Жора, Иваныч, Саша и Сашенька
Шрифт:
– Не может быть… вы меня обманываете, – неуверенно проговорил он. Последняя его тирада оказалась результатом шока, оглупляющего человека и плохо соображающего, где он находится, и что ему говорят, – А где этот лагерь? – спросил машинально.
– Ну-ну… – усмехнулась теща, – Так я тебе и сказала. Пусть девочка хотя бы отдохнет от тебя… а то, может, и найдется кто по ней, – позлорадствовала она.
Последние слова прозвучали как-то неуверенно, как и те, самые первые. Чувствовалось, что в них, скорее, заложен педагогический подтекст. Пусть спонтанный – бабий, однако бьющий в цель, и притом – в десятку.
Вадим вдруг осознал всю серьезность ситуации. Он не услышал подтекста. Он ощутил всю трагедию момента – ему ищут замену. А что может больнее ранить мужчину с его природным чувством собственности на самку, прикрытым легким покрывалом – культурным слоем, которое и не покрывало то вовсе для некоторых, а так – пшик. Захотелось нагрубить теще, наорать на нее, обозвать. Даже обматерить. Так хотелось. Но он сдержался в последний момент. Дошло, что тем самым как бы обрывает последнюю тоненькую ниточку, связывающую его с этим родом, а, значит, и с Кариной.
– Мария Александровна, если вдруг передумаете, позвоните, пожалуйста.
Он ощутил самодовольство от того, что сдержался – не нагрубил. И это, как ни странно, на некоторое время отвлекло от мыслей о Карине. Повернувшись, через две-три ступеньки проскочил несколько лестничных маршей и вышел во двор. Машинально сел на скамейку у подъезда, оценивая ситуацию, отсутствуя и в этом месте, и в этом времени.
Сколько просидел так – час, пол часа, двадцать минут – слабо себе представлял. Его «разбудил» стук подъездной двери. Обернувшись, увидел Катюшу, младшую сестру его Кариночки.
– Катюша, привет! – он быстро поднялся навстречу, не сдерживая радости.
– Привет, Вадик, – она улыбнулась смущенно.
Катюша не перешла на его полное имя, как теща. И у Вадима получила продолжение появившаяся надежда.
– Катюш, ты мне скажешь, куда Кариночка уехала?
– Да, – девочка, явно, симпатизировала Вадиму, – Она в «Зорьке». Туда три раза ходит автобус,– сказала она просто.
– Катюша, я тебе так благодарен, ты даже не представляешь… Сочтемся, – крикнул он ей, повернувшись, уже убегая в сторону автостанции – этот лагерь он знал с детства.
Пионерлагерь «Зорька» располагался в очень живописном месте у небольшой речки, впадающей в Днепр в семидесяти километрах от города. Вообще-то назвать это место живописным – маловато. Одних исполинов-дубов там десятка полтора – в два и три обхвата – тех, которые не только двадцатый, но девятнадцатый век пережили.
У лагеря река изгибается, и как бы создает полуостров, над которым с другой стороны нависает высокий берег. Вот там, как раз, эти дубы-исполины и стоят. Как будто богатыри из прошлого, удерживающие своими корнями почву от размывания. Отвесная стена берега вся усеяна дырочками-отверстиями – гнездами стрижей. А сам лагерь – чуть ниже по реке, метров пятьсот от поворота. Там, где весь берег – пляж. Светлый-светлый. Будто топленым молоком облитый. С другой стороны небольшая деревенька спускается огородиками к реке. Берег сам по себе не очень высокий, но поднимается холмом вверх. Деревня – наверху. И вид у нее такой лубочный.
Часам к двум дня бело-голубой «пазик» подкатил к пионерскому лагерю. У Вадима снова заколотилось в груди. Так хотелось обнять свою Кариночку, что даже ощущал на себе ее прикосновение. «Как встретит?»
Кто-то другой в нем тихо нашептывал: «Зачем ты здесь? Где твоя гордость? От тебя же освободились, как от ненужной вещи».
Крашенные-перекрашенные металлические ворота на въезде распахнуты настежь. Но сам въезд перекрыт импровизированным шлагбаумом – полосато покрашенной жердью по типу деревенского «журавля» у колодца. И никого рядом. Хотя кто-то из персонала или ребят из старших групп здесь в это время суток должен быть.
Вадим пошел с остальными приехавшими в сторону группы зданий, просматривавшихся через березы, пожалев, что никого не оказалось у входа, чтобы спросить, где искать Карину. Но только подумал так – увидел вышедшего из-за деревьев навстречу крепкого, спортивного сложения парня в красных шортах и с красной же повязкой на рукаве в сопровождении двух девочек-подростков.
Поравнялись.
– Добрый день… – хотелось сразу же спросить, но дождался ответа.
– Добрый, – после секундной паузы и пристального взгляда ответил парень, слегка кивнув в ответ.
– Вы, наверно, дежурный по лагерю? Извините, а где мне можно найти Карину Покровскую?
– А вы кто ей будете? – с напускной серьезностью в свою очередь спросил тот.
– Я? – замешкался Вадим, – Я муж Карины.
В глазах парня что-то мелькнуло слабоуловимое. Он окинул взглядом Вадима с ног до головы, как бы оценивая.
– Карину? – сделал небольшую паузу, – Покровскую?
– Да-да…
– Шестой отряд, – он снова посмотрел на Вадима, на какое-то мгновение опустив глаза, – Если идти прямо по дороге, третий корпус слева, – повернувшись, показал на здание, – С белым крыльцом.
Вадим поблагодарил парня, улыбнувшись. И тот улыбнулся в ответ. Улыбка почему-то показалась насмешливой. Вадим подумал об этом, но тут же забыл: там, в третьем корпусе его ждала любимая. О чем другом можно было сейчас думать?
Карину он нашел сразу, можно сказать сходу: подошел к крыльцу, а она вышла из здания. От неожиданности она даже сделала движение, как будто хотела присесть, но передумала. Несомненно, рада его появлению – это виделось по всему, это чувствовалось. Сыграть такое невозможно. Рада своему Вадюше. Она так одинока без него, и он приехал.
Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, каждый думая о своем. Но сердца уже стучали почти в унисон: быстро, ритмично, выстраивая общий ритм через небесную твердь, отражающую посылаемые ими волны любви и корректирующую их соразмерность.
– Пойдем, – просто сказала она.
И они куда-то пошли, куда-то зашли, где Карине дали ключ. Потом пошли через спортивную с тренажерами площадку, в мелких камешках стадион, в угол территории лагеря. Туда, где стоял небольшой желтенький домик или, точнее, летний павильончик. Карина что-то спрашивала по дороге, он что-то отвечал. Она щебетала и щебетала. «Бедненькая моя, – подумал Вадим, – девочка моя, прости меня за все перед Богом. Как же тебе было тяжело без меня. Прости, прости, прости меня».