Жозеф Бальзамо. Том 2
Шрифт:
— Сударыня, это наша тайна. Можете быть спокойны, вы ничем не рискуете. Мне кажется, молчать в моих интересах.
— Да, граф, в ваших интересах. Господин де Сартин хотел доказать существование многочисленной могущественной секты, состоящей из отчаянных, хитрых и решительных адептов, которая втайне подрывает почтение к его величеству, распространяя о нем всевозможные слухи.
— Какие, например?
— Например, будто его величество виновен в том, что его народ голодает.
— И что на это ответил король?
— Как всегда, шуткой.
Бальзамо с облегчением вздохнул и поинтересовался:
— И что же это была за шутка?
— Король сказал: «Раз меня обвиняют в том, что я морю голодом свой народ, я берусь взять на свое иждивение всех распускающих этот слух и, более того, предоставлю им жилье в своей Бастилии».
Бальзамо почувствовал, как у него по спине пробежал холодок, однако он продолжал улыбаться.
— А дальше?
— Король с улыбкой спросил мое мнение. «Государь, — заявила я, — никто не заставит меня поверить, будто эти черные значки, которые показывает вам господин де Сартин, утверждают, что вы плохой король». Начальник полиции начал протестовать. «Разве что они являются доказательством, — добавила я, — что ваши люди не умеют читать».
— И что же король, графиня? — осведомился Бальзамо.
— Сказал, что я, вероятно, права, но что господин де Сартин тоже прав.
— Ну и?..
— Было принесено множество именных королевских указов о заключении, и тут я увидела, что среди них господин де Сартин пытается подсунуть указ с вашим именем. Я вмешалась и объявила ему: «Сударь, можете арестовать хоть весь Париж, ежели вам угодно, это ваша должность, но пусть никто не пробует даже пальцем коснуться моих друзей!» «Ого! — воскликнул король. — Она гневается. Сартин, берегитесь». «Государь, — вскричал господин де Сартин, — интересы королевства…» «Послушайте-ка, — покраснев от ярости, отчеканила я, — вы как будто не Сюлли [108] , а я вам не Габриель [109] ». «Графиня, но короля хотят убить, как убили Генриха Четвертого».
108
Сюлли, Максимилиен де Бетюн, герцог де (1559–1641) — сподвижник, друг, советник и министр Генриха IV.
109
Габриель д’Эстре (1573–1599) — любовница Генриха IV, который хотел на ней жениться, чему противился Сюлли.
Король тут же залился бледностью, вздрогнул и схватился рукой за голову.
Я почувствовала, что проигрываю.
«Государь, — объявила я ему, — позвольте этому господину продолжить, его люди, надо думать, вычитали в этих шифрах, что я тоже участвую в заговоре против вас».
И я вышла.
Но это, дорогой граф, было на следующий день после любовного напитка, и мое присутствие для короля было дороже присутствия господина де Сартина. Король побежал следом за мной. «Графиня, ради Бога, не сердитесь!» — воскликнул он. «Тогда прогоните, государь, этого мерзкого человека, от него воняет тюрьмой». «Ладно, Сартин, ступайте», — пожав плечами, велел король. «А я запрещаю вам на будущее не только являться ко мне, но даже кланяться», — добавила я.
И тут наш начальник полиции потерял голову. Он подбежал и униженно поцеловал мне руку. «Хорошо, графиня, будь по-вашему, — сказал он, — но вы губите государство. Мои агенты не тронут вашего протеже, раз уж вы так стоите за него».
Бальзамо, казалось, погрузился в глубокую задумчивость.
— Так вот как вы благодарите меня, — упрекнула его графиня, — за то, что я избавила вас от знакомства с Бастилией, что было бы не только несправедливо по отношению к вам, но и крайне неприятно.
Ни слова не произнося, Бальзамо вынул из кармана флакон с красной, как кровь, жидкостью.
— Примите, сударыня, — сказал он. — За свободу, которую вы мне подарили, я дарю вам двадцать дополнительных лет молодости.
Графиня сунула флакон за вырез корсажа и, радостная и торжествующая, ушла.
Бальзамо продолжал стоять и о чем-то думал.
— Возможно, они были бы спасены, — произнес он наконец, — если бы не женское кокетство. Ножка этой блудницы столкнула их в бездну. Поистине, с нами Бог.
131. КРОВЬ
За г-жой Дюбарри еще не захлопнулась дверь дома, а Бальзамо уже поднимался по потайной лестнице в комнату, устланную шкурами.
Разговор с графиней затянулся, и поспешность Бальзамо объяснялась двумя причинами.
Во-первых, ему хотелось поскорее увидеть Лоренцу. Во-вторых, он боялся, как бы она не утомилась; в ее новой жизни не могло быть места для скуки, а вот утомление могло перевести ее, как это несколько раз случалось, из магнетического сна в состояние экстаза.
Однако после экстаза почти всегда случался нервный припадок, доводивший Лоренцу до изнеможения, если только Бальзамо не успевал вмешаться, устанавливая с помощью подкрепляющего магнетического флюида равновесие между противоположными силами организма.
Закрыв дверь, Бальзамо сразу бросил взгляд на софу, на которой он оставил Лоренцу.
Там ее не было.
И лишь тонкая кашемировая шаль, расшитая золотыми цветами, одиноко лежала на подушках, как бы свидетельствуя, что Лоренца была в этой комнате, что она тут отдыхала.
Бальзамо замер, не сводя глаз с пустой софы. Быть может, Лоренце стало нехорошо от странного запаха, стоящего в комнате и сейчас быть может, совершенно безотчетно, машинально, по привычке, сохранившейся от ее былой, реальной жизни, она переменила место.
У Бальзамо сразу мелькнула мысль, что Лоренца пошла в лабораторию, куда совсем недавно он ее водил.
Он кинулся туда. По первому впечатлению лаборатория была пуста, однако Лоренца спокойно могла укрыться и в тени огромной печи, и за любым восточным ковром.