Журавли. Рассказы
Шрифт:
– Гостей здесь принимают?
Мишка, отдернув занавеску, радостно слетел с печки.
– Принимают, принимают, дядя Ваня! – закричал он, прыгая в объятия высокого красивого мужчины.
– А где постояльцы, Мишка?
– У нас нет постояльцев, мы одни живем.
– Я про них и спрашиваю, про сестер и маму.
– Мама на ферме, а Капка с Милкой в школе.
– Значит, ты один хозяйничаешь?
– Мы с котом лежим на печке, мама говорит – кости греем.
– На печке хорошо. Вот Илья Муромец, был такой русский богатырь, тридцать
– Как это, дядя Ваня? Неужели столько можно лежать?
– Эх, Мишка, совсем ты, брат, сказок-былин русских не знаешь… Ну ничего, в школу пойдешь, читать станешь, всему научишься.
– Ну, если это сказка, тогда понятно. И сказки мне мама читала, у нас и книжка была – русские народные сказки.
– Давай я, Мишка, коня распрягу и в стойло поставлю, и гостинцы домой занесу.
Каждый приезд Ивана был праздником для детей. Жил он на устье Илима, а там рукой подать до Ангары, поэтому рыбалка была повседневным занятием местных жителей. А рыба в Ангаре водилась – ни чета илимской. Частенько в сети попадалась стерлядка, иногда и таймень запутывался.
Дядя Иван был хорошим рыбаком и охотником, поэтому в трудные послевоенные годы его семье жилось полегче, чем соседям.
В каждый приезд он привозил подарки: соленую рыбу, мясо, иногда и муку. Так было и в этот раз. Только сейчас было привезено всего помногу: и мяса, и рыбы, и мешок картошки, и мешок муки. Кулечек сахара и пакетик конфет.
Скоро пришли девчонки из школы. К приходу Анны на столе в единственной общей комнате приятно томился чугунок с картошкой, на сковородке было зажарено мясо и аккуратно порезан и красиво уложен на узкой рыбной тарелочке кусочек стерляди. Увидев это, Анна всплеснула руками.
– Вот молодцы-то, – и, поцеловав брата, добавила: – а тебе дай Бог здоровья, Иван. Такого кушанья мы давно не видели.
Ужин закончился быстро, хотя Анна пыталась незаметно одернуть девчонок и Мишку, чтоб не торопились глотать, как голодные птенцы, и прожевывали все медленно. Но голодуха и привычка выработали свои скорости. Каждый старался съесть побольше и побыстрее. Иван пил чай, поглядывая на родню с веселой улыбкой.
– Пусть едят, Анна, им расти надо.
– Я что, против? Только торопиться не надо.
Дети не спорили с матерью, но ели как всегда, быстро подбирая каждую крошку. После ужина Анна определила, где кому спать. Ивану, как гостю, досталась железная кровать, гордость в доме. Правда, никто не помнил, откуда она появилась. Продавленную сетку давно заменили на доски, матрац каждый год набивали соломой.
На этой кровати спали гости, изредка посещавшие дом. Для себя Анна выбрала место на большом сундуке, девочкам соорудила спальные места на скамейках. Мишка, как всегда, располагался выше всех, на русской печке. Укрывали его овчиной шкурой.
Уложив всех, Анна пошла на кухню поговорить с Иваном.
Однако как ни пытались по-тихому разговаривать брат с сестрой, их слушателями оказались все обитатели дома.
– Иван, как там наши отец с матерью?
– Я был у них осенью. Все в порядке, здоровье, славу Богу, есть, хозяйством занимаются сами. С дровами Трофим с сыновьями помогает. Отец прошлой зимой на медведя ходил.
– На медведя?! Так ему уже восемьдесят!
– Восемьдесят два. Однако крепкий. Меня осенью за ремень поднял от пола одной рукой.
– Молодец.
– У мамы глаза сели, плохо видит.
– Так чего очки не выпишет?
– Устали говорить ей об этом. Все чего-то стесняется: да как я буду ходить в очках, словно бы ученая какая. А все знают, что я в школе ни дня не была.
Они немного помолчали. Иван оглядел маленькую кухоньку.
– Ты-то как, Нюра?
– Я тебе все в письме написала, Ваня.
– Да письмо пришло давненько. Я был на охоте, ушел в тайгу в ноябре, в Григорьевское ухожье. Раньше из колхоза на охоту не отпускали. Да так каждый год: пока не приберут в колхозе, все не заскирдуют, не обнесут скирды с хлебом остожьями, в лес ни ногой. Мужики, чтоб в тайгу попасть, «пашут» и днем и ночью. А в конце января собака ногу на капкане повредила, пришлось спускаться в деревню. Так что Надя мне твое письмо показала. Засобирался к тебе, заодно дела в райцентре нашлись.
– Спасибо, Иван.
Анна, приподняв краешек белого платка, который был повязан на шее, утерла уголки глаз.
– Так ты-то что плачешь, Нюра?
– Да я так, мне хорошо с тобой.
– А помнишь, ты у нас нянькой была. Родители в поле, ты в доме старшая.
– Я и сейчас старшая.
– Ну что поделаешь, война никому добра не принесла.
– Может, Ваня, чаю попьешь?
– Напился я его за вечер.
– Ну тогда пошли отдыхать.
– Подожди, Нюра. Знаю, что поздно, но хочу сказать: мы с Надей вот чего порешили.
Иван почесал затылок, тяжело вздохнул, поерзал, словно не находил себе на табуретке места.
– Чего, Иван, решили-то?
– Взять у тебя ребенка на воспитание.
– Какого ребенка? Говори толком.
– У тебя же трое! Отдай одного нам.
– Как это – отдай?
– Но ты в письме, Анна, написала, помогите…
– Так то – помощь! А вы – ребенка отдай. Да где ж это видано! А воспитать-то я сама могу, вот только прокормить трудно.
– А мы прокормим. Мать не заменим, но сытый будет.
– Ну о чем ты говоришь, Ваня! Писала я когда, время очень тяжелое было, все к одному собралось; девки голодные, Мишка в больнице. Сейчас вроде все налаживается.
– Что налаживается, Анна? Хлеба как не было, так и нет. Молока тоже, хотя в передовых доярках ходишь.
– Причем тут доярка? Коровы-то колхозные. Если Мишка забежит, кружку молока дам, а у самой руки-ноги трясутся от страха, кабы кто не увидел.
– Во-во…
Они замолчали. Анна отвернулась к окну, Иван зачем-то рассматривал свои руки, затем положил их на стол перед собой и, глядя на Анну, сказал: