Журнал «Если», 1997 № 05
Шрифт:
Сколько же он здесь пробыл, интересно?
Великий Патам! Он вдруг понял, что потерял счет дням!
Или, может, неделям?
— Мне у вас очень хорошо, — сказал он Толл. — Но, по-моему, я слишком задержался… Завтра, с утра пораньше…
Толл отложила шитье, скрестила свои сильные тонкие руки на коленях и улыбнулась Посерту.
— Мы так и предполагали, — сказала она. — А потому… Знаете, капитан, нам было довольно трудно решить, как отблагодарить вас за то, что вы сделали.
— Ну что вы! — Посерт
— Однако, — продолжала Толл, — мы посоветовались и решили погрузить в трюм вашего корабля самые различные товары, которые, как мы полагаем, вы сможете продать с немалой выгодой.
— Что ж, это очень любезно с вашей стороны, — поблагодарил капитан.
— Там, например, есть меха, — сказала Толл. — Самые лучшие. Две тысячи шкурок!
— Ох! Зачем же столько?
— И еще душистые эссенции «келл-пик», — не умолкала Толл. — Каждый принес по флакону — так что в вашем распоряжении восемь тысяч триста двадцать три флакона замечательных душистых эссенций!
— Прекрасно! — воскликнул капитан. — Однако не следовало…
— А еще мы положили туда зеленый ликер «Лепти», который так вам понравился, и желе из ягод винтерберри. Я уже не помню, сколько банок, но много. — Она улыбнулась. — Как вы думаете, это можно продать?
— Еще бы! — Капитан готов был расплакаться. — Это прекрасные товары! У меня таких никогда не было.
Последнее — истинная правда. Ведьмы Карреса не могли выбрать ничего более неподходящего! Дорогие меха, парфюмерия, пищевые продукты и спиртные напитки — да его корабль расстреляют из тяжелых пушек, как только он приблизится к границам Империи! Все это было запрещено ко ввозу. Рассчитывать можно было только на советника Онсвуда, который обдерет его, как липку.
Утром он завтракал в одиночестве. Толл оставила возле его тарелки записку: ей срочно нужно разыскать Ливит, и если он отбудет до ее возвращения, то она желает ему счастливого пути и удачи.
Он съел еще пару булочек с желе из ягод винтерберри, выпил большую кружку местного кофе (имевшего зерна конической формы), прикончил омлет из яиц ястреба-лебедятника, закусил куском жареной печени боллема… Великий Патам, как здесь кормят! Он, должно быть, за это время успел набрать фунтов пятнадцать!
Интересно, как это Толл удается сохранять такую фигуру?
Он с большим сожалением отодвинулся от стола, положил в карман записку (на память) и вышел на веранду. И тут ему на шею бросилась заплаканная Малин.
— Ох, капитан! — причитала она. — Вы нас покидаете…
— Ну, ладно, ладно, — пробормотал Посерт, тронутый и удивленный непритворным горем девочки. Он ласково погладил ее по плечу и, не подумав, ляпнул: — Я ведь еще вернусь.
— Да-да, непременно возвращайтесь! — сквозь слезы воскликнула Малин. — Я через два года как раз достигну
— Да? Это хорошо, — рассеянно пробормотал капитан. — Ну-ну, не плачь…
Он шел по тропинке в сторону посадочной площадки, и в голове у него все время звучала какая-то странная мелодия. Возле первого поворота этот тихий напев вдруг сменился жуткими причитаниями — как по покойнику. За следующим поворотом тропинки он вышел на небольшую, окруженную скалами поляну, залитую бледным утренним светом; в легкой дымке перед ним медленно плавали какие-то переливающиеся шары. Оказалось, это целые гроздья огромных, разноцветных мыльных пузырей, непрерывной цепочкой поднимавшихся из деревянного корыта, полного горячей воды. В корыте сидела Ливит, а Толл старательно терла ее. Ливит отчаянно орала и сопротивлялась, делая перерывы в воплях лишь для того, чтобы набрать побольше воздуха в легкие.
Капитан нерешительно остановился, и тут над корытом появилось красное сердитое личико Ливит.
— Чего уставился, старый дурак? — злобно завопила она. Потом на лице ее появилось выражение внезапной решимости. Она вытянула губы и…
Толл быстро перевернула ее животом вниз и звонко шлепнула по попке.
— Она собиралась вас обсвистеть, — объяснила она Посерту. — Вам, наверное, лучше поскорее удалиться, пока я ее держу… Счастливого пути, капитан.
Каррес в это утро казался еще более безлюдным, чем всегда. Конечно, было еще раннее утро, и повсюду, зацепившись за гигантские темные деревья и маленькие яркие домики, висели огромные облака тумана, а в кронах деревьев грустно вздыхал ветерок. С высоты доносились еле слышные похоронные крики птиц — должно быть, ястребы-лебедятники выказывали капитану свое неодобрение по поводу съеденного им омлета.
Где-то в отдалении слышался тихий наигрыш.
На полпути к посадочной площадке у самой щеки капитана что-то прожужжало-просвистело, словно гигантская оса, и с тупым звуком воткнулось в ствол дерева впереди.
Оказалось, что это длинная, тонкая и очень неприятная на вид стрела. На стрелу была надета белая карточка со словами, написанными красными печатными буквами:
«Остановись, человек с Никкелдепейна!»
Капитан остановился и осторожно оглянулся вокруг. Никого не было видно. Что это должно означать?
Ему вдруг показалось, что весь Каррес против него, что эта милая планета превратилась в холодную, заполненную туманом гигантскую западню. По коже у него поползли мурашки.
— Ха-ха-ха! — На скале слева внезапно появилась Гот. — Значит, все-таки остановился!
Капитан медленно перевел дыхание.
— А что я, по-твоему, должен был сделать? — осведомился он. У него немного кружилась голова.
Она соскользнула со скалы, как ящерица, и оказалась прямо перед ним.