Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

Вазари Джорджо

Об этом Джузеппе, который еще жив и из которого получается отличнейший мастер, я пока что больше не скажу ничего, кроме того, что он помимо живописи весьма усердно занимается и геометрией и что его рукой вычерчена ионийская волюта, которая появилась в печати и показывает, как ее надлежит заворачивать, следуя античной мере, и, наконец, что в скором времени должно выйти в свет сочинение, составленное им о геометрии.

Учеником Франческо был также некий Доменико-римлянин, который оказал ему великую помощь в работе над залой, каковую он расписывал во Флоренции, а также в других произведениях и который в 1550 году поступил к синьору Джулиано Чезарино и самостоятельно не работает.

Жизнеописание Даниелло Риччарелли из Вольтерры, живописца и скульптора

Смолоду научившись немного рисовать у Джованни Антонио Содомы, посетившего Вольтерру для выполнения некоторых работ, Даниелло после его отъезда сделал значительно большие и лучшие успехи под руководством Бальдассаре Перуцци, чем прежде, когда он состоял при Содоме. При всем этом, однако, он за это время многого, по правде говоря, и не достиг, и это потому, что, чем больше он старался и усердствовал, движимый великим желанием научиться, тем меньше повиновались ему и голова и руки. Недаром в первых вещах, исполненных им в Вольтерре, чувствуется величайшее, даже непомерное усилие, а отнюдь не начало хорошей и широкой манеры, отнюдь не обаяние, не непосредственность и не находчивость, столь рано наблюдавшиеся у многих природных живописцев, которые уже на самых первых порах обнаруживали легкость, смелость и признаки той или иной, но хорошей манеры. Более того, его ранние вещи, полные напряжения и написанные с огромной затратой терпения и времени, кажутся делом рук настоящего меланхолика. Перейдем, однако, к его произведениям, оставляя в стороне те из них, с которыми считаться не приходится. В молодости своей он в Вольтерре расписал фреской светотенью фасад дома мессера Марио Маффеи, чем завоевал себе доброе имя и всеобщее доверие. Закончив эту работу и видя, что в этом городе он лишен соперничества, которое заставило бы его стремиться к достижению более высокой степени живописного качества, и что в нем нет ни античных, ни современных произведений, на которых он мог бы многому научиться, он решил во что бы то ни стало поехать в Рим, где, как он слышал, мало кто занимался живописью, за исключением Перино дель Ваги. Однако перед тем, как отправиться в путь, он подумал о том, чтобы взять с собой какую-нибудь законченную вещь, по которой можно было бы о нем судить. И вот, написав маслом на холсте Христа, бичуемого у столба, со многими другими фигурами и вложив в эту работу все усердие, на какое он был способен, используя при этом модели и портреты с натуры, он увез эту картину с собой. Прибыв в Рим, он вскоре через посредство друзей смог показать ее кардиналу Тривульци, которому она настолько понравилась, что он не только ее купил, но и крепко полюбил самого Даниелло и вскоре послал его на работу в свое деревенское поместье, в окрестностях Рима, которое он превратил в обширную резиденцию под названием Салоне и украсил фонтанами, лепниной и живописью и в котором как раз в это время Джанмария из Милана и другие художники отделывали некоторые помещения лепниной и гротесками. И вот Даниелло, воодушевляемый соперничеством и желая угодить этому синьору, от которого он мог ожидать для себя много чести и пользы, тотчас же по приезде туда выполнил в сотрудничестве с этими художниками разные росписи во многих комнатах и лоджиях, и в частности написал там множество гротесков с различными женскими фигурками. Но удачнее всех оказалась история Фаэтона, целиком написанная фреской, с большими фигурами в натуральную величину и с огромнейшим речным богом, отличнейшей фигурой, написанной самим Даниелло. Все эти росписи, на которые кардинал часто приезжал полюбоваться, привозя с собой то одного, то другого кардинала, послужили причиной тому, что Даниелло вступил со многими из них в дружеские и деловые связи.

Засим, так как Перино дель Вага, расписывавший в то время капеллу мессера Аньоло де'Массими в церкви Тринита, нуждался в молодом помощнике, Даниелло, мечтая продвинуться и польстившись на обещания Перино, пошел к нему под начало и помог ему в работе над капеллой, закончив некоторые ее части с большим старанием. А поскольку еще до разгрома Рима Перино, как было сказано выше, успел написать на своде капеллы Распятия в церкви Сан Марчелло Сотворение Адама и Евы в натуральную величину и еще более крупных двух евангелистов, а именно св. Иоанна и св. Марка, но полностью их не закончил, ибо у св. Иоанна еще не хватало верхней половины, участники его бригады решили, после того как в Риме все успокоилось, добиться того, чтобы тот же Перино довел эту работу до конца. Но так как Перино был занят другим, он сделал к ней картоны и передал их Даниелло, который дописал незаконченного св. Иоанна и двух недостававших евангелистов, именно св. Луку и св. Матфея, а на середине свода написал двух путтов, держащих светильник, под аркой же оконной стены — двух летящих ангелов, которые, паря на распростертых крыльях, держат символы страстей Иисуса Христа, самую же арку богато украсил гротесками и очень красивыми обнаженными фигурами. В общем же он во всей этой работе показал себя с наилучшей стороны, хотя и потратил на нее очень много времени. А после этого, когда тот же Перино поручил ему целый фриз в зале дворца мессера Аньоло Массими с обильными лепными членениями и другими украшениями, в том числе историями о подвигах Фабия Максима, он так себя показал, что синьора Елена Орсини, увидев эту работу и услышав множество похвальных отзывов о таланте Даниелло, поручила ему роспись своей капеллы в римской церкви Тринита, находящейся на том холме, где обитают монахи ордена св. Франциска ди Паоло. Даниелло же, приложив по сему случаю все свои усилия и заботы к тому, чтобы оставить после себя произведение редкостное, которое могло бы создать ему имя выдающегося живописца, не поскупился потратить на эту работу труды многих лет.

А так как синьорой капелле этой было присвоено название Животворящего Креста Господня, Даниелло и заимствовал содержание своей росписи из жития св. Елены. Так, изобразив на главном алтарном образе Иисуса Христа, которого снимают со креста Иосиф, Никодим и другие ученики, и лишившуюся чувств Деву Марию, которую поддерживают Магдалина и другие Марии, Даниелло уже в этом показал себя человеком незаурядным и обладающим большим вкусом. В самом деле, не говоря о композиции фигур, которая очень богата, особенно хороша фигура самого Христа, изображенная в великолепнейшем ракурсе, с ногами, выдвинутыми вперед, в то время как все остальное уходит вглубь. Не менее трудны, но и не менее удачны ракурсы тех фигур, которые, сняв тело Спасителя с гвоздей, держат его на полотенцах, сами же стоят на стремянках, показывая в некоторых местах с большой грацией написанные куски обнаженного тела. Окружил же он этот образ великолепнейшим лепным обрамлением со всякой резьбой и с двумя фигурами, на головы которых опирается фронтон и которые одной рукой держат капитель, а другой как бы стараются поставить колонну так, чтобы она поддерживала эту капитель и упиралась на базу, расположенную под ней по отвесу, и все это сделано с невероятной тщательностью. В люнете над образом он написал фреской двух сивилл — самые лучшие фигуры в этом произведении, и между ними — окно, расположенное над образом по его оси и освещающее всю капеллу. Свод же капеллы разделен на четыре части при помощи причудливых, разнообразных и красивых членений, состоящих из лепнины и из гротесков, в обрамлении которых написаны четыре истории о Св. Кресте и о св. Елене, матери Константина. В первой из них изображено, как накануне казни Спасителя сколачивают три креста, во второй — как св. Елена приказывает евреям показать ей местонахождение этих крестов, в третьей — как, после того как они отказались это сделать, она приказывает опустить в колодец того, кто об этом знал, а в четвертой — как этот человек указывает то место, где были закопаны все три креста. Все четыре истории до невероятности прекрасны и выполнены с большим знанием. На боковых стенах написаны еще четыре истории, а именно по две на каждой стене, разделенные карнизами импостов, на которые опираются арки, поддерживающие крестовый свод названной капеллы. Одна из этих историй изображает, как св. Елена приказывает выкопать из ямы Св. Крест и два других креста, а вторая — как крест, на котором был распят Спаситель, исцеляет больного. Внизу на правой стене названная святая узнает крест Христа по тому, что он воскрешает покойника, на которого его возложили. В изображение обнаженного тела этого мертвеца Даниелло вложил невероятные усилия, стремясь разобраться во всех мышцах и правильно передать весь человеческий состав, что ему также удалось в изображении тех, кто возлагает на него крест, и всех окружающих, пораженных при виде такого чуда, к тому же весьма искусно изображены странные носилки, покоящиеся в объятиях скелета, написанного с прекрасной выдумкой и большим старанием. В другой истории, с противоположной стороны, он написал императора Ираклия, который босиком, в одной рубашке принес Св. Крест к воротам Рима, а вокруг него — поклоняющихся ему коленопреклоненных женщин, мужчин и детей, а также многих его баронов, не говоря о стремянном, который держит его коня. Внизу же под каждой историей в качестве подножия написаны светотенью под мрамор по две очень красивые женщины, которые их как будто поддерживают. А под первой аркой с лицевой стороны он изобразил в натуральную величину две стоящие фигуры — св. Франциска ди Паоло, основателя ордена, справляющего службу в этой церкви, и св. Иеронима в кардинальском облачении. Обе фигуры очень хороши, как, впрочем, и все остальные в этой росписи, которую Даниелло осуществил за семь лет, потратив на нее неоценимое количество труда и знаний. Однако поскольку вообще живопись, создаваемая таким путем, везде отличается некоей жесткостью и затрудненностью, так и этому произведению недостает той очаровательной легкости, которая обычно доставляет много радости.

Недаром сам Даниелло, признавая, каких трудов это ему стоило, и опасаясь того, что с ним и должно было случиться, то есть что его за это осудят, сделал из озорства и как бы для самозащиты под ногами у этих двух святых две маленькие барельефные лепные истории, в которых ему захотелось показать, что хотя он, дружа с Микеланджело Буонарроти и с братом Бастиано дель Пьомбо (чьим творениям он всегда подражал и чьим заветам он всегда следовал), работал медленно и с усилием, но что тем не менее одного подражания этим мужам уже достаточно, чтобы защитить его от укусов завистников и злопыхателей, злая природа которых, даже если они сами этого не замечают, всегда по необходимости выступает наружу. И вот, говорю я, в одной из этих небольших историй он изобразил группу сатиров, которые кладут на весы ноги, руки и прочие части фигуры, чтобы отобрать те из них, в которых правильный вес и которые отвечают своему назначению, передавая бракованные Микеланджело и брату Бастиано, тут же их обсуждающим. На другой изображен Микеланджело, смотрящий на себя в зеркало. Смысл же всего этого достаточно ясен. Наконец, по углам наружной люнеты он написал светотенью двух обнаженных ангелов того же высокого качества, как и другие фигуры этой росписи, которая, когда ее после столь долгого времени наконец открыли, была всячески расхвалена и признана работой прекраснейшей и сложнейшей, а создатель ее — отличнейшим мастером. После этой капеллы кардинал Алессандро Фарнезе в одной из комнат своего дворца, а именно в угловой, и под одним из роскошнейших потолков, сделанных в трех смежных залах по проекту мастера Антонио да Сангалло, заказал ему великолепнейший живописный фриз с фигурными историями, по одной на каждой стене, как то: Триумф Бахуса, Охота и тому подобное, историями, которыми он всячески угодил этому кардиналу, поручившему ему, помимо всего этого, включить в этот фриз, где только можно, различные изображения единорога на коленях у девы, что служило эмблемой этого светлейшего семейства. Работы эти были таковы, что синьор этот, который всегда был другом людей выдающихся и талантливых, неизменно ему благоволил и сделал бы для него и больше, если бы Даниелло был не столь медлителен в работе. Однако Даниелло был в этом не виноват, ибо таково уж было свойство его натуры и его дарования, и он предпочитал делать мало, но хорошо, чем много и не так хорошо. И вот, помимо того расположения, которое питал к нему этот кардинал, также и синьор Аннибале Каро так заступался за него перед своими синьорами Фарнезе, что они всегда помогали Даниелло. Для «мадамы» же Маргариты Австрийской, дочери Карла V, в Навоне, во дворце Медичи, о кабинете которого уже говорилось в жизнеописании Индако, Даниелло в четырех пролетах написал четыре небольших истории о подвигах и прославленных деяниях названного императора Карла V, столь тщательно и столь добротно, что лучшего в таком же роде, пожалуй, и не сделаешь.

Когда же в 1547 году умер Перино дель Вага, не успев закончить отделку Королевской залы, которая, как уже говорилось, находится в папском дворце перед Сикстинской и Паолинской капеллами, то благодаря ходатайствам многих друзей и синьоров, и в частности Микеланджело Буонарроти, папа Павел III назначил на его место Даниелло, с тем же окладом, какой получал Перино, и с обязательством приступить к украшению стен, которые предстояло отделать лепниной со многими совершенно круглыми обнаженными фигурами над некоторыми из фронтонов. А так как в этой зале шесть больших дверей из мискио, по три с каждой стороны, а одна из стен остается сплошной, Даниелло сделал над каждой дверью из лепнины нечто вроде красивейшего табернакля, в каждом из которых он предполагал написать одного из королей, защищавших апостольскую церковь, а на стенах развернуть истории тех королей, которые своими подношениями или своими победами облагодетельствовали церковь. Всего получалось шесть историй и шесть ниш. После этих ниш, вернее табернаклей, Даниелло с помощью многих других завершил все остальные роскошнейшие лепные украшения, которые можно видеть в этой зале, одновременно работая над картонами ко всему тому, что он в этой зале предполагал отвести под живопись. Закончив картоны, он приступил к одной из историй, но написал в ней не больше двух локтей, сделав двух королей для лепных табернаклей над дверьми, хотя и папа и кардинал Фарнезе его торопили. Но он, не думая о том, что смерть часто губит многие начинания, настолько затянул работу, что, когда в 1549 году умер папа, сделано было лишь то, о чем только что было сказано. А так как в этой зале, полной лесов и подмостьев, должен был заседать конклав, пришлось все это убрать и раскрыть работы. Когда же все их увидели, то лепнина получила, как она того и заслуживала, бесконечные похвалы, которых обе росписи ни в коей мере не удостоились, ибо казалось, что по качеству своему они никак не могут равняться с его работами в церкви Тринита и что сам он, при всех тех благах и почетных наградах, которыми он обеспечен, пошел скорее назад, чем вперед.

Но когда в 1550 году первосвященником был избран Юлий III, Даниелло пустил в ход своих друзей и все свои связи, чтобы получить тот же оклад и продолжать работу в этой зале, однако папа, не обращая на это внимания, пропускал все мимо ушей, более того, вызвав к себе Вазари, которого он держал у себя на службе до того, как сделался первосвященником и был еще спонтинским архиепископом, пользовался его услугами во всем, что касалось искусства рисунка. Тем не менее, когда Его Святейшество решил поставить фонтан в торцовой части бельведерской галереи и ему не понравился рисунок Микеланджело, на котором был изображен Моисей, высекающий воду из скалы, так как он считал, что выполнение такого замысла потребует слишком много времени, поскольку Микеланджело хотел осуществить его в мраморе, тогда, по совету Джорджо, утверждавшего, что к этому месту подойдет Клеопатра, божественная фигура, созданная греками, это и было, благодаря поддержке Микеланджело, поручено Даниелло, и ему было приказано создать в этом месте грот из лепнины, чтобы поставить в нем названную Клеопатру. И вот Даниелло взялся за это дело, однако, сколько его ни торопили, работал настолько медленно, что только успел закончить отделку этого помещения лепниной и живописью, многое же другое, о чем мечтал папа, который, видя, что работа затягивается больше, чем он думал, потерял к ней всякую охоту, так и не было закончено, оставаясь в том состоянии, в каком мы его видим ныне.

В одной из капелл церкви Сант Агостино Даниелло написал фреской с фигурами в натуральную величину св. Елену, разыскивающую Крест, а по сторонам этой фрески, в двух нишах — св. Цецилию и св. Лучию, причем роспись эта была частично написана им самим, частично же по его рисункам состоявшей при нем молодежью, почему она и не достигла совершенства его других произведений.

В это же самое время синьора Лукреция делла Ровере заказала ему в церкви Тринита роспись капеллы, расположенной насупротив капеллы Елены Орсини, в которой он, расчленив свод лепными тягами, поручил Марко из Сиены и Пеллегрино из Болоньи написать на нем, по его картонам, истории из жития Девы Марии, испанцу же Биццера он поручил написать на одной из стен Рождество Богородицы, а своему ученику Джован Паоло Россетти из Вольтерры Сретение Иисуса Христа Симеоном — на другой стене, и ему же под верхними арками еще две истории — Благовещение и Рождество Христово. Снаружи, по углам он написал две большие фигуры, а ниже на столбах — двух пророков. На стене против алтаря Даниелло собственноручно изобразил Богородицу, поднимающуюся по ступеням храма, а на главной стене — ее же, возносимую на небеса на крыльях прекраснейших ангелов в обличье младенцев, а внизу — двенадцать апостолов, взирающих на ее вознесение. А так как отведенное ему место не могло вместить столько фигур, ему пришлось, ввиду этого, прибегнуть к необычному решению: он построил все изображение на том, будто алтарь капеллы и есть сама гробница, и расставив апостолов так, что они стоят на том уровне, откуда поднимается алтарь. Такой прием некоторым понравился, но другим, составлявшим большую и лучшую часть зрителей, — нисколько. Однако хотя Даниелло и потрудился над этой росписью целых четырнадцать лет, она нисколько не лучше первой.

Другую стену, которая оставалась в этой капелле еще не расписанной и на которой нужно было изобразить избиение младенцев, он, изготовив для нее картоны, целиком перепоручил своему ученику флорентинцу Микеле Альберти. Когда же монсиньор мессер Джованни делла Каза, флорентинец и человек ученейший (как это доказывают его изящные и ученые сочинения, как латинские, так и итальянские), начал писать трактат о живописи и захотел получить от профессионалов разъяснения некоторых тонкостей и частностей, он попросил Даниелло сделать для него со всей доступной ему тщательностью законченную глиняную модель фигуры Давида, а затем попросил его написать, то есть изобразить на картине, этого же Давида, действительно прекрасного, показав его со всех сторон, а именно спереди и сзади, из чего получилось нечто весьма своеобразное. Картина эта находится ныне у мессера Аннибале Ручеллаи. Для того же мессера Джованни он написал мертвого Христа с Мариями, а на холсте, для отправки его во Францию — Энея, который, снимая одежды перед тем, как возлечь с Дидоной, и застигнутый Меркурием, явно произносит те слова, которые мы читаем в стихах Вергилия. Для него же он написал еще одну картину, тоже маслом, на которой изобразил во весь рост великолепнейшего кающегося св. Иоанна, которым синьор этот всю свою жизнь очень дорожил; равным же образом и удивительно прекрасного св. Иеронима.

После того как умер Юлий III и первосвященником был избран Павел IV, кардинал ди Карпи стал добиваться от папы, чтобы Его Святейшество поручило Даниелло окончание вышеназванной Королевской залы, однако папа, не любивший живописи, отвечал, что гораздо лучше укреплять Рим, чем тратить деньги на живописание. И вот, распорядившись, чтобы приступили к сооружению портала замка по проекту своего архитектора Саллустио, сына Бальдассаре Перуцци, сиенца, папа решил поставить пять статуй, в четыре с половиной локтя каждая, в нишах этого портала, воздвигавшегося целиком из травертина и наподобие великолепной и роскошной триумфальной арки. Даниелло же получил заказ на статую архангела Михаила, так как остальные были поручены другим.