Журнал «Если», 2004 № 05
Шрифт:
— Еще не спишь? — неожиданно спросил меня Стилтон.
Я умудрилась не подскочить от внезапного звука его голоса.
— Угу. Более или менее.
— Отлично. Грядет заключительное признание, — сказал он, подкручивая вьюер на стуле. А я и не заметила, как с приближением сумерек в комнате зажглись плафоны. Сквозь матовое стекло окна я увидела, что уже почти стемнело. Если повезет, к рассвету мы сможем отсюда выбраться, подумала я устало. А когда выберемся, тут же подам заявление о переводе меня из отдела по убийствам и буду ловить бандитов, или наркоманов, или пройдох, увиливающих
— Еще разок, — сказал Стилтон, занимая позицию.
Звук рвущегося полотна. Если и этот намерен соврать про Энтуотер, от души надеюсь, что ему очень больно.
Однако номер семнадцатый оказался, видимо, диссидентом.
— Фа-ар-бер, — сказал последний лазарянин. — Фа-ар-бер виной.
— Какое облегчение! — сказала я. — Мне уже казалось, что шестнадцать лазарян стояли в очереди, чтобы кого-то придушить. Однако выясняется, что придушил некто, переодетый дворецким. Просто не дождусь поставить в известность СМИ.
Тинта-а внезапно ожил и велел Фарберу послать кого-нибудь за пиццей. Видимо, пицца больше всего остального напоминала национальное лазарянское блюдо. Это меня не подбодрило и даже не раздразнило моего аппетита, хотя я, по идее, давно должна была испытывать голод.
И жажду. Как и люди в углу — судя по их виду, они провели весь этот день в пустыне. За исключением Пилота, которая оставалась такой же отстраненной и безмятежной. Однако именно Пилот сообщила нам, что у обслуживающего персонала возникла проблема.
Она подошла к нам, когда мы устанавливали вьюер на столе, чтобы Изучить записи.
— Многим нужно в туалет, — сказала она, мундштуком указывая на группу людей.
— У некоторых начались настоящие боли, — добавила она жизнерадостно.
Мне захотелось расквасить ей нос.
Но вместо этого я поговорила с Фарбером. Его реакция вызвала у. меня желание расквасить нос ему.
— Тинта-а знает, — сказал он. — Условия были созданы до вашего прибытия сюда. — Он указал на большой орнаментальный цветочный горшок в углу и добавил, читая мои мысли: — Он только похож на цветочный горшок. — Это… э… лазарянский приемник отходов. Лазаряне… э… (сглатывает) не придают этой функции особого значения.
— Да неужели! — сказала я. — Но я что-то не заметила, чтобы кто-то из них им воспользовался.
— Они им пользуются каждую вторую неделю. А сейчас еще первая.
Я направилась к людям и сама им объяснила. Пожилой мужчина упрямо мотнул головой, не взглянув на меня. Но женщина лет шестидесяти пожала плечами, направилась к приемнику и демонстративно повернулась спиной. Гнев вокруг, казалось, можно было пощупать, и вряд ли эту ситуацию удастся скрыть от прессы. Дипломатические отношения между лазарянами и людьми, вполне возможно, будут прерваны: урон от пренебрежения к физиологическим нуждам будет куда больше, чем от убийства. Ведь даже террористы водят своих заложников в туалет.
Или, — подумала я, поглядывая на Тинта-а, который тщательно смотрел куда угодно, но только не в угол с приемником, — люди теперь приблизились к пониманию того, что испытывает лазарянин, обнажая истинное лицо?
К пониманию? Навряд ли. Суть
— ОДИН взгляд, — напомнил нам Тинта-а, когда мы приготовились просмотреть записи.
— Только один, — сказал Стилтон. Возле него лежала половина пиццы, и он чувствовал себя много лучше — несравненно лучше курьера, которая вошла в комнату прежде, чем мы успели ее остановить. Она мрачно села рядом с первым курьером. Я спросила себя, заметил ли снаружи кто-нибудь еще, кроме семей служащих посольства, курьерской службы и кулинарии, торгующей пиццей, тот факт, что в лазарянском посольстве творится что-то неладное. Мой мобильник безмолвствовал — никто не звонил, чтобы получить последние сведения, или официальное заявление, или чего-нибудь еще. Может быть, мы накрыты правительственным «колпаком» — семьи, курьерская служба, кулинария, ну, словом, мы все.
— Мне иной раз придется зафиксировать тот или иной образ, — Стилтон предупредил Тинта-а. — Это можно?
— Да-а. Дозволено. Один ра-аз каждый.
Стилтон вздохнул с облегчением, включил вьюер и взял кусок пиццы с двойным слоем грибов. Экран засветился, и он уронил пиццу себе на колени.
Лицо на экране было лицом миссис Энтуотер.
Стилтон ударил по кнопке фиксации.
— Что ты натворил? — сердито зашептала я. — Снимал показания с покойницы?!
— Сама видишь, что нет, — сказал он, от растерянности даже не оскорбившись. — Это же не труп. Это живое лицо, оно движется, говорит. Погляди на показания, — он кивнул на шкалу сбоку от экрана. — Организм функционирует.
Я перевела взгляд с экрана на Тинта-а по другую сторону стола.
— Неужели это истинное лицо лазарянина?
— Я-a не маааа-агу смотреть, — сказал Тинта-а. — Но лицо, которое вы видите, должно быть истинным.
Я встала, обошла стол и приблизилась к инопланетянину.
— Послушайте, — зашептала я, — лицо на экране…
— Не говорите мне, — перебил Тинта-а. — Мне нельзя знаааа-ать. Лицо таа-ам истинное.
Я попыталась обдумать ситуацию. Это было нелегко из-за густого запаха чеснока, исходившего от пиццы возле Стилтона.
— Ладно. Но лицо на экране никак не может принадлежать кому-либо из вашего биологического вида, оно совсем другого, причем индивиду…
— Мне нельзя знааааа-ть, — разнесся по комнате голос Тинта-а, на этот раз без всякой приказной интонации. Скорее, это был вопль отчаяния. Все замерли. Фарбер у панно (стиль Рокуэлла) перестал шептаться с курьерами, чтобы смерить меня свирепым взглядом.
— Прошу меня извинить, — сказала я Тинта-а и поклонилась. — Я была… я была не слишком озабочена…
Лазарянин даже не взглянул на меня. Я вернулась к столу и села ря-Дом со Стилтоном, чувствуя себя так, будто только что осквернила чужой храм, совершив там свой религиозный обряд.
Эта ассоциация засела у меня в мозгу, будто репей. А может, здесь Действительно замешана религия?
Я нетерпеливо поманила Фарбера, и он торопливо подошел.
— Могу я расспросить Тинта-а о лазарянской психологии?
— (Сглотнул, как же иначе!) Нет.
— Но почему нет? — простонала я.