Журавли и карлики
Шрифт:
На краю футбольного поля торчал столбик с табличкой «Касса» на монгольском, английском и русском, который здесь, как везде в новой Монголии, перешел со второй позиции на третью. Стрелка отсылала назад, к воротам.
Жена забеспокоилась:
– Надо взять входные билеты.
– Обойдется, – решил Шубин. – Мы уже вошли.
– А если будут проверять? Я не хочу платить штраф. Забыл, как в Италии нас оштрафовали?
Год назад они были в Риме, где видели дворец Кристины Августы, желтый и скучный, как здание губернской Казенной палаты. Она умерла в этом дворце одинокая, всеми отвергнутая, потому что не смогла всецело посвятить себя философии и любви. Один журавль или карлик в нее все-таки вселился и заставил убить изменившего ей любовника.
Жена твердо стояла на том, что надо купить билеты, без них она не чувствует себя свободным человеком. Эта архаическая законопослушность была наследием брежневской эпохи, но пережила ее на двадцать лет, как слон на площади Бастилии – империю Наполеона. Пришлось вернуться к притулившемуся под монастырской стеной невзрачному одноэтажному строению из силикатного кирпича. При входе они не обратили на него внимания. Надпись на пяти языках, с добавлением немецкого и японского, извещала, что наряду с кассой и администрацией заповедника внутри находится антикварный магазин. Для жены это оказалось неприятным сюрпризом, но отступать было поздно.
Касса как таковая отсутствовала, за билетами следовало обращаться к директору музея. Вероятно, это был его личный бизнес. Шубин зашел к нему в кабинет и поздоровался:
– Сайн-байна.
– Сайн-байна, сайн-байна уу, – ответили ему в два голоса.
Кроме директора, простого дядьки, одетого в двубортный черный костюм с ватными плечами и похожего на председателя колхоза, в кабинете сидел мужчина лет пятидесяти в джинсах и дорогом кашемировом свитере, по лицу – русский. Прежде чем встать и уйти, он что-то сказал директору по-монгольски. Лицо его показалось знакомым, но Шубин находился не в том возрасте, чтобы придавать значение подобным вещам. Разнообразие человеческой природы уже не представлялось неисчерпаемым, как в юности. Через его жизнь прошло столько людей, что каждый новый человек напоминал кого-то другого, кто появлялся в ней прежде.
Он приобрел у директора две подозрительного вида бумажки со штампиком и как можно равнодушнее сказал жене, что заглянет в магазин, раз уж они сюда пришли.
– Не терпится тебе! – с ходу взяла она неверный тон. – По-моему, ты неплохо развлекся шопингом в Улан-Баторе. Потратил триста долларов.
– Двести с небольшим.
– Не в деньгах дело. Дома все это будет валяться по шкафам, в лучшем случае – пылиться на книжной полке.
– Когда ты покупала эту шапку, я тебе ничего не говорил, – напомнил Шубин.
– Сравнил! – возмутилась она. – Шапка – нужная вещь. Пожалуйста, купи себе хорошую шапку или ботинки, я буду только рада. Но я не могу спокойно смотреть, как ты тратишь деньги на всякое барахло.
– Имею право. Я их заработал.
Этого лучше было не говорить. Жена поджала губы и потребовала отдать ей ее билет.
– Хочу иметь полную свободу действий. Ты сам по себе, я сама по себе. Встретимся в юрте, – сказала она и ушла, оставив Шубина перед входом в магазин.
Из коридора туда вела богатая филенчатая дверь, гостеприимно распахнутая. Сбоку от нее немолодая монголка в брюках и свитере продавала печатную продукцию для туристов – открытки, буклеты, карты, английский путеводитель по Улан-Батору, брошюру «Музей-заповедник Эрдене-Дзу» с нескромным фото автора при орденах и в шляпе. С краю притулилось полдесятка научных трудов на русском, нераспроданных еще с советских времен. Названия типа «Женское движение в МНР» или «Могильники раннего железного века в Забайкалье» пробуждали легкую ностальгию.
– Откуда вы? – по-русски спросила продавщица.
– Из Москвы.
– О-о! – уважительно отнеслась она к этому факту. – Из Москвы к нам редко теперь приезжают. Из Иркутска ездят, из Бурятии, но публика не та, что раньше. Интеллигентных людей почти нет, книгами мало интересуются.
Нужно было что-то у нее купить, желательно не про могильники и не про женское движение. Глаз упал на серенькую, в бумажной обложке, книжечку «Русские в Монголии». Издано в Улан-Удэ, в 1988 году. На титуле честно указывалось, что это даже не монография, а сборник статей.
Посмотрев оглавление, Шубин отметил, что на третьем году перестройки новые веяния в исторической науке еще не дошли до Бурятии, страны вечнозеленых помидоров. Статьи располагались по принципу обратной хронологии – чем современнее тематика, тем ближе к началу. Сборник открывался пространным трудом о братской помощи, оказанной монгольскому народу советским народом при строительстве горно-обогатительного комбината в Булаганском аймаке, и завершался небольшой, на три странички, работой некоего Д.Б.Хангалова «Царевич-миротворец. Неизвестный эпизод из истории русско-монгольских культурных связей».
Шубин открыл ее и прочел первую фразу: «Публикуемое нами ниже сообщение о том, что в 80-х гг. XVII в. в Халхе жил человек, выдававший себя за сына царя Василия Шуйского, представляет значительный научный интерес как еще одно доказательство давности и прочности отношений между нашими странами».
Книжка немедленно была куплена, сдача оставлена хранительнице русско-монгольских связей. Через пять минут Шубин сидел на корточках у крыльца и читал статью Хангалова. То, что она ему попалась, хотя изначально не имела на это никаких шансов, нисколько не удивляло. Его обо всем предупредили заранее. «Черно-рус, лицо продолговато, одна бровь выше другой, нижняя губа поотвисла чуть-чуть», – вспомнила жена еще в Улан-Баторе. Человек с такими приметами сам вызвался привезти их сюда. Вещий холодок вошел вчера в сердце, когда Баатар сказал, что вон за теми холмами – Эрдене-Дзу. На пороге тех мест, о которых мечтаешь всю жизнь, предчувствия бывают острее, чем где бы то ни было.
Глава 16
Город мертвых
Все началось в Улан-Баторе, в Республиканской библиотеке. Тогда еще статуя Сталина стояла перед ней, а не в ночном клубе с голыми девушками, где его заново покрыли бронзовой краской от шевелюры до подметок. Правую руку вождь держал на груди, заложив кисть между пуговицами френча. Прежде это была поза державного покоя, а теперь казалось, что он тянется рукой к больному сердцу.
Работая в рукописном отделе, Хангалов наткнулся на монгольский перевод книги жившего в начале XVIII века китайского историка Чжан Юйшу «Повествование об умиротворении и присоединении Северо-Западного края». В ней рассказывалось о войне маньчжурского императора Канси с джунгарским Галдан-ханом и вхождении Внешней Монголии в состав империи Цинов. По-монгольски это сочинение называлось «Баруун хойт газрыг тувшитгэн тогтоосон бодлогын бичиг» и давно было известно специалистам. Заслуга Хангалова состояла в том, что он нашел еще один список того же перевода, более поздний. В середине XIX века текст скопировал лама бурятского происхождения Ченин Тыхеев из Эрдене-Дзу. Свой труд он сопроводил историческим комментарием с опорой на дошедшую до него устную традицию. Предания об этих судьбоносных для монголов событиях долго сохранялись в народной памяти.
Вначале Хангалов приводил цитату из Чжан Юйшу с описанием политической обстановки в Халхе летом 1688 года:
«Галдан-хан с войском вторгся во владения Тушетухана и захватил Эрдене-Дзу. Грабежи, убийства, пленение тайджей, пожары в дацанах и хийдах, истребление буддийских книг – вот его дела. Люди Халхи в страхе разбрелись кто куда, оставив юрты, скот и имущество. Тушету-хан бежал под защиту императора Канси, прося у него помощи».
Далее цитировалось примечание к этой записи, сделанное Ченином Тыхеевым: