добросовестной работе, стал всячески добиваться от кардинала Фарнезе, чтобы и его допустили до участия в этом задании. Однако кардинал, не желая в это вмешиваться, отвечал ему, что с него хватит работы в Капрароле и что он, по его мнению, не вправе пренебрегать работами, которые он для него выполняет, ради соперничества и склоки с другими художниками, добавляя к тому же, что при хорошем исполнении человек красит место, а не место человека. Тем не менее, невзирая на это, Таддео иными путями добился у Эмулио того, что ему в конце концов отвели одну из мелких историй над дверью, хотя ему ни просьбами, ни иными средствами так и не удалось получить заказа хотя бы на одну из крупных историй. Впрочем, утверждают, что в действительности Эмулио затягивал это дело, надеясь на то, что Джузеппе Сальвиати всех обставит, и решил передать ему все остальное с тем, чтобы затем, чего доброго, сбить все фрески, уже написанные другими.
Но вот, после того как все вышеназванные художники благополучно завершили свои произведения, папа пожелал на все это посмотреть, и, когда каждая до единой вещи оказались на виду, он признал (и такого же мнения придерживались все кардиналы и все лучшие художники), что Таддео превзошел всех остальных, хотя все они и оказались на должной высоте. Поэтому Его Святейшество приказал синьору Агабрио, чтобы тот предложил кардиналу Эмулио заказать Таддео еще одну из крупных историй, которому, таким образом, была поручена роспись всей торцовой стены, где находится дверь, ведущая в капеллу Паолина. Таддео начал работу, но не продолжил из-за смерти папы и из-за того, что перед конклавом должны были быть сняты все леса, хотя многие из этих историй еще не были закончены. Что же касается истории, начатой Таддео в этом месте, то собственноручный его рисунок к ней он нам прислал и мы его храним в нашей Книге рисунков.
В это же самое время помимо нескольких других вещей Таддео написал картину с великолепнейшим изображением Христа, которая должна была быть отправлена кардиналу Фарнезе в Капраролу, но которая ныне находится у брата Таддео — Федериго, заявившего, что он хочет пожизненно хранить ее у себя. Картина эта освещается светом факелов в руках у плачущих ангелов. Однако я пока что этим ограничусь, поскольку о вещах, выполненных Таддео в Капрароле, будет сказано несколько ниже, когда речь пойдет о Виньоле.
Федериго же между тем, вызванный в Венецию, договорился с патриархом Гримани об окончании для него росписи капеллы в Сан Франческо делла Винья, которая, как уже говорилось, оставалась незавершенной за смертью Баттисты Франко венецианца. Однако, еще до того как он приступил к росписи этой капеллы, он для означенного патриарха украсил лестницу его венецианского дворца небольшими фигурами, весьма изящно размещенными в лепных обрамлениях. А затем уже он выполнил фреской в упомянутой капелле две истории о Лазаре и об обращении Магдалины, собственноручный рисунок его к которым находится в той же нашей Книге. Далее, на алтарном образе этой капеллы Федериго изобразил маслом историю волхвов. А затем в вилле мессера Джованни Баттисты Пеллегрини, которая расположена между Кьоджей и Монселиче и в которой много вещей, написанных Андреа Скьявоне и фламандцами Ламберто и Гуальтиери, он в одной из лоджий выполнил несколько картин, получивших большое одобрение.
Из-за отъезда же Федериго Таддео все это лето напролет продолжал расписывать фресками капеллу в Сан Марчелло. Для нее же он, в завершение всего, написал маслом алтарный образ с изображением обращения св. Павла, на котором мы видим написанного в прекрасной манере самого святого, упавшего с лошади, ослепленного сиянием и оглушенного голосом Иисуса Христа, представленного в сонме ангелов и как бы изрекающим слова: «Савл, Савл, почто преследуешь меня?» Да и все те, кто его окружает, обезумели и остолбенели от ужаса. А на своде в обрамлении всякой лепнины он написал фреской три истории из жития того же святого. Первая из них изображает, как св. Павел, которого под стражей ведут в римское судилище, высаживается по пути на острове Мальта и как из разведенного костра к нему подползает гадюка, готовая ужалить его в руку, в то время как лодку обступили полуобнаженные моряки в разных положениях; вторая — как юношу, упавшего из окна, подносят к св. Павлу, который именем Господа его воскрешает, а третья — усекновение главы и смерть этого святого. На стенах внизу он, тоже фреской, написал две большие истории, изобразив на одной из них св. Павла, исцеляющего человека с искалеченными ногами, а на другой — его спор с волшебником, которого он ослепляет. И та и другая — великолепны. Однако так как роспись эта оставалась им незаконченной из-за его смерти, ее в этом году дописал брат его Федериго, заслуживший себе всеобщие похвалы во время ее открытия. Во время работы над Этой росписью Таддео написал также несколько картин маслом, которые были отправлены во Францию послом тамошнего короля.
После смерти Сальвиати большая зала дворца Фарнезе осталась им не дописанной, а именно не хватало двух историй у входа против большого окна, и кардинал Сант Аньоло Фарнезе заказал их Таддео, который благополучно и закончил их. Однако он не превзошел Сальвиати и даже не приблизился к работам, которые Сальвиати написал в той же зале, вопреки тем слухам, которые распускали по всему Риму всякие недоброжелатели и завистники, пытавшиеся своей лживой клеветой умалить славу Сальвиати. Правда, Таддео защищался, говоря, что он все перепоручил своим помощникам и что, кроме рисунка и немногих мелочей, он сам к этой вещи и не прикасался, и все же его оправдания никого не убедили. Да и в самом деле, всякий, кто хочет кого-нибудь победить в соревновании, никогда не должен передоверять силу своего мастерства, полагаясь на слабых исполнителей, ибо это верный путь к неудаче. Как бы то ни было, кардинал Сант Аньоло, человек поистине обладавший во всех областях безупречным суждением и столь же безупречной честностью, убедился в том, сколько он потерял после смерти Сальвиати. Действительно, хотя Сальвиати и был гордым, заносчивым и по природе своей человеком нехорошим, все же в делах живописи он был величиной, поистине исключительно выдающейся. И все же, поскольку самые выдающиеся мастера в Риме уже перевелись, синьор этот, за неимением другого, решил, скрепя сердце, поручить роспись большой залы этого дворца Таддео, который охотно за нее взялся в надежде, что ему удастся, приложив к этому все свои силы, показать весь свой талант и все свое умение.
В свое время флорентинец Лоренцо Пуччи, он же — кардинал Четырех святых, построил в церкви Тринита капеллу и заказал Перино дель Ваге роспись всего ее свода, а снаружи нескольких пророков с двумя путтами, держащими герб этого кардинала. Однако, так как роспись эта оставалась недоделанной и не были расписаны еще целых три стены, настоятели этой церкви после смерти кардинала, не считаясь ни с честью, ни с законом, продали означенную капеллу архиепископу Корфу, поручившему ее роспись Таддео. Конечно, хорошо, что по тем или иным причинам и из тех или иных соображений церковного порядка все же нашелся способ завершить роспись этой капеллы, однако нельзя же было допустить, по крайней мере в той части, которая была уже расписана, чтобы герб кардинала был заменен гербом упомянутого архиепископа, который ведь можно же было поместить и в другом месте и не наносить столь явного оскорбления доброй памяти этого кардинала.
Поскольку же, таким образом, Таддео имел на руках такое количество заказов, Федериго каждый день напрасно порывался вернуться в Венецию. Дело в том, что этот самый Федериго, закончив патриаршую капеллу, должен был приняться за роспись главной стены Большой залы Совета, расписанной в свое время Антонио Венециано. Однако склока и козни, которые ему строили венецианские живописцы, оказались причиной тому, что ни они со всеми их связями, ни он этого заказа не получили.
Таддео между тем возымел желание повидать Флоренцию и те многочисленные работы, которые, как он слышал, были выполнены и продолжали выполняться по велению герцога Козимо, а также начало работ в Большой зале, производившихся его другом Вазари, и однажды, появившись для виду в Капрароле по долгу своей тамошней службы, он в один прекрасный, к тому же Иоаннов, день появился во Флоренции вместе с Тиберио Кальканьи, молодым флорентийским скульптором и архитектором. Там, помимо самого города, ему бесконечно понравились творения бесчисленного множества скульпторов и живописцев, как древних, так и современных. И не будь у него на руках стольких обязательств и стольких работ, он охотно задержался бы там на несколько месяцев. И вот, осмотрев заготовки Вазари для означенной залы, а именно сорок четыре больших холста по четыре, шесть, семь и десять локтей каждый, на которых он работал над фигурами величиной по большей части в шесть или восемь локтей, с помощью всего-навсего двух своих учеников фламандца Джованни Стради и Якопо Дзукки, а также некоего Баттисты Нальдини, и увидев, что все это было выполнено меньше чем в год, Таддео испытал при виде всего величайшее удовольствие и почувствовал прилив творческих сил. Поэтому по возвращении в Рим он и принялся за роспись капеллы в церкви Тринита, твердо решив превзойти самого себя в историях Богоматери, о которых будет сказано несколько дальше.