Жуков
Шрифт:
Не понятно также, почему позднее, в 1967 году, Рокоссовский исказил факты, связанные с пребыванием Жукова на Центральном фронте в период начала Курской битвы, утверждая, что тот покинул командный пункт 5 июля, через несколько часов после того, как завязалось сражение. Ведь то, что Жуков пробыл у Рокоссовского до 9 июля, подтверждают многие источники, в том числе «Хроника деятельности Маршала Советского Союза Г.К.Жукова в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.». В ней четко зафиксировано: 5–9 июля Жуков находился на Центральном фронте, а затем по приказанию Сталина вылетел в штаб Брянского фронта.[355]
Сроки нахождения Жукова на Центральном фронте подтверждает и его водитель А. Н. Бучин:
«День за днем, неделя за неделей Жуков объезжал Курский выступ. Он вникал в мельчайшие детали строительства укреплений, установки заграждений. На моих глазах Георгий Константинович здорово озадачил саперов, предложив минировать местность шагах в пятидесяти от окопов и между ними. Я не специалист в этих делах, но так и не понятно, почему саперы сначала упирались. Потом, когда немцев отбили, Жуков снова объезжал некоторые из тех же районов, сильно изменившихся, обгоревшая земля, везде памятники прозорливости маршала: выгоревшие коробки немецких танков, прорвавших было наш передний край и нашедших гибель на минных полях в глубине обороны.
Когда заревели тысячи орудий и началось Курское побоище, Жуков как бы отошел от дел. Маршала было не узнать — он выглядел сторонним наблюдателем происходившего на Центральном фронте, где 5 июля его застигло начало немецкого наступления. Наверное, впечатление было обманчивым, Жуков, несомненно, вмешался бы, если бы его как представителя Ставки не устроило что-либо в действиях фронта Рокоссовского. Сражение, однако, развивалось как задумано, что было более чем достаточной компенсацией маршалу за многотрудные месяцы подготовки.
Поведение Жукова резко изменилось, когда после благополучного фронта Рокоссовского мы перебрались севернее, на сопредельный Брянский фронт. Два дня он объезжал войска, изготовившиеся к наступлению, а 11 июля лазил по-пластунски с биноклем по передовой, проверяя правильность выбора местности для наступления танкового корпуса». Кстати, именно в этот день он и попал под минометный обстрел, о котором, кроме начальника охраны Жукова, вспоминает и Бучин. А из приведенных выше слов Бучина, как и из целого ряда других источников, видно: полностью доверял Георгий Константинович Рокоссовскому, без надобности в его дела не лез и воевать не мешал.
Кстати, на страницах многих послевоенных мемуаров и воспоминаний между нашими полководцами развернулись, к огромному сожалению, настоящие «сражения». По-человечески можно понять: кого-то незаслуженно обидели, кого-то слава обошла. Но вот в «Воспоминаниях и размышлениях» Жукова трудно найти упреки или незаслуженные обвинения в чей-либо адрес. Наверно, потому, что сам он с огромным уважением относился к ратному труду своих сослуживцев.
М. Кайден в книге «Тигры горят» отмечал: «При изучении подготовки русских к битве под Курском ясно одно — немцы давно имели репутацию готовившихся к сражению методически, эффективно, не упуская ничего. Теперь русские превзошли врага в детальной и основательной подготовке… Под твердым руководством Жукова русские трудились круглосуточно, наполняя людскими и материальными ресурсами Курский выступ.
Основной
А. Гитлер, принимая 11 мая решение на отсрочку начала операции «Цитадель», в последующем еще несколько раз откладывал ее. Окончательное решение созрело у Гитлера только к концу июня. В ставку фюрера в Восточной Пруссии 1 июля были вызваны все командующие объединениями и командиры корпусов сухопутных войск и воздушного флота, которым предстояло принять участие в операции. На этом совещании Гитлер сообщил, что начнется она 5 июля. «Свое решение начать операцию „Цитадель“ он обосновывал правильно тем, что мы не можем больше ждать, — вспоминал Э. Манштейн, — пока противник начнет свое наступление, возможно, лишь зимой или после открытия второго фронта. Быстрый и полный успех наступления желателен также в связи с тем влиянием, какое он окажет на наших союзников и на нашу родину».[356]
О готовности немецких войск к переходу в наступление было известно и органам советской разведки. 2 июля Ставка сообщила командующим войсками Западного, Брянского, Центрального, Воронежского, Юго-Западного и Южного фронтов, что, по имеющимся сведениям, немцы могут перейти в наступление на нашем фронте в период 3–6 июля.
В ночь на 5 июля в штаб Центрального фронта позвонил командующий 13-й армией генерал Н.П.Пухов, который доложил, что захваченный пленный сообщил о начале немецкими войсками наступления около 3 часов утра. Рокоссовский впоследствии вспоминал: «До этого срока оставалось чуть более часа. Верить или не верить показаниям пленных? Если они говорят правду, надо уже начинать запланированную нами артиллерийскую контрподготовку, на которую выделялось до половины боевого комплекта снарядов и мин.
Времени на запрос Ставки не было, обстановка складывалась так, что промедление могло привести к тяжелым последствиям. Присутствовавший при этом представитель Ставки Г.К.Жуков, который прибыл к нам накануне вечером, доверил решение этого вопроса мне. Я считаю, что он сделал правильно. Это позволило мне немедленно дать распоряжение командующему артиллерией фронта об открытии огня».[357]
С этим свидетельством полностью совпадают и воспоминания Жукова:
«К.К.Рокоссовский спросил меня:
— Что будем делать? Докладывать в Ставку или дадим приказ на проведение контрподготовки?
— Время терять не будем, Константин Константинович. Отдавай приказ, как предусмотрено планом фронта и Ставки, а я сейчас позвоню Сталину и доложу о принятом решении.
Меня тут же соединили с Верховным. Он был в Ставке и только что кончил говорить с А.М.Василевским. Я доложил о полученных данных и принятом решении провести контрподготовку. И.В.Сталин одобрил решение и приказал чаще его информировать».[358]