Жора, Иваныч, Саша и Сашенька
Шрифт:
Очнулся курсант Збруев от ощущения чьего-то присутствия. Тяжелое чувство, что он совершил что-то нехорошее, вдруг навалилось на него всей своей ответственностью за содеянное. «Сколько времени прошло? Который час?» Увидел одновременно и догоревший костер, и ведро с краской, и большую бесхозную старую дворнягу, озабоченную поисками пищи и смотревшую на него без особой надежды. Почувствовал голод, пронзивший мыслью, что обед, он, видимо, профукал. А, значит, было построение и его искали. Мысль, сверлом ввернувшаяся в мозг, заставила подскочить как ужаленному. Кровь стала загустевать в жилах, нагружая сердце дополнительной работой, отчего в висках застучало. Но житейская мудрость тут же определила контраргументы. «А что произошло? – последовала реакция, – Я же на задании. Я краску готовил». «А почему отсутствовал на построении?» – зазвучал в ушах гневный голос замкомвзвода. «Я же только что сказал – краску готовил, – возмутилось сознание, – Бросить не мог – процесс непрерывный».
Аргументы оказались весомыми, и голос сержанта замолчал. Курсант Збруев в дебатах победил, а потому совершенно успокоился. Единственное, о чем жалел, что остался без обеда. «Да ну и хрен с ним, – решил, поразмыслив, – Что упало, то пропало».
В казарму поднимался тихо.
Остановился на лестнице. Прислушался. В расположении – ни звука. Это подтвердило догадку, что обед прошел и все уже на «тактике». А, значит, в роте – кроме дежурного, который обычно после обеда спит, и дневальных – никого.
– Збруя, ты чего на обед не пришел? – спросил дневальный, как только Саша показался на пороге, – Тебя твой замок искал. Злой был, как собака.
– Так надо было, – Саше не хотелось объясняться с этим прыщавым тощим курсантом. В первый же день знакомства с этим неряшливым во всех отношениях человеком в его подсознании возникла необъяснимая антипатия, какая бывает, как и доброжелательное отношение, вдруг и без всяких объяснений. Просто не понравился, и все тут.
Он прошел в ленкомнату, поставил на пол ведро и огляделся.
Помещение – где-то восемь на десять метров – к покраске уже было подготовлено. Столы и стулья – на середине, под целлофаном. Целлофан вдоль стен. А у одной – сбитые из досок подмостки, напоминавшие по виду козлы с поперечинами, на которые настланы доски. «Только начать и кончить, – вплыла в сознание грустная мысль, – Краски мне, конечно же, не хватит. Опять придется разводить. Надо не забыть пропорции».
Красил Саша с удовольствием. Краска ложилась ровно, сверху вниз. Стена приобретала новый, более лимонный, чем прежний оттенок. Появилось даже удовлетворение от работы, и он начал мурлыкать возникшую в сознании мелодию.
Потом был ужин. Потом он снова работал, прервавшись только однажды, когда зашел дежурный по роте проверить – «чо тут за хренотень».
Вспомнил, как дома однажды помогал красить родителям сложенную из шлакоблоков летнюю кухню белым, разведенным в воде цементом. Мысль, цепляясь за мысль, стала плести цепочку, уносившую его далеко от места службы, погружая в истому иллюзии раздвоения. Он был и здесь и там одновременно. Его тело, балансируя на досках, покрывало размашистыми движениями стену казарменной ленкомнаты краской. А он сам был дома – в объятиях близкого ему мира. Он соприкасался с ним, и это соприкосновение давало радость подневольному бытию, вводило в иллюзию освобождения.
«Уже, наверное, часа два», – подумал Саша, когда краска закончилась.
При снятых светильниках дневного света в комнате царил полумак. Свет единственной лампочки, свисавшей с потолка, слабо освещал большое помещение, и потому окрашенные стены казались однородными и красивыми, вызывая удовольствие и гордость. Хотелось спать, и, оглядев еще раз свою работу, он вышел – довольный, что завтра не нужно бежать со всеми на зарядку.
– Рота, подъем! – проорал дежурный сержант, и Саша, откинув край одеяла на спинку кровати, рванул к стоявшему в ногах табурету. Быстро оделся, обулся и побежал в ленкомнату.
Едва переступив порог, он застыл в оцепенении. Увиденное вызвало шок. Две стены, на которые хватило краски, превратились в полосатое нечто. Полосы повторяли движение кисти: середина светлее, края темнее. «Что? Что это? Почему?» – отчаянно сопротивлялось сознание. Но по ходу осмысления положения в изворотливом мозгу уже созревало решение.
Суета в расположении стихла – рота ушла на зарядку. Саша подошел к стене и приложил к ней ладонь. Почувствовал – высохла не до конца. «Может, пройдет? Может, по краям попадало больше влаги? Поэтому… – надежда быстро появившись, так же быстро улетучилась, – Да, нет – ахинея. Что толку от моих предположений? Нужна краска… и еще одно ведро. А пока… Если что, скажу – не просохло еще».
Стараясь быть незаметным, он выскользнул в коридор.
– Ну что, Збруев, сачкуешь? – дневальный на тумбочке стоял уже другой.
– Старшина здесь? – вопросом на вопрос ответил Саша.
– Не-а. Сам роту погнал на зарядку. А тебя, Збруя, говорят, освободили? Ты что, уже в любимчиках ходишь?
– Да заткнись ты! – грубо парировал Саша, бездумно вкладывая в голос весь только что обретенный негатив, – Какие, к черту, любимчики? Я до двух ночи красил.
Из туалета вышел дежурный по роте. Тощий сержант с глубоко посаженными грустными глазами на первый взгляд казался слабаком, непонятно как оказавшимся в воздушно-десантных войсках. Такому писарем бы где-нибудь в штабе полка или дивизии. Его лицо больше походило на женское, чем на мужское. И впечатление, скорее, складывалось из-за того, что ни на щеках, ни на подбородке, ни даже под носом у него не росли волосы. Но внешность в данном конкретном случае бесстыдно лгала – ему не было равных по количеству подтягиваний и подъемов переворотом. Кто-то из молодых сержантов говорил, что быстрее устанешь смотреть, когда он на турнике.
– Збруев, марш в свою ленкомнату. Чтоб я тебя здесь не видел.
Саша выпалил «есть» и быстро пошел на свое рабочее место. Побыл, правда, там недолго: в расположении раздался топот ног – рота возвращалась с зарядки. Сейчас будет заправка постелей, приведение себя в порядок, утренний осмотр и завтрак. «Самое время», – промелькнуло в голове. Он выскользнул из ленкомнаты и слился с толпой курсантов.
После завтрака старшина построил роту и объявил, как всегда, что все по плану.
– Кроме первого взвода, – добавил, – Первый взвод едет в Ионаву на хозработы.
Рота загудела: первый взвод от восторга, остальные от недовольства и зависти.
– А-атставить! – гаркнул свое любимое старшина, – Кросса захотели, мальчики великовозрастные? Могу устроить… в свободное от занятий время. Или, может, на ебун-горку захотели?
На эту пресловутую горку никто не хотел, хотя на нее новое пополнение еще не водили – не случилось как-то. Однако о горке все были наслышаны. И знали: если рота в чем-то провинится, офицеры через сержантов могут устроить экзекуцию. А это – гусиным шагом вверх по довольно крутому и длинному склону.