Журавли. Рассказы
Шрифт:
– Дядя Степан, пора ехать, – услышал он голос Гошки, парня, живущего с ними по соседству.
– Иду-иду. Засмотрелся. Хорошо тут у нас.
– Да чего хорошего! – вступил в беседу Мишка Клашин. – Вот в райцентре хорошо. Школа есть, библиотека, пекарня, детсад, ясли, несколько магазинов. Это я понимаю, красота…
– Ладно, Мишка, спорить не будем. Скажи лучше – как дорогу пробивать будем?
– Коренного под узду придется вести, – проворчал Мишка. – Больно снегу много…
Дорогу действительно местами занесло снегом, но наст был мягким, и лошади спокойно шли,
До сенокосных угодий, что были в дальней Тушаме, добрались к вечеру на второй день. Проверили, не попортило ли зверье два зарода [5] , что остались не вывезенными с осени. Следов вдоль изгороди было много, но сломать ее или перепрыгнуть силы у лосей и косуль не было.
– К ночевке готовиться будем, – сказал Степан. – Давайте обживать зимовье. Гоша и Толя, распрягайте лошадей и в загон под крышу, не забудьте сена дать. Мишка и Саша, топите печку, воду надо вскипятить для чая. А я, пока видно, петли на зайцев поставлю, вдруг какой зацепится…
5
Зарод – стог сена (илимское наречие).
Пацаны пошли к зимовью. Избушка стояла посреди просторной поляны в окружении могучих кедров. Приземистая, с маленькими оконцами под двухскатной крышей. Между бревнами в пазах виднелись обрывки мха. Через сени, которые были завалены дровами, заготовленными еще во время сенокоса, отдернув щеколду на двери и отбросив крючок, прошли внутрь. Железная печка, стол возле окошка, двое широких полатей – вот и вся обстановка. С потолка, опоясанный веревками, свисал тюк.
– Что это такое? – спросил Саша.
– Постель, – ответил Мишка.
– А чего она вверху-то?
– От мышей.
– Иногда, я слышал, в зимовье медведи заглядывают, – неожиданно сказал Саша.
– Ну ты скажешь! Он что, щеколду умеет открывать?
– Не знаю…
– Все, хватит трепаться, давай печь начнем топить, смотри, и спички, и береста есть…
Когда вернулись ребята и Степан, в зимовье было тепло, на печке кипел чайник. На маленьком подоконнике нашли огарок свечи. Ужин закончился быстро, и все легли спать.
– Дядя Степан, – послышался нарочито равнодушный Гошкин голос, – а что, медведи могут зайти в зимовье?
– Конечно, могут, дверь нужно хорошо закрывать. Накинули крючок?
Толя встал и на ощупь добрался до двери. Брякнул крючок.
– Вот так спокойнее.
– А зимой же медведь спит!
– Они к осени жиреют, запас набирают. Потому и спят мертвецки. А если какой медведь плохо питался и недостаточно ожирел, то ему не заснуть, будет бродить всю зиму, еду искать. Это шатун, страшный зверь. Он никого и ничего не боится, у него одно дело – найти добычу и сожрать.
– Дядя Степан, а ты шатунов встречал?
– Бог миловал.
Степан уснул. Во сне он увидел Нюру, совсем молодой девчонкой, еще до замужества. Они шли с ней по дороге вдоль широкого поля пшеницы. Он пытался взять ее за руку, но она со смехом выдергивала ее и убыстряла шаг. Слева возвышался над всей округой могучий Красный Яр. Вдруг совершенно неожиданно Анна быстро побежала в сторону ближайшего обрыва, широко раскинула руки и прыгнула, но не разбилась, не полетела вниз, а стала парить над Красным Яром, над рекой и дальше, вниз по течению, и скоро исчезла из виду. Степан одиноко бродил по берегу Илима, ждал, когда вернется Анна, но она не возвращалась…
По привычке Степан проснулся рано. Таежное утро тускло светило в оконце. Он подкинул в печку дрова, быстро оделся и вышел на улицу. Надо было проверить петли, которые он поставил еще с вечера. Мгновение раздумывал, взять тяжелую фузею или оставить, потом махнул рукой, зашел в зимовье и закинул ружье за спину.
– Так спокойнее, – сквозь зубы пробормотал он.
Степан вдохнул свежего воздуха. На границе дня и ночи он казался голубовато-прозрачным, как хрусталь. Звук его шагов далеко разносился по округе. Идти было очень трудно, деревянный протез глубоко проваливался в наст, и выдернуть его из слежавшегося снега было мучительно. Вспомнился дед Макарыч, с которым они ходили на охоту. Однажды, указав на Полярную звезду, сверкавшую ярче всех остальных, он сказал, что это – путеводная звезда для всех, и она обязательно приведет домой путника, который не знает дороги.
«Да, дед, сейчас я нигде не потеряюсь», – подумал внук. Справа и слева стояли заснеженные кедры, сосны, ели, все заваленные снегом, словно их одели в белые шубы и шапки. Он остановился, любуясь этой красотой. Зимнее солнышко с трудом пыталось выглянуть из-за горизонта.
Вдруг Степан остановился. Следы.
Эти следы ни с какими другими он перепутать не мог. Он много раз встречался с ними, когда ходил с Макарычем на охоту, но самого «хозяина» вблизи не видел. Дед, обучая внука, разбирал следы с пристрастием.
– Степа, на подушечках лап у медведя, – говорил он, – мозоли, они оставляют след, который ни с каким другим зверем не перепутаешь…
Эти мысли пролетели в одно мгновение.
«Откуда медведь? Да не просто медведь, шатун. Его не отпугнешь, он уже ничего не боится…»
Сделав еще несколько шагов, Степан увидел медведя, тот раздирал зайца, попавшего в ловушку. Возвращаться назад в зимовье было поздно. Такому страшному зверю догнать ковыляющего Степана ничего не стоило. Залечь, спрятаться на ровной поляне, найди удобный упор не было ни места, ни времени. Позади – мальчишки. Медведь с ними разберется в два счета, как только они выбегут за водой или по нужде. Тут же с ног собьет и когтями распорет.
«Некуда мне бежать, тут придется сражаться…» – мелькнула отчаянная мысль.
Стоя, Степан быстро приложился, целя под лопатку, и спустил курок. Он понял, что попал, так как медведь крутанулся на месте и, бросив зайца, начал прыжками уходить в чащу.
Степан заторопился, не желая упускать раненого зверя, и выстрелил, практически не целясь. Зверь не останавливался. Степан торопливо загнал два патрона в стволы и выстрелил еще два раза. После каждого выстрела он понимал, что пули не достигали цели.