Журнал «Если», 2004 № 03
Шрифт:
Конечно же, не всегда смешение элементов НФ и фэнтези использовалось авторами лишь для того, чтобы описать невероятные подвиги и выдающиеся достижения нашего современника в магическом мире. Но исключений было немного. Одним из них стала тетралогия Теренса Хенбери Уайта «Король Былого и Грядущего» (1958), представляющая собой философское переосмысление известных легенд о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола. В ней мы встречаем «контрамота» Мерлина, живущего из будущего в прошлое, пользующегося достижениями прогресса грядущих веков и вспоминающего об Англо-бурской войне, сталкиваемся с современной психологической трактовкой действий легендарных персонажей, встречаем отсылки к событиям XX века. Сюда же можно отнести и роман Роберта Хайнлайна «Магия, Инкорпорейтед» (1950), где наш мир активно взаимодействует со сказочным «зазеркальем», или небольшую повесть Джеймса Ганна «Где бы ты ни был» (1953), в которой университетский преподаватель тщетно пытается сбежать от влюбленной в него молодой ведьмы из американской глубинки.
Однако исключения лишь подтверждают правило: вплоть до появления «новой волны» грань между НФ и фэнтези в англо-американской фантастике была достаточно четкой, хотя определялась в значительной степени по формальным признакам — это и послужило причиной растерянности критиков и классификаторов, наступившей после того, как писатели стали с легкостью необычайной пересекать эту границу в обоих направлениях. Поэтому вряд ли можно дать строгое определение понятию «научная фэнтези», не выяснив, чем, собственно, фэнтези отличается от научной фантастики в традиционном ее понимании.
Разница эта, кстати говоря, достаточно очевидна. Еще классики марксизма учили нас, что взгляд на мир может быть двух основных типов: материалистический и идеалистический. В первом случае материя и связанные с ней законы первичны, сознание является производным от материи и подчинено ей, мир образовался сам по себе, без участия каких-либо одушевленных сил. Идеализм же постулирует первичность духа, сознания, идеи: то есть сознание способно непосредственно влиять на материю и физические законы мира. А отсюда уже недалеко и до мысли о Творце, этот мир создавшем.
Таким образом, НФ, по своему определению, базируется на сугубо научном, материалистическом мировоззрении, ее основные постулаты: мир никем не создан, в нем первичны физические законы, не зависящие от нашего сознания, разум может влиять на материю лишь через посредство созданных с его помощью инструментов и механизмов. Фэнтези же основана на идеалистической картине мироздания: мир создан кем-то одушевленным и способен меняться под действием разумной воли; мысль и дух первичны, стоят выше физических законов и при определенных условиях могут непосредственно воздействовать на материю.
Одна из основных особенностей произведений фэнтези — гипертрофированная роль отдельной личности в истории и судьбах мира. Герой может все (или почти все), даже если он при этом не демиург и не великий маг или король. Объяснение этому, как правило, дается вне привычной логики: герой побеждает, потому что на его стороне исконная, изначальная правда этого мира. Ведь в основе фэнтезийного мировосприятия лежит абсолютно идеалистический тезис о существовании некоего универсального этического критерия, общего для всех народов и цивилизаций.
Это вовсе не значит, что подобная система должна быть предельно проста. Напротив, развитие фэнтези (особенно в последние годы) идет именно по пути наибольшего запутывания этических норм и взаимосвязей, максимально усложняющих героям этический выбор. Однако если в реалистической литературе (и тем более в жизни) сделать правильный выбор зачастую невозможно, то в мире фэнтези этического тупика просто не может существовать. Выход есть всегда — ведь он обусловлен наличием некоего абсолюта, универсального критерия, отсутствующего как в реальном мире, так и в мире научной фантастики. И все герои фэнтези в конце концов обязаны решить, на чьей они стороне, четко определив, что же есть Добро, а что — Зло.
Обычно упомянутый абсолют, задающий отсчет этической системе координат, прямо или косвенно связан с творцом этого мира, его Демиургом. Как правило, Демиург олицетворяет понятие добра. Но могут быть и исключения. Например, в «Многоруком боге далайна» Святослава Логинова мир создает равнодушный демиург Тэнгэр, подарив его затем в безраздельное владычество демону Ероол-Гую, которому противостоят герои романа. Ту же коллизию автор повторяет в «Земных путях», описывая борьбу человека с жадными и злыми богами.
Нетрудно заметить, что в соответствии с критерием «материализм/идеализм» к фэнтези относится далеко не все, что соответствует общепринятым внешним канонам жанра. Феодально-средневековый антураж всего лишь призван отослать читателя к определенному периоду земной истории, в котором господствовало идеалистически-религиозное мировоззрение. Действие многих произведений чистейшей научной фантастики происходит в средневековых либо античных мирах, но это не является основанием для отнесения, допустим, «Трудно быть богом» братьев Стругацких или «Танцовщицы из Атлантиды» Пола Андерсона к жанру фэнтези.
Но в таком случае мы получаем возможность определить жанр «научной фэнтези» как фэнтези «продвинутую», вышедшую из рамок традиционного Средневековья и берущуюся за решение этических проблем в современном технологическом мире, куда более сложном и неоднозначном, чем привычные миры «меча и волшебства». Или, с другой стороны, как научную фантастику, в поисках решения тех же проблем обратившуюся не только к инструментарию, но и к методологии фэнтези. Кстати, последнее в полной мере будет относиться к фантастике той самой «новой волны» (от Муркока и Олдисса до Желязны и Эллисона), с подачи которой термин science fantasy приобрел столь широкое распространение.
Однако куда отнести произведения, использующие элементы сложных технологий на фоне традиционного фэнтезийного антуража? Или романы, написанные по всем канонам фэнтези, но пропитанные материалистическим мышлением? Энциклопедист Джон Клют, к авторитету которого мы уже обращались ранее, определяет их как «технофэнтези» — фэнтези, украшенную технологическими деталями, прибегающую к научным (или псевдонаучным) объяснениям описываемых явлений и традиционную для того типа мышления, в котором технология заменила понятие Бога. Помимо множества эксплуатирующих научный антураж литературных и кинематографических «ужастиков» (от «Храброго маленького тостера» до «Терминатора-2») Клют относит сюда сериалы Терри Пратчетта и Кристофера Сташеффа, а также… произведения авторов киберпанка!