Журнал «Если», 2009 № 03
Шрифт:
Неумение и нежелание «залетных гостей» выстраивать логически непротиворечивую систему фантдопущений в своих произведениях, лишь мимикрирующих под фантастику, понятно и простительно. В конце концов, не Быков с Акуниным призывали писателей-фантастов не отрываться от текущей социальной действительности. А что же писатели, для которых фантастика не постоялый двор на пути к вершинам литературной славы, а дом родной? Неужто они никогда не грешили против связности и внятности ФД? Увы, грешили и неоднократно. Вспомним хотя бы казус с романом «Гравилет «Цесаревич» Вячеслава Рыбакова [20] , который мы уже рассмотрели.
20
Между
Таких примеров замены ФД на любое другое в произведениях-мимикрантах можно привести еще очень много. По всему этому видно, что мы имеем дело с некоей разновидностью фантастической литературы, лишенной ФД. И такой фантастики у нас становится все больше и больше. Проблему эту можно было бы считать академической, если бы в подобную фантастику «играли» только такие мастера художественного слова, как Быков, Толстая и Рыбаков. Увы, их пример стал наукой многочисленному бранчу так называемых МТА, следом за мастерами с легкостью отказывающихся от поиска свежих фантдопущений или хотя бы нетривиального конструирования системы из фантдопущений заимствованных. А это означает, что фактический отказ от ФД в пользу, в лучшем случае, другой разновидности допущения, а в худшем — затертого штампа, превращает фантастику в массовое чтиво, лишенное видовых признаков и собственного уникального способа отражения действительности или, как говаривали классики, в розовую водичку для страдающих половым бессилием.
В завершение следует сказать еще об одной специфической особенности фантастического текста. Многие упрекают фантастику в недостатке психологизма, в отсутствии тщательно выписанных тонких душевных переживаний персонажей и прочем. Зададимся вопросом: а на пользу ли это фантастике? И как соотносится это с ФД? НФ-тексты талантливого писателя Андрея Хуснутдинова переполнены психологизмом, тонкой прорисовкой этих самых переживаний, причем выполненной мастерски. Тут и углубленная рефлексия, и смещение восприятия, когда персонаж то ли бредит, то ли спит — целая обойма литературных приемов. При том, что ФД романа «Данайцы» — пилотируемый полет на Юпитер — оригинальностью не блещет. И что же? А то, что любители НФ не только за научную, а и вовсе за фантастику этот роман не признали! А любители мэйнстрима, соответственно, в упор не заметили. Зато как только автор написал мистический триллер «Столовая Гора», не слишком отягощенный сложными личными взаимоотношениями персонажей, книгу заметили все.
Нет, никто не говорит, что персонаж в фантастическом романе должен быть вырублен топором из бревна, недостоверен, поступки его ничем не мотивированы и прочее. Некие общелитературные принципы должны быть соблюдены. Но в противостоянии «оригинальное ФД или страсти по Достоевскому» любитель фантастики, не колеблясь, выберет первое.
КОНКУРС
«Альтернативная реальность»
Дорогой друг!
Вы любите фантастику, причем не только читать? Вы потихоньку пишете рассказы и прячете их в стол? Присылайте свои работы на постоянный конкурс для начинающих фантастов «Альтернативная реальность». Подробности — на сайте www.esli.ru.
В минувшее полугодие лучшей работой жюри признало рассказ Ю.Гузенко «Возвращение».
Гузенко Юрий Юрьевич родился в 1966 году в селе Свердловка Ворошиловградской области УССР, в семье военнослужащего. Образование среднеспециапьное. Учился на филфаке Уссурийского пединститута, но «андроповским» призывом 1984 года был мобилизован в стройбат; высшего образования с тех пор так и не случилось. Род занятий трудноопределимый — в диапазоне от кабачного музыканта до докера и от кочегара до прапорщика Российской армии. Работал каменщиком и корреспондентом в «районке». В настоящее время — директор
Поздравляем победителя, а всем участникам желаем успеха!
Жюри конкурса
Юрий Гузенко
Возвращение
Голова сохранилась так себе. На щеках — политически вредные оспины, одно ухо отсутствует, нос отбит, а на его месте проглядывает металлическая арматура. Отчего известные на уровне генной памяти усы — под арматурой — смотрятся странно. Еще и фуражка в зеленой краске. Но не узнать голову все-таки было нельзя. Никак. Один из молодых — белозубый, чубатый, с сигареткой, повисшей на губе, — положил руку голове на затылок. Другой — бритый, спортсмен по виду — встал в боксерскую стойку, целясь кулаком в выщербленное ухо. Смотрели на третьего, с фотоаппаратом-мыльницей.
— Егор, не будь жлобом, дай покурить дяде! — фотограф глянул на белозубого и чубатого.
— Не-е, у него трубка есть. Пацаны, я где-то читал, дядя этот — наш мужик, он, прикиньте, в трубку папиросы крошил!
— Да ты ж только туалетную бумагу читаешь, скажи еще, у него папиросы с травой были!
Заржали. Аношкину эти трое почему-то не нравились. Он стоял на песке метрах в десяти и наблюдал за ними уже несколько минут. Белозубый забрался на голову и оседлал ее, спортсмен метил ногой в отбитый нос, а фотограф, выбирая ракурс, встал на колено. Аношкин выбросил дотлевшую «Приму» и подошел к троице:
— «Герцеговина Флор» назывались его папиросы. Без травы. Этот дядя по-другому прикалывался. Я б, ребятки, на вашем месте фоток на память делать не стал. И пленочку, того, засветил. А то вдруг завтра с утра тридцать седьмой случится, а не июль две тысячи восьмого. Приедут за вами, фотографии изымут, что тогда запоете?
Сергей Аношкин поправил кобуру и пошел вверх по тропинке крутого речного берега. Он не видел, как фотограф открыл мыльницу и выдернул из нее кассету с пленкой.
— Ты че, Костян, сдурел? — спросил у него спортсмен.
— Да ну его на фиг, пацаны, — фотограф вытягивал на свет белый черную кожу фотопленки, — этот же и приедет. Хором петь станем?
Берег реки Ладанки осыпался. Когда-то здесь был лесопарк и большой клуб. Перед клубом, синхронно вытянув в его сторону бетонные правые руки, стояли двое великих: один — при кепке и старорежимной бородке, второй — в фуражке и с усами. Усатого без малого полвека назад сняли глухой ночью с невысокого постамента, тулово разбили на части, а голову закопали на высоком берегу Ладанки. Потом, оказавшись вдруг в стране победившего капитализма, жители райцентра Ла-данец никак не могли привыкнуть к отсутствию электричества и отопления. Особенно зимой. Однако вскоре наладились мастерить коптилки для освещения, а для тепла и уюта установили в хрущобных квартирках печки-буржуйки. Сама по себе решилась проблема с дровами. В какой-то особенно неуютный январь враз лесопарк над речкой вырубили. Пеньки крутой речной склон удерживать уже не могли, и берег потихоньку сползал вниз. Бетонный остаток соцреализма выкатился на речной пляж этой весной, после очередного оползня. Казалось, голова росла прямо из песка. Сюрреалистичное местечко сразу стало у ладанцев популярным. Бабки торговали подле семечками, юродивый Лиходеев объявлял концы света и пришествия, молодежь назначала свидания «у черепа». Вечерами под сенью головы попивали разное и, естественно, дрались. Словом, для участкового Сергея Аношкина голова вождя была постоянным источником неприятностей.
Развалины клуба и стоящая одиноко скульптура в кепке остались позади. До отделения, если срезать дворами, оставалось недалеко. Пятница, четыре часа дня, сейчас зайти, сдать «макар» — и в кассу к Лидочке. Зарплата за месяц, отпускные, премиальные — получалось совсем недурно. Заявление на отпуск с понедельника, Сергей знал, было подписанным, в субботу плюнет на все и воспользуется конституционным правом на два подряд выходных. Эх, хорошо! За стеклом дежурки маячил громадный нос Паши Граматикопуло.