Жонкиль
Шрифт:
— Фу, перестань, — сказал он. — Ешь.
— Подумать только, ты пригласил меня сюда. Ты — джентльмен, а я такая ободранная и бестолковая, — продолжала она. — Ты мог бы водить обедать леди, такую, как та, с которой ты только что разговаривал.
Он напрягся и сказал со странной улыбкой:
— Она не хочет, уверяю тебя.
— Она, может быть, слабоумная какая-нибудь? — предположила Поппи Хендерсон.
— О, нет, она очень разумная. Я ей просто не нравлюсь.
— Боже! — воскликнула Поппи. — Подумать только, есть женщины, которым ты не нравишься.
Роланд протестующе поднял руку.
— Прошу тебя, детка, перестань молоть чепуху. Ты знаешь, я не выношу этого.
Она вздохнула и воткнула вилку в картошку.
— Хорошо. Больше не буду. Но расскажи мне о леди, Ролли, то есть Роланд! Она такая хорошенькая, такая элегантная. Но как гордо она с тобой разговаривала!
Губы Роланда скривились. Жонкиль — элегантная, гордая... Это действительно была не та Жонкиль, которую он встретил на балу у Поллингтонов. Как время изменило их... всех их!
— Поппи, — сказал он. — Ты помнишь, я рассказывал о девушке, на которой я женился, и как низко я поступил с ней?
— Да.
— Ну вот, эта леди, с которой я только что разговаривал — моя жена.
Поппи вытаращила на него глаза.
— Это она?
— Да.
— О, Боже! Значит, она сумасшедшая. Я всегда говорила, что девушка, которая вышла за тебя замуж и не хочет жить с тобой, просто буйнопомешанная.
— Нет, Поппи, я же рассказывал тебе, как нечестно я поступил, какую отвратительную штуку я сыграл с ней. Я во всем виноват.
— Может быть, и так. Но ты же сожалеешь об этом и хочешь, чтобы она простила тебя. Она, должно быть, не в своем уме, раз не прощает тебя.
Роланд усмехнулся.
— Да, боюсь, она не простит меня.
— Боже ты мой! — сказала Поппи страстным полушепотом. — Будь я на ее месте, я бы простила тебе все.
Его глаза смягчились.
— Ты глупый ребенок, — сказал он. — Ты не должна растрачивать свою любовь на меня. Я говорил тебе это много раз.
— Почему это тебя беспокоит? Я совсем не жду, что ты влюбишься в меня. Но я обожаю тебя и буду обожать.
Роланд немного покраснел.
— Пожалуйста, не надо, — сказал он. — Ты ставишь меня в неловкое положение, Поппи.
— Тебе нечего стыдиться, — сказала она. — Ты для меня, как святой, никогда ничего не домогался, никогда ничего не требовал. Не то, что другие парни.
— Мужчины — животные, эгоистичные животные, Поппи.
— Но не ты! — возразила она с жаром. — Ты не такой, ты Роланд.
Роланд не знал, что сказать. Он был тронут непринужденностью ее признания, но чувствовал себя неловко. Несмотря на обширный опыт общения с женщинами, он никогда прежде не встречал ни одной, которая была бы так трогательно смиренна, так обожала бы его, как Поппи Хендерсон. Это нисколько не радовало его. Большинство мужчин чувствовали бы себя польщенными и воспользовались бы ее любовью. Но Роланд был достаточно порядочен; кроме того, любовь Поппи никоим образом не могла заглушить его страстного стремления к Жонкиль, надежды на прощение, желания быть с ней, около нее, раскаяния за то, что произошло.
Жонкиль изменилась. Сегодня это была выдержанная, довольно циничная, умудренная жизнью девушка. Но все равно это та Жонкиль, которую он полюбил впервые в жизни. Однако теперь ее можно было не только обожать, но и уважать. Он увидит ее сегодня в шесть. Она, конечно, сдержит обещание. Но что можно сказать или сделать, чтобы заставить ее поверить в искренность его раскаяния, заставить ее простить его? Он был в отчаянии.
Ему было жаль и Поппи, которая страдала сейчас от безнадежной любви к нему. Он делал все возможное, чтобы дать ей понять бесперспективность ее чувства к нему. Но она так все затрудняла, была так настойчива в выражении своей любви, так трогательно подобострастна... Он не жалел, что принял в ней участие, спас ее от многих невзгод и страданий. Но все же жаль, что она любит его так трогательно и безнадежно.
Он познакомился с ней, когда начал работать в компании «Спидо» и поселился в респектабельном, но довольно скромном доме, где сдавались меблированные комнаты. Он продавал не очень много машин и получал не очень много денег. Ему приходилось экономить на всем. Он хотел скопить денег для Жонкиль, хотел завоевать положение в обществе ради нее.
Поппи Хендерсон занимала комнату в том же подъезде, и он несколько раз встречал ее на лестнице, когда шел на работу или возвращался вечером домой. Она была продавщицей в небольшом магазине тканей недалеко от дома; получала мало, недоедала, была одинока в этом мире и вела, как казалось Роланду, собачью жизнь. Она была довольно хорошенькая, но очень усталая и измученная. Очень густые светлые волосы, коротко подстриженные и немного вьющиеся, делали ее лицо птичьим и незначительным. Но спасали ее пара действительно красивых глаз, темно-карих, прекрасно контрастирующих с бледно-желтым оттенком ее волос, и хорошо очерченный рот. В целом ее портил нездоровый цвет лица и худоба тела: казалось, что она больна или вот-вот заболеет.
Роланд жалел ее. Иногда он по пять-десять минут разговаривал с ней в холле; он немного узнал о ее тяжелой жизни, о мужчинах, которые докучали ей, об ужасной борьбе, которую она вела для того, чтобы выжить и не скатиться на дно. Она была хорошей неиспорченной девушкой, жаждущей настоящей привязанности; бедным ребенком, который никогда не знал истинной любви, который осиротел в детстве и с тех пор вел очень неравную борьбу за жизнь.
Иногда ее молодость и маленькая стриженая головка напоминали Роланду Жонкиль, хотя на самом деле девушки совсем не походили друг на друга. Но он представлял Жонкиль на месте Поппи, ведущую такое же ужасное существование, и это сводило его с ума, заставляло страдать.
А потом Поппи на самом деле заболела. У нее был очень тяжелый грипп, и она чуть не умерла. Хозяйка хотела отправить ее в больницу, но Роланд знал, что Поппи испытывает патологический ужас перед больницами. Однажды вечером, проходя мимо ее комнаты, он услышал, как она рыдает и упрашивает хозяйку не отправлять ее в больницу, дать ей умереть здесь. И Роланд решил вмешаться. Он взял на себя заботу о Поппи, вызвал доктора; он оплачивал счета, приносил ей куриные бульоны, супы, молоко — все, что было необходимо, чтобы укрепить ее подорванное полуголодным существованием здоровье. Она постепенно поправлялась. Поппи хорошо понимала: Роланд Чартер тоже не был состоятельным человеком, подозревала, что ему часто приходилось ходить голодным для того, чтобы оплачивать все расходы, связанные с ее затянувшейся болезнью. Она никогда прежде не знала такой щедрости, такой доброты, и поэтому пала ниц перед ним и стала боготворить его.
Теперь она была его рабыней. Ее беспокоило только, что он запрещал ей поклоняться ему, не принимал подарков, которые она подносила ему со всей бесхитростностью и обожанием, свойственным людям ее класса.
Нет, она никак не могла понять, как Жонкиль может отвергать такого короля среди мужчин. Независимо от того, помог бы он ей в тяжелую минуту или нет, Поппи все равно боготворила бы его.
Она уже опять работала и, хотя была еще слаба, быстро восстанавливала силы. Роланд все еще во многом себе отказывал для того, чтобы послать ей что-нибудь вкусненькое и оплатить счета за лекарства.