Жребий викинга
Шрифт:
— Не надо об этой битве, — поморщилась Ингигерда. — Тем более — перед таким трудным походом. У всякого воинства случаются поражения.
— Конечно, конечно, — поспешно согласилась Астризесс. — Только ты, наследный принц норвежский, постарайся оказаться в этом бессмертном большинстве.
— Елисифь предсказывает, что я вернусь, — взглянул Гаральд на княжну, которая стеснительно держалась чуть позади родителей.
— Если бы только все эти предсказания оказывались вещими! Кстати, не теряйте времени, принц, попрощайтесь с ней, — вошла в его положение великая княгиня. — Когда вы рассчитываете вернуться в наши земли?
— Через пять весен.
— Как же это немыслимо долго! — вырвалось из груди Астризесс, хотя все понимали, что грусть ее зарождалась отплытием не юного принца, а вполне зрелого конунга Гуннара Воителя.
— К тому времени княжна уже будет достаточно взрослой, — в свою очередь заметила Ингигерда.
— Достаточно взрослой для того, чтобы на ее руку мог претендовать не изгнанник, а принц-наследник, — холодно заметил князь, никогда особой приверженности к Гаральду не питавший, — у которого есть родина, родительский замок и достаточно денег для того, чтобы никогда больше не превращаться в иностранного наемника.
— Мне понятны ваши условия, сир.
— А мы с князем и Астризесс поговорим тем временем с византийцем Визарием, — сразу же попыталась княгиня сгладить остроту выпада своего супруга. — По-моему, он будет счастлив услышать от нас хоть какие-то пожелания. — И первой направилась прямо к борту судна, увлекая за собой мужа и сестру.
Как оказалось, многие норманны успели обзавестись в Киеве подругами и даже семьями, поэтому судно «Принц Гаральд» пока что оставалось единственным, у борта которого не происходило сцен горестного прощания. Кое-кто из викингов прощался с матронами, прибывшими с детишками на руках, и даже в окружении двух-трех более взрослых отпрысков, так что одному Господу было известно, кто является их отцами. Тем не менее прощания были трогательными.
Отдельной группкой стояли гулящие девы, для которых день отъезда из города норманнов, купцов или княжеской дружины всегда превращался в день неуемной скорби по мужским утехам и деньгам. То одна, то другая из них вдруг замечала своего знакомого, и тогда над пристанью разносилось звонкое: «Ивар, не вздумай увлекаться византийками! Ни одна из них сравниться с нами не может!»; «Асмунд, возвращайся с мешком золотых монет! Мы их тут же прокутим!».
— И все эти пять лет вы проведете в Константинополе? — первой заговорила княжна, видя, что норманн явно робеет в эти прощальные минуты.
— Вряд ли. Византийский посланник утверждает, что император пошлет нас освобождать остров Сицилию, захваченный арабами, пришедшими с Северной Африки. Говорят, остров этот расположен очень далеко от столицы.
Елизавета, — как, впрочем, и сам принц, — представления не имела, где она находится, эта… Сицилия, тем не менее романтично вздохнула: «Наверное, это очень красивый остров!» После недавнего плавания на норманнском судне ее вдруг тоже обуял скитальческий дух путешественницы.
— А затем нас пошлют в Египет.
— Если, конечно, арабы не разгромят вас еще на Сицилии, — мило улыбнулась княжна.
— Никогда еще арабы викингов не побеждали, — горделиво рванул принц рукоять короткого римского меча. Двуручные боевые мечи норманнов, а также тяжелые щиты и панцири уже находились на судах.
— Потому что вам еще не приходилось воевать с ними. Ведь не приходилось же?
Воевали ли когда-либо викинги с арабами, этого принц не знал. Однако это не помешало ему все с тем же апломбом заявить:
— В мире не осталось народа, с которым бы не скрещивали свои мечи норманны и которого бы мы не побеждали.
— Кроме своих соседей датчан, — притворно вздохнула княжна.
— Датчане — такие же норманны, как и мы, норвежцы. По-этому некоторые конунги не желали воевать с ними, считая, что нашим двум народам давно следует объединиться, прихватив еще и Швецию.
Княжне, конечно же, нравился этот норвежский принц — ладный лицом, русоволосый, не по годам рослый и крепкий… Но даже теперь, в минуты прощания, она не могла отказать себе в удовольствии хоть в чем-то проявить свой дух противоречия, словесно ущипнуть парня, сбить с него эту, сугубо норманнскую, спесь…
— Я всегда буду помнить о вас, княжна Елисифь, — все-таки решился Гаральд сказать то главное, без чего уходить на многие годы из Киева было страшновато.
— Помните, — пожала плечами девчушка. — Если только в Константинополе у вас будет хватать времени для того, чтобы время от времени вспоминать о киевской княжне.
Еще там, на судне, и во время прогулки в монастыре, Гаральду казалось, что она как-то неожиданно повзрослела за эту весну. Тогда почему же теперь перед ним снова стояла взбалмошная девчушка, совершенно недостойная той, которая могла бы восприниматься викингами в образе невесты их конунга конунгов, будущего короля Норвегии?
— Я буду находить время, — смущенно заверил ее Гаральд.
— Если даже здесь, в «целомудренном», как называет его Астризесс, граде Киеве вы находите такое количество падших дев, — кивнула она в сторону стайки воркующих между собой женщин, — то можно представить себе, сколько их отыщется в Константинополе.
— Каждый рыцарь избирает для себя даму сердца, которой остается верен всю жизнь, — как-то неожиданно посуровел голос предводителя норманнов. — Так вот, свою даму сердца я уже избрал.
— Мать говорила, что мне пока что слишком рано считать себя чьей бы то ни было дамой сердца.
— Она всего лишь опасается за тебя. Уверен, что Астризесс сказала бы по-другому.
— Хорошо, я поговорю об этом с королевой Астризесс, — с детской непосредственностью пообещала княжна.
— Главное, чтобы ты ждала меня, Елисифь. — Княжна плеснула на него озорным взглядом холодных, как две весенние льдинки, голубых глаз и поспешно отвела взгляд. — Ты будешь ждать?
— Не знаю, — снисходительно повела плечами. — Может, и буду.