Журнал «Если», 2000 № 01
Шрифт:
Поверив в смерть возлюбленного, Горойен перестала есть. Отец угрожал ей, высек, но не сумел сломить. Медленно она теряла силы, и смерть почти настигла ее в ночь зимнего солнцестояния.
В полубреду, не в силах подняться с ложа, она не видела того, что произошло.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел Кулейн лак Фераг.
Кулейн опустился на колени, взял ее за руку, и она услышала его голос:
— Не оставляй меня, Горойен. Я здесь. Я всегда буду с тобой.
И она выздоровела, и они поженились. Но происходило это в дни перед гибелью Атлантиды, до того как Сипстрасси сделали их богами. И в последовавших веках у них обоих было много других возлюбленных, хотя, в конце концов, они всегда возвращались в священный приют взаимных объятий.
Что изменило их, спрашивала она себя. Власть? Бессмертие? Она родила Кулейну сына, хотя тогда он об этом не узнал, и Гильгамеш унаследовал от отца искусство владения оружием. К несчастью, он унаследовал надменность матери и полное отсутствие нравственных запретов.
Позже, как она и сказала Кормаку, в ней родилась ненависть к Кулейну, и она убила его вторую жену и дочь.
Но в самом конце, когда Кулейн лежал, умирая, после поединка с Гильгамешем, она отдала свою жизнь, чтобы спасти его — обрекая себя на этот вечный ад.
Теперь перед ней стоял простой выбор. Помочь Кормаку или уничтожить его? Разум былой Царицы-Ведьмы требовал убрать мальчишку, семя Утера, который сам был семенем Кулейна через Алайду, его дочь. Семя ее погибели! Но сердце Царицы тянулось к юноше, который вошел в Пустоту ради любимой. Кулейн сделал бы то же.
Ради Горойен…
Что сказал мальчик? Возможность обрести плоть? И он думал, это ее соблазнит? Откуда ему было знать, что такой дар привлечет ее меньше всего!
Вошел Гильгамеш и снял шлем. Лицо его покрывала чешуя, и выглядело оно почти змеиной мордой. От красоты, которая отличала его при жизни, не осталось и следа.
— Отдай мне мальчишку, — приказал он. — Я жажду его жизни.
— Нет. Ты не получишь его, Гильгамеш. Мы вместе отправимся к Башне и возьмем ее приступом. Ты будешь сражаться рядом с Кормаком, и какая бы опасность тебе ни угрожала, позаботишься о сохранении его жизни.
— А если мы возьмем Башню? Конечно, если сумеем…
— Тогда мы освободим Утера.
— И что получим взамен?
— Взамен мы не получим ничего. Вот наша награда, Гильгамеш: Ничто.
— Ты говоришь бессмыслицу.
— Ты когда-нибудь любил меня?
Он взял шлем, склоняя голову.
— Ничего, кроме тебя, я не любил, — ответил он просто. — Ни жизнь, ни битвы.
Гильгамеш надел шлем и, пятясь, покинул покои.
Горойен не заметила, как он ушел. Она вспоминала тот чудесный весенний день, когда она и Кулейн связали себя узами брака под Великим Дубом. Мир тогда был юным, а будущее — предельным.
Глава 15
В течение пяти дней два легиона Герминия Катона, неся потерю за потерей, выдерживали свирепые атаки готов, отступали под покровом темноты и занимали новую позицию, преграждая все сокращающуюся дорогу на Эборакум. Легионеры с ног валились от усталости, и на пятую ночь Катон созвал их военачальников.
— Теперь, — сказал он им, — наступил час доблести. Теперь нападем мы.
— Чистейшее безумие! — не веря своим ушам, заявил его помощник Деций. — Это час отступления. У нас осталось меньше шести тысяч человек, и некоторые не в силах даже щит поднять.
— А куда мы отступим? В Эборакум? Его невозможно оборонять. Дальше на север в Виновию? Там мы столкнемся со вторым войском готов. Нет. Сегодня же ночью мы нанесем удар!
— Я в этом участвовать не собираюсь! — заявил Деций.
— Так убирайся в Эборакум! — рявкнул Катон.
Деций вскочил и ушел, а Катон посмотрел на оставшихся восьмерых.
— Кто-нибудь еще?
Никто не шевельнулся.
— Отлично. Так вот: пять дней мы применяли только стратегию обороны и отступления. Готы стали лагерем между двух рек, и мы ударим по ним с двух сторон. Агриппа, ты поведешь правую колонну. Пробивайся к шатру со знаменем Вотана. Его военачальники будут в середине. Я обрушусь на них слева, поражая врага мечами и огнем. Вы же наступайте широким фронтом и перестройтесь внутри их лагеря. Разделавшись с начальниками, постарайтесь соединиться с моей колонной.
— А если не сумеем?
— Заберите с собой столько этих варваров, сколько сумеете.
Катон отпустил их, и они отправились поднимать свое войско. Легионеры бесшумно снялись с лагеря и двумя колоннами направились в стан врагов.
Готы разбили свои шатры на широкой луговине между двумя речными руслами. Там пылали десятки костров, но почти все воины уже спали. Выставленные дозорные либо дремали на своих постах, либо завалились спать под кустами. Никто не опасался войска, которое отступало уже столько дней.
В шатре Леофрика, полководца, на награбленных шелковых коврах расположились начальники отрядов, попивали вино и обсуждали захват Эборакума, прикидывая, какие сокровища ожидают их там.
— Ты думаешь, Катон отступит к городу? — спросил Баский, младший брат Леофрика.
— Нет. Стен ему не удержать. Думаю, он разделит свое войско и пойдет к Виновии, пытаясь набрать воинов среди триновантов, но ничего у него не получится. Нам придется изрядно потрудиться, гоняясь за ним. Но ему конец. Идти-то ему некуда.
Внезапно ночь расколол рев трубы. Леофрик, пьяно шатаясь, высунул голову наружу и увидел хлынувших в его лагерь римских легионеров. Обомлев, он попятился и нашарил меч.
Сея хаос, дисциплинированные римские колонны двигались по лагерю. Воины выбегали из шатров и падали под беспощадными ударами мечей. Застигнутые врасплох готы, почти все без панцирей и щитов, отчаянно дрались в одиночку.
Легионеры Катона, заходя с левого фланга, начали поджигать шатры, бросая в них горящие факелы — ветер раздул пламя, погнал перед собой огненную стену.