Журнал Двести
Шрифт:
Короче, скажу так. Я надеюсь, что судьба будет к Николаю благосклонна, и он сумеет разобраться со всеми своими проблемами. И у меня дела, даст Бог, наладятся. И встретимся мы через год-другой-третий, с улыбкой вспомним о том, какими дураками мы были, и больше не будет, надеюсь, у нас повода заявлять с обидой в пространство: "Хороший был парень Колька (Андрюшка)…ов!"
Ты понял меня, Николай?
На этом, считаю, с лирическими отступлениями покончено. Могу переходить к ответам на неудобные вопросы.
1. Вопрос, казалось бы, простой. Потому что как еще я могу относиться к фэндому, если отдал ему добрых полтора десятка лет своей жизни? Если только благодаря ему я стал, как вы выразились, "профессиональным редактором фантастики"? Однако — не все так просто. Ибо в подтексте вопрос звучит совсем не так, как в тексте. Ведь не о том вы спрашиваете, ребята, как я лично я — отношусь к фэндому. А спрашиваете вы о том, какое влияние он, фэндом, оказывает на меня. А также: влияют ли на меня мнения и настроения, которые им продуцируются. Вот, скажем, есть такое мнение, что премия "Странник" — это прямое оскорбление всех честных советских фэнов. Или еще: в лице издательства "Terra Fantastica" мы имеем новую "Молодую гвардию",
Что ж, господа хорошие, на сформулированный в подтексте вопрос отвечу прямо. Я действительно люблю и уважаю фэндом, более того — по-прежнему считаю себя его частью. Тем не менее, нынешние настроения, сложившиеся здесь, в этой среде, не разделяю и разделять не собираюсь. И потому, что работаю в пресловутом издательстве "Terra Fantastica" и уходить из него не планирую (если, конечно, самого оттуда не попрут). И потому, что знаю, какой ценой даются нам наши книги, которые вы читаете и которые вы — возможно, справедливо — критикуете. А также потому, друзья и коллеги, что фэндома, о котором вы так много говорите в последнее время, на самом деле давно не существует. Фэндом, по определению, это МАССОВОЕ движение ЛЮБИТЕЛЕЙ фантастики. Ну так и где оно? Где все те клубы, что составляли некогда Великое Кольцо? Где многолюдные конвенции, куда мог приехать любой неофэн и полной грудью вдохнуть в себя радость общения с себе подобными? Где фэнзины, выходившие ранее едва ли не в каждой деревне (и даже в Москве)? Ничего этого более нет. Прежний советский фэндом умер. А новый не возник — условий для этого пока не сложилось. То же, что мы по привычке именуем "фэндомом" — лишь небольшая тусовка из старых "профессиональных фэнов" — бывших завсегдатаев конвенций, председателей клубов и прочих фэн-активистов, которые слишком крепко сошлись друг с дружкой и слишком сильно любят фантастику (а также быть при фантастике), чтобы разбегаться по своим углам. К тому же, выражение "профессиональный фэн" нынче не выглядит простой фигурой речи. Потому что большинство из них (из нас) является реальными профессионалами — если не в роли редакторов и издателей, то уж, как минимум, книготорговцев. Однако вот что странно: претендуя по старой памяти на статус фэна, фэновским энтузиазмом иные из них (из нас) не очень-то и горят. Например, один мой хороший приятель (и это именно так — подчеркиваю!) признался мне как-то, что он с большим кайфом покупает все книжки российских фантастов, выпущенные "TF" — для себя лично, однако как сотрудник книготорговой фирмы связываться с их реализацией не хочет — хлопот больше, а финансовая отдача совсем не та, чем в случае с западным "верняком". Что ж, я его понимаю — однако в этом случае имею полное право задать вопрос: а кто же тогда больший фэн — издатель, выпускающий хорошие книги отечественных авторов себе в убыток, или торговец, который эти книги с удовольствием читает, а работать с ними — тем самым помогая выжить российской фантастике — отказывается?
Ну и как мне прикажете относиться к черной кошке в темной комнате? Тем более, что там ее, видимо, нет.
2. Значит, так: на выступлении Андрея Михайловича я, к сожалению, не присутствовал — в тот момент, закруглив все дела по "Страннику" и изрядно от этого утомившись, я ощутил острую потребность очутиться где-нибудь в другом, менее официальном месте. Каковую потребность с успехом и осуществил. Можете спросить об этом у… А, впрочем, не надо. Так что с докладом я знаком только в его письменном варианте. О том же, что происходило на заседании и что говорил уважаемый Борис Натанович, я знаю только по показаниям очевидцев, а это, согласитесь, не одно и то же, что собственные впечатления. В любом случае, не думаю, что тезисы Андрея Михайловича можно охарактеризовать как изложение точки зрения Бориса Натановича. Разумеется, определенное созвучие есть. Но иначе, наверное, и быть не может. Борис Натанович — руководитель семинара. Что означает — педагог. Было бы странно, если бы ученики не перенимали мысли и идеи своего Учителя, особенно если Учитель — Личность. Читайте об этом у тех же Стругацких — например, в "Полдне" или в "Отягощенных злом". И это касается не только Андрея Михайловича, но и многих других членов семинара. Меня тоже, наверное, можно обвинить в том, что если не в большинстве случаев (все-таки в семинаре я не столь давно), то уж в некоторых наверняка я высказываю мнение Бориса Натановича. Впрочем, ученики тоже бывают разные — одни все больше отмалчиваются, даже когда у доски, а другим и на месте не усидеть — им есть что сказать! Говорю об этом по собственному опыту: когда я работал в школе, у меня тоже были такие ребята, о которых до сих пор нет-нет да и вспомню. Однако лучшие ученики — не те, которые только повторяют за учителем, а те, которые, отталкиваясь от чужих мыслей, чужих идей, могут отправиться дальше — своей дорогой. И по опыту своего общения с Борисом Натановичем и Андреем Михайловичем (как на семинаре, так и вовне его) могу уверенно сказать, что на самом деле Столяров в своих идеях уже давно и во многом не совпадает со Стругацким. Быть может, именно поэтому Борис Натанович с таким вниманием относится к его идеям?
3. Этот вопрос действительно следует из предыдущего. Равно как и мой ответ — см. выше.
4. Наверное, я и в самом деле давно оторвался от фэндома, раз о бытовании такого рода мнения мне до сих пор известно не было. Отвечу так. Писатели — люди в большинстве своем откровенно честолюбивые (как, впрочем, и другие творческие люди). Это и не хорошо, и не плохо — это природа. Столяров может считать себя фигурой номер один в отечественной фантастике. Его право. Однако то же самое — и не без основания — может считать о себе Рыбаков. Интересно, а что думает про себя Щеголев? Неужели и в самом деле, что он посредственный писатель? Чушь! Не верю! Однако главное не то, что ты думаешь о себе сам — главное, чтобы это же думали о тебе другие. Я вот тоже считаю, что я лучший редактор в стране. Увы, члены жюри "Странника" со мной не согласились и выбрали в лучшие редакторы страны Ефима Шура — наверное, справедливо. А я вообще оказался на четвертом месте — после Гены Белова из "Северо-Запада". Ничего не поделаешь — значит, мало работал. Кроме того, есть еще один нюанс, который ставит под сомнение упомянутое в вашем вопросе "мнение". Дело в том, что Столяров не считает, что он пишет фантастику он считает, что пишет этакую "пограничную" современную прозу. Что ж, считать так — его право, однако все же первыми его заметили и признали именно любители фантастики. А что касается пьедестала, то это, право, несерьезно. Ни один уважающий себя писатель никогда не будет претендовать на пьедестал своих великих предшественников. Он будет строить собственный. Так вот: Андрей Михайлович себя уважает.
5. Помнится, в детстве меня волновал вопрос: а кто сильнее — слон или кит? Когда я стал постарше, этот вопрос меня занимать перестал. Потому что я понял: не имеет смысла сравнивать то, что сравнивать смысла не имеет. Когда я был простым фэном (ну ладно — простым фэнзинером), я тоже любил поразглагольствовать о премиях: эта премия хорошая, потому что за нее голосуют фэны, а та — г…, потому что ее присуждают за закрытыми дверями дяди в замшевых пиджаках, причем исходят не из художественных соображений, а из каких-то своих, нам непонятных. Например, всем сестрам по серьгам. Но с тех пор я стал чуть-чуть постарше (то есть — если и фэнзинером, то непростым) и перестал задаваться подобными вопросами. Точнее — они перестали меня волновать. Потому что каждая премия должна оцениваться исходя из тех задач, ради которых она учреждалась. И в этом плане все вышеуказанные премии: а) прекрасно дополняют друг друга; б) дают возможность всем, кто достоин, "не уйти обиженным"; в) предоставляют мне как журналисту массу материала для различного рода выводов и комментариев. Кстати, последний пункт имеет отношение и к тем премиям, которые вы почему-то в свой список включить постеснялись — скажем, "Золотой Змей". С другой стороны, раз "Золотого Змея" в списке нет, то это еще одно свидетельство того, что премии, в список попавшие, по-настоящему престижны.
6. Художественную значимость литературных произведений может определить только время. Пройдет десять-двадцать лет — что-то останется, а что-то умрет. И вполне допускаю, что останется произведение, которое не было в свое время удостоено лауреатской медали. В конце концов, ни Рэй Брэдбери, ни Курт Воннегут ни разу не получали "Хьюго". А кто сейчас, кроме специалистов (даже там, у них), помнит роман Марка Клифтона и Фрэнка Рили "Видимо, они были правы" ("Хьюго-55")? И кстати, если бы уже тогда, в 50-х, американцы имели "Небьюлу", Брэдбери и Воннегут могли бы и не остаться без заслуженных ими наград. Впрочем, не уверен. Потому что премии в первую очередь ориентированы не на шедевры (шедевр редко удостаивается признания сразу), а на текущую литературную конъюнктуру. Они оперируют понятиями относительного, а не абсолютного. Кроме того, каждая премия имеет свой механизм присуждения, в который заложена большая или меньшая степень лотерейности. Скажем, степень лотерейности Беляевской премии довольно невелика. Это не значит, что Беляевская премия плоха или необъективна — просто у нее такой механизм. А вот у "Странника" степень лотерейности весьма высокая, что, кстати, подтвердили присуждения этого года (например, по категории "художник" — я чуть со стула не упал). Причем, как мне кажется, не менее высокая, нежели у премии "Интерпресскон". И в этом плане "Гравилету" просто не повезло. Тем, что "Гравилет" не попал в финальный список, я был расстроен нисколько не меньше, чем Вячеслав Михайлович. Быть может, даже больше — тем более, что Булычев (чей роман "Река Хронос" я тоже оцениваю весьма высоко) приехать на "Интерпресскон" не соизволил (подробнее об этом — в ответе на 11 вопрос), а Рыбаков — вот он, здесь, злой и расстроенный. И я очень рад, что Слава получил "Бронзовую Улитку" и "Интерпресскон". Но это, опять-таки, не значит, что премия "Странник" менее объективна, чем те, которых был удостоен "Гравилет "Цесаревич". Потому что абсолютно объективных премий в природе не существует.
7. На мой взгляд, такая возможность совершенно реальна.
Во-первых потому, что ни механизм присуждения "Странника", ни состав жюри не представляют из себя некую железобетонную глыбу, придавившую своей тяжестью нежные молодые ростки. И механизм будет дорабатываться, и состав жюри расширяться — причем в первую очередь за счет тех авторов, которых вы перечислили. Во всяком случае, именно эти фамилии назывались в кулуарах жюри — и не только до того, как начался известный конфликт, но и много после. Следовательно, не стоит придавать проблемам чисто технического плана (а именно они сейчас наиболее сложны, уж мне поверьте) статус идеологических или эстетических разногласий.
Во-вторых, нет вещи более изменчивой, нежели эстетические предпочтения. Да, на коне сегодня турбореализм — то есть то направление, которое олицетворяют собой Лазарчук и Столяров (а также, отчасти, Пелевин). Это верно. Но назовите мне другие вещи последних двух лет, которые, будучи построены на иных эстетических принципах, были бы не просто отдельными вещами в себе, а укладывались бы в некое новое, отчетливо сформировавшееся направление. Я, например, такое направление назвать не могу. Но не исключаю, что оно вскоре появится. И если оно предложит нам новый взгляд на окружающий мир, или новую оригинальную литературную технику, то, думаю, его поддержат не только читатели, но и жюри "Странника". Включая и Столярова с Лазарчуком.
И, наконец, в-последних. Все упомянутые вами авторы — люди талантливые. Единственное, с чем у них проблема — не успели вовремя попасть в издательскую струю. Или выпали из этой струи по не зависящим от них причинам. Проблема Публикации — это действительно Проблема. Однако нынешняя черная полоса, я уверен, пройдет; не может не пройти. А вот тогда преимущество будет у тех, кто не только талантлив, но и пишет, пишет, пишет, несмотря ни на что — пусть даже и в ящик стола. И в этом плане, как мне кажется, наиболее предпочтительные шансы у Тюрина, Иванова и Лукьяненко. Потому что они пишут. И пишут много. А вот Логинов, скажем, смастерив два года назад хороший роман (то, что он до сих пор не вышел — просто тотальное невезение, с давних пор преследующее Славу), с той поры, насколько мне известно, почти ничего не написал. Или Щеголев — взяв пример с Измайлова, он переключился на боевики. Дело тоже хорошее, но стоит ли тогда рассчитывать на премии по фантастике? Далее, что делает Штерн, я просто не в курсе. Зато в курсе, что делает Вершинин — большую политику на Малой Арнаутской. Лучше бы он делал малую прозу. Хоть на Большой Арнаутской, хоть на Дерибасовской. Поэтому какие тут к черту эстетические принципы…