Жрица
Шрифт:
Через два дня утром она отошла, а значит, пора было вернуться в дом к колдунье и отдать плату.
Золотые монеты, нехитрые украшения — все, что Ванда смогла собрать за годы в храме, и то, что вытащила из шкатулки покойницы — ей уже не пригодится. Она высыпала это на стол и поспешила выскочить из домика, не встречаясь глазами со своей сообщницей. Вылетела как стрела и пошла, не разбирая дороги, не глядя под ноги. А когда пришла в себя, поняла, что солнце уже зашло, а она заблудилась в городе.
Она шла, сворачивая то на одну улицу, то на другую,
Не успела она об этом подумать, как из темной подворотни вышли двое мужчин. Хмельные, веселые, злые. Спрашивать у них дорогу не было никакого желания — и Ванда ускорила шаг, а потом и побежала.
— Не спеши, красавица, — прикрикнул один.
Второй в несколько шагов нагнал ее и ухватил за плечо:
— Тут наша территория, и ходить по ней без платы нельзя.
Сердце девушки упало. У нее с собой не было ни монетки, ни колечка, ничего такого, что могло бы успокоить разбойников. Она все отнесла колдунье.
— У меня ничего нет, — осипшим от страха голосом проговорила она.
Первый, похабно хохотнув, подмигнул ей.
— У такой красавицы, даже если ничего нет, всегда что-то есть…
Она поняла, что он имел в виду. Взмолилась. Разрыдалась… Ей никак нельзя… Только не сейчас!
Но ее слезы не трогали разбойников. Один уже по — хозяйски шарил у нее за пазухой, до боли сжимая грудь, второй, тяжело и громко дыша, задирал юбку…
— Постойте. Я могу предложить что-то лучше! — она старалась вложить в эти слова как можно чувства. В конце концов, она будущая служительница храма. Ей ли не уметь разговаривать с чернью!
Разбойники прислушались. И даже их потные руки стали мять ее не так крепко.
— Чего еще ты придумала?
— Я еще девица… Жених у меня есть. Попортите — и вся жизнь сломана… Да и вам какая радость брать силой да на слезы смотреть. А если не станете девства лишать — уж я сумею отблагодарить.
Она умудрилась извернуться и погладить пальчиками раздувшийся пах одного из разбойников. Они ослабили хватку — и Ванда скользнула на мостовую, опустилась на колени…
Девушки в храме, шушукаясь, рассказывали, что жаркие любовницы из дорогих веселых домов за большие деньги дарят своим клиентам изысканную ласку — языком и губами. Как это делать — она током не представляла. Все ее знания о том, что бывает между мужчиной и женщиной, ограничивалось двумя тоненькими любовными книжицами, которые воспитанницы тайком передавали друг другу, пряча от служительниц. Да и эти оборванцы вряд ли посещали такие заведения.
Она развязала подпоясанные веревкой штаны одного из разбойников. Достала оттуда его «орудие любви» — так в любовных книжицах назывался мужской детородный орган. Провела по нему рукой раз-другой, да неловко обхватила губами…
Мужчина зарычал и вдавил член ей глубоко, почти в самую глотку, ухватил ее за волосы и стал насаживать на себя раз за разом… По щекам катились слезы, лицо болело, словно его свело судорогой, а он все толкался и толкался, пока во рту не разлилось соленое, горькое. Не успела она передохнуть — по губам уже водили вторым «орудием любви», ничуть не меньших размеров, чем первое. Ванда всхлипнула и приоткрыла рот.
Разбойники не обманули — никто не нарушил ее девственность. Но они сполна насладились ее телом: мяли, сжимали, облизывали, кусали… И, вдоволь наигравшись, снова засовывали свои набухшие отростки ей в рот.
Один из насильников вдруг хрипло сказал:
— Не отпущу, пока не попробую, — и, опустившись на землю, стал задирать юбку, стягивать белье.
Ванда затрепыхалась, забилась, но второй крепко сжимал ее в руках.
— Не боись, девка. Вреда тебе не будет.
Он расставил ее ноги шире и начал елозить языком между ног. «Была ему охота», — устало подумала Ванда и приготовилась терпеть это, как терпела и все другое. Да только вдруг к своему удивлению почувствовала, как наливается какой-то незнакомой сладостью все внизу, как тяжело становится дышать. Ноги подкосились, и она обмякла в руках у второго разбойника.
А медовая тяжесть и томление нарастали там, между ног. Это было так гадко — грязное мужичье, чужой мокрый язык, и так приятно, невыносимо приятно. Она застонала, словно от боли, но ей не было больно…
— А ты горячая штучка!
Тот, что держал ее, тяжело и хрипло дышал в ухо. Он перехватил ее одной рукой, прижал к себе, а второй — она чувствовала — начал теребить себя. И это тоже было гадко, но почему-то приятно.
А потом все удовольствие, что скопилось внизу от скользких движений языка, вдруг вырвалось наружу, встряхнув тело в сладостной муке, и узкие улочки огласил хриплый крик.
В храм она пришла перед самым рассветом. Незамеченной пробралась в свою комнату. Все болело… Ванда стояла под струями теплой воды. Она чувствовала себя истерзанной и грязной. Но это ничего… Тело перестанет болеть, запах пота и спермы смоет вода с мылом и благовониями.
Главное — она победила.
Утром жрицы объявили имя нового дара для стража…
— Чего ради такие жертвы? Убить воспитанницу, а потом еще и это…
Ванда хмыкнула.
— Влюблена была. А просто храмовница, да ещё и бывшая, — плохая партия. Он бы на меня и не взглянул. То ли дело Верховная!
— Неужели надеялась обмануть стража?
— Разве был обман? Ему нужна была девственница — девственница и пришла.
Кара усмехнулась.
— И что, получилось?
— А сама-то как думаешь? — в тон ей ответила Ванда. — «Нет чистоты в помыслах твоих. Да и тело твое нечисто, хоть и не всякий это поймет. Тебе многое предстоит исправить», — вот что ваш добрый страж сказал мне в утешение.
— И ты разозлилась.
— Он отобрал мою мечту, мой смысл жизни! И тогда я поклялась: ни у кого из тех, кто будет к нему спускаться, не останется чистоты ни в теле, ни в помыслах.