Жозеф Бальзамо. Том 2
Шрифт:
Молния разорвала небо.
В ее синеватом свете Жильбер увидел мужчину, скрывающегося в темной липовой аллее, и, хотя вспышка небесного света была мгновенна, юноша все же успел различить в черноте ночи его бледное лицо, заметил, что одежда его в беспорядке.
Андреа направлялась к этому мужчине, который стоял, вытянув руку, как бы притягивая девушку к себе.
Сердце Жильбера пронзило словно раскаленным железом, и он поднялся с колен, чтобы получше видеть.
В этот миг вспыхнула вторая молния.
Жильбер узнал покрытого потом и пылью Бальзамо, который каким-то таинственным способом проник в Трианон и притягивал себе Андреа столь же властно и неодолимо, как змея птицу.
Андреа остановилась в двух шагах от Бальзамо.
Он взял ее за руку, и она вздрогнула всем телом.
— Вы видите? — спросил он.
— Да, — отвечала Андреа. — Но когда вы меня позвали, я чуть не умерла.
— Простите меня, простите, — воскликнул Бальзамо. — Но это все оттого, что я потерял голову, больше не принадлежу себе, схожу с ума, гибну.
— Да, вы страдаете, — подтвердила Андреа, которая почувствовала это благодаря тому, что он держал ее за руку.
— Да, страдаю, и пришел к вам найти утешение. Вы одна можете меня спасти.
— Спрашивайте.
— Так вы видите?
— О, прекрасно.
— Вы хотите, можете последовать за мной?
— Могу, если вы мысленно поведете меня.
— Тогда в путь.
— Мы в Париже, — начала Андреа, — идем по бульвару, сворачиваем на улицу, освещенную одним-единственным фонарем.
— Все верно. Входим.
— Мы в передней. Справа лестница, но вы меня подводите к стене, стена раздвигается, там видны ступени…
— Поднимайтесь! Поднимайтесь! — воскликнул Бальзамо. — Нам туда.
— Мы в комнате. Львиная шкура, оружие. Ах, каминная плита отворилась.
— Идемте туда. Где вы?
— В какой-то странной комнате, где нет дверей, а окна зарешечены. Боже, в каком тут все беспорядке!
— В комнате кто-нибудь есть?
— Никого.
— А вы можете видеть ту, которая здесь была?
— Да, если мне дадут что-нибудь, что относится к ней, касалось ее или принадлежало ей.
— Вот прядь ее волос.
Андреа взяла прядь и поднесла к лицу.
— Я узнаю ее, — сказала она, — я уже видела эту женщину, когда она скакала в Париж.
— Да, верно. Вы можете мне сказать, что она делала последние два часа и как она сумела бежать.
— Да, да, сейчас. Она лежит на софе, на ее полуобнаженной груди рана.
— Дальше, Андреа, дальше! Не теряйте ее из виду.
— Она спала, но вот пробудилась, оглянулась вокруг, берет платок, становится на стул, привязывает платок к оконной решетке. О боже!
— Она вправду хочет покончить с собой?
— Да, она решилась. Но такая смерть ужасает ее. Она оставляет платок на решетке, спускается… Ах, несчастная!
— Что такое?
— Как она плачет, как страдает, как ломает руки! Вот она ищет какой-нибудь выступ, чтобы разбить о него голову.
— Господи! Господи! — пробормотал Бальзамо.
— Она подходит к камину. На камине две мраморные фигуры львов. Она собирается разбить голову о льва.
— Дальше, дальше, Андреа!
— Она останавливается.
Бальзамо с облегчением вздохнул.
— Разглядывает.
— Что разглядывает?
— На глазу у одного льва она заметила кровь.
— Господи! — снова прошептал Бальзамо.
— Да, кровь. Но она не потрясена этим. Ах, как странно! Это не ее кровь, а ваша.
— Моя? — в полном недоумении воскликнул Бальзамо.
— Да, ваша. Вы порезались ножом, верней, кинжалом, а потом кровоточащим пальцем нажали на глаз льва. Я все это вижу.
— Да, верно. Но как же она бежала?
— Погодите, погодите. Я вижу, как она рассматривает кровь. Задумывается. Прикладывает палец, куда нажимали вы. Львиный глаз сдается, действует пружина. Каминная плита отходит.
— Какая неосторожность! Несчастный безумец, я сам себя выдал! — вскричал Бальзамо и, обращаясь к Андреа, спросил: — Она вышла и бежала?
— Эту бедную женщину следует простить: она была очень несчастна.
— Где она? Куда пошла? Следуйте за ней, Андреа!
— На миг она останавливается в комнате со шкурами и оружием. Шкаф открыт. На столе стоит шкатулка, которая обычно заперта в этом шкафу. Она узнает шкатулку и берет ее.
— Что в этой шкатулке?
— Ваши бумаги.
— Как она выглядит?
— Обита голубым бархатом с серебряными гвоздиками, запор и замок тоже серебряные.
— Вот как! — произнес Бальзамо, гневно топнув ногой. — Значит, она взяла эту шкатулку?
— Да, взяла. Она спускается по лестнице, ведущей в переднюю, выходит туда, снимает цепочку, запирающую входную дверь, выходит.
— Который тогда был час?
— Должно быть, поздно, уже стемнело.
— Прекрасно. Значит, она ушла совсем недавно, и у меня, возможно, будет время настигнуть ее. Следуйте за ней, Андреа.
— Выйдя из дома, она понеслась как безумная и выбежала на бульвар… Бежит… Бежит, ни разу не остановилась…