Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
– Но…
– Но вы спрашиваете, как мы возьмемся за это дело, чтобы избавить вас от вашего старикашки? Это уже наша забота; вы об этом не беспокойтесь. Согласимся только в наших действиях. Два раза в неделю, – я также знаю и это, – вы моетесь у Доброй Самарятянки в улице Женских бань?
– Да. Но муж провожает меня в них и приходит за мной.
– Хорошо! хорошо! Какой теперь день? понедельник? Итак в будущую пятницу мэтр Феррон может, по своему обыкновению, проводить вас в баню, но что касается обратных проводов, это я ему запрещаю.
–
– Однако, когда пройдет час, то как в нашем интересах, так и в интересах господина Феррона, – ясно что он рассердится и заставит меня рассердиться в свою очередь, – лучше ему там не показываться. Я прошу от вас окончательного решения: да или нет? – В пятницу угодно ли вам будет оставить старого и дурного мужа, ради прекрасного и молодого любовника? Бедного адвоката ради для великого короля?
Жанна склонила голову. В ней началась жестокая борьба. Действительно ее муж был и стар и дурен, но он был муж и так любил ее! Быть может, он умрет, если она оставит его?
– Полноте! – продолжал лукавый Маро. – Припомните, что я вам сказал: Его Величество не из тех сердитых любовников, которые налагают цепи и окружают предмет своей нежности цепями. Ему пятница… суббота, если хотите для другого. Сначала удовольствие и богатство, потом счастье. Потеряет только ваш муж.
Прекрасная Ферроньша задрожала от страсти. Ей представился улыбающийся образ Рене.
– Делайте, как знаете, мессир, – пробормотала она.
– Хорошо. В пятницу, в полдень. Один за господина, другой за себя!.. – и проговорив эти слова Маро два раза поцеловал руку Ферроньеры; потом он удалился.
Римляне первые ввели в Галлии обычай принятия паровых бань. При королях второй расы обычай этот почти вышел из употребления, но возродился во время крестовых походов с такой пышностью, которая продолжалась до половины XVII века. В это время бани в Париже существовали в таком множестве, что их можно было встретить на каждой улице. Любовь, проституция и распутство привлекали в бани всего сильнее, находившиеся в самых глухих переулках; мужская и женская прислуга этих святилищ посредствовала в свиданиях и удовольствиях; часто секретный проход соединял мужские бани с женскими… Одним словом, бани служили притонами разврата.
Но бани Доброй Самаритянки, находившиеся на небольшой улице, около Тампля, и носившей то же название, из всех подобных заведений в Париже пользовались особенно доброй славой, и в них безопасно для своей чести могла зайти каждая добропорядочная женщина. Вот почему Феррон избрал их для своей жены. Одни только женщины мылись в этих банях, содержимых старым брадобреем Гагеленом и его женой.
Уверяли, что ни за какие деньги г-н и г-жа Гагелены не согласились бы впутаться в интригу. Чтобы наложить на их репутацию пятно, потребовалось ядовитое воображение поэта и всемогущество развратного короля.
Пробил полдень, когда верная назначенному свиданию Жанна, под руку с мужем подошла к Доброй Самаритянке. С самого своего разговора с Маро Жанна
Но когда она еще боролась сама с собой, Феррон, движимый какой-то роковой случайностью, бросил на нее такой взгляд безнадежной любви, который был для нее ужаснее всех угроз. С этой минуты, она не колебалась. Лучше угрызеня совести, чем долее жить с этим мрачным обожателем.
Г-н и г-жа Гакелены встретили г-на и г-жу Ферронов на пороге. Входя, Жанна невольно оглянулась кругом, тайно рассчитывая на какой-нибудь необыкновенный случай. Но всё у «Доброй Самаритянки» было точно также – и люди и вещи, всё имело свою обычную физиономию.
– Если вам угодно зайти, – сказала г-жа Гакелен, – всё готово.
– Я следую за вами, – ответила Жанна, которая подумала: «король, где-нибудь здесь; меня к нему проводят».
Феррон удалился, сказав «до свиданья!» своей жене. Идя впереди, г-жа Гакелен переступала ступени, не произнося слова, и наконец вошла в особенную залу в которой обыкновенно мылась Жанна. Рядом с этой залой был маленький кабинет, в котором мывшиеся женщины оставляли свою одежду.
– Когда я понадоблюсь вам, вы меня позовете, – сказала г-жа Гакелен и затем исчезла.
Жанна была изумлена. Что это значило? Клеман Маро, первый камердинер короля не посмеялся ли над нею? К чему эта насмешка?.. А! быть может, когда она будет в бане!.. По стыдливому движению она заперла дверь, выходившую на лестницу. Потом она начала раздаваться. Еще нисколько секунд, и совершенно голая, но целомудренная в своей наготе, как девственница (какой она и была, если не душой, так телом), она вступила в баню. Эту залу слабо освещало из круглого отверстия, сделанного в потолке; напротив шара раскаленного до бела находилась ниша, устроенная в стене, куда садились моющиеся.
Прошло минут сорок, как Жанна покоилась в бане, отдавшись полусну, произведенному в ней и сладостью бани и ее собственными грезами, как вдруг к ней постучались.
– Кто там? – вскрикнула она.
– Я, – отвечала г-жа Гакелен. – Время вам отправляться. Вас ждут.
Время отправляться!.. Обыкновенно Жанна проводила в бане два часа; хотя вовсе не заботясь о том, чтоб рассчитывать время, она была уверена, что двух часов в бане она не провела… Но стук раздался снова и стук почти повелительный. Какой то свет блеснул перед Жанной.
– Кто же меня ждет? – спросила она, направляясь к двери,
– Вы увидите внизу, был ответ.
Для Жанны было ясно только одно, что муж не мог так скоро вернуться за нею. И притом же вместо того, чтобы сказать: «вас ждут» г-жа Гакелен ответила бы: «вас ждет мэтр Феррон.»
Когда ее в баню не сопровождала Жиборна, которая была страшно неловка, сама г-жа Гакелен помогала Жанне вытереться, одеться, и причесаться, и в этот раз банщица явилась к ней на помощь; она даже с большей роскошью и совершенством окончила своя занятия, чего не могла не заметить Жанна,