Журнал Наш Современник 2008 #10
Шрифт:
Потом поросёнок наш подрос, округлился, стал вылитый Гайдар, так же чмокает вкусно, будто постоянно жует гамбургер. Но от сквозняков и неуюта наш несчастный поросенок оброс шерстью и степенностью своей, вальяжностью стал напоминать Нагибина. Умаялся несчастный писатель, выпрядывая из конопли верёвку с петелькой. Лучше бы отправился в охотничий магазин и купил капронового шнура, — куда ловчее, приятнее руке вешать на осине ненавистных большевиков, которых давно ли так же неистово славил, получая с барского стола жирного кулеша. Только с кого начинать? Коммунисты все в президентском окружении и в правительстве — от Ельцина до Черномырдина. Если начинать с Черномырдина, то никакая верёвка не выдержит.
Ба… да подоспели националисты, те самые русские, что пашут землю и долбят уголь. Они что-то никак не
Ну а свинья всё верещит, словно нынче собираются её резать. Вот так и демократы визжат да стонут; ещё и облачка нет на горизонте, ещё аер благоухает, а они уже вопят о грозе и грядущих бедах… Свинья, что бы там ни клеветали на неё, удивительно благородное животное: не гадит, где спит и ест, не так, как те, кто называет себя русскими, а Россию презирает. Да и за что любить невежественный тёмный народ, не знающий французской любви, утончённых извратов, Малевича и щуки-фиш? Быдло, гои бессловесные, ветошь истории, подстилка для свиньи, топливо для богатых и пушечное мясо для фарисеев. Их убивай, а они плодятся, сволочи!…
Итак, за пряслами, набранными из берёзовых жердей, выгуливался настоящий хряк. Он ждал меня не только как кормильца, хозяина и повелителя, но и
собеседника, с кем можно поговорить по душам. Если теперь известно, что даже яблоня и груша любят ласковое обхождение и тёплые слова, то что можно сказать о домашней скотинке, история которой вся вписана в человеческий быт; она входит в семью как полноправный член, о ней думают, о ней беспокоятся никак не меньше, чем о родных детях, её пестуют с любовью, при хворях — выхаживают, недосыпая, при несчастье — плачут и горюют. Если Пестронюшка, Карько или Хавроньюшка идут при нужде под нож (а это неизбежно, так заведено от Бога), то хозяйки не могут есть того мяса и долго тоскуют, страдают душою, изводятся сердцем, словно бы умер самый близкий человек, — вроде бы без особой нужды посещая опустевший хлев. Пока-то притерпится… У домашней скотинки есть не только свой скотиний бог, которого мы не чувствуем, но и православный небесный покровитель Власий, что пошёл от древнего бога Во-ла-Велеса…
Я заметил, что свинья любит поговорить, в её голове постоянно бродит что-то невысказанное; у неё тёмные человечьи глаза, как маслины, и она пристально вглядывается в хозяина, словно бы испытывает тебя, проникает взором до самой души. У свиньи много ума и много сердца; она загодя, уже по интонации голоса чует смерть. Если печень и прочие органы свиньи по своему химическому составу так близки к человечьим, что даже возможна их пересадка, так, значит, и сама кровь, в которой растворена душа животного, в которой заключена праистория её, — из одного земного цикла и варилась когда-то в одном космическом чане, в одном замесе. У прочей скотины взгляд смазанный, глаза с поволокою, несколько фасеточные; у свиньи же (пожалуй, и у собаки) — проверяющий, напряжённый, пронизывающий, умный. Вот будто оделся бродячий человек в толстую щетинистую шкуренку и сейчас, не в силах выломиться из неё, молит вызволить несчастного наружу…
Пожалуй, я отвлекся, ибо речь-то шла о том, чем и как прокормить нашего Яшку. Это гайдаровская команда жестоких, безжалостных пираний ловко "распилила" народные денежки, получив безвозвратные кредиты, и теперь разъезжала по белу свету, набираясь либерального опыта, как ловчее дурачить и обирать бессловесный
Хорошо, в лето девяносто третьего удались грибы. Бог оказался милостив, не дал помереть крестьянину, продлил его быванье на земле. Правда, по старинным приметам урожай грибов и рябины — к войне. Войны вроде бы и ожидали с какой-то стороны, но войны странной, особой, от которой бы никому не стало теснот и несчастий. Как бы ладно, думалось, если бы явился из небесных палестин Георгий Победоносец и поразил дьявольскую гидру своим копьём. Вставать за правду никому не хотелось. Да и кому на деревне воевать-то? Кто при силе, кто помоложе, давно осели по городам, а на земле остались старушишки, собирающие смертное, да колченогие и увечные, изработавшиеся в колхозе.
Пожалуй, мы бы и не придумали откармливать скотину "лешевой" едою, как-то в ум не приходило. Но приехал из Ленинграда с семьёю мой друг Владислав Смирнов, знавший решительно обо всём на свете, посмотрел оценивающе на поросенка и сказал весомо: "Грибы для свиньи — лучшая еда. В грибах все микроэлементы, свинья будет расти, как на дрожжах. Считай, что мясо выйдет бесплатное".
За совет мы ухватились, как за спасительный якорь, благо грибы рядом, на опушке, хоть косой коси. Ступить некуда, такое изобилие. Горожанина бы сюда — рехнулся бы. Маслята, сыроеги, свинушки и козлятки, подберёзовики и валуи за настоящий гриб не шли, — даже лень за ними нагибаться, если бы не поросёнок Яшка. Так себе, сор лесной, поганка. Все за белыми кинулись, а стояли они по лесам воинскими рядами всякого калибра от боровиков до ковыльных, о край поля на замежках и на березовых опушках, в ельниках и на серебристых мхах, и в тенистых кустах, и в ковылях, и о край болотцев — крепенькие, длинноногие, сахарной белизны на срезе, без единого червочка, с ореховой упругой головенкой; а боровики, те издали видны, выперли из белых курчавых мхов их пурпуровые и бурые упругие головенки, ну как тут проскочишь
мимо, — и все нетерпеливо дожидаются своей участи, ну прямо в голос вопят, возвещая о себе, чтобы не прошёл человек мимо. В каждой избе весь день топились печи, запах белого гриба, выпархивая из окон, тек по улице, создавая праздничное весёлое настроение. И даже лютое безденежье переносилось народом уже не так остро, и будущее виделось не так безнадёжно, как ещё месяц назад. Соберётся народ под ветлою у Зины, так только и разговоров, сколько гриба притащили из боров, да куда лучше бежать завтра по росе утречком пораньше; дескать, такого урожая давно не видали. И столько задора в голосе, какой-то ревности друг перед дружкою, и каждый норовит, будто и похваляясь, утаить свое коренное место, а чужое, насторожив ухо, — невольно прикинуть к себе. Вот и не бахвалься, христовенький, не теряй головы от самодовольства, не чванься преизлиха — тогда и не позарятся на твои богатые палестины. Прежде бывали годы, когда собирали на продажу только шляпки белого, других на грибоварне и не принимали… Но тогда и яблоки были слаже, и самогонка ядрёнее, и хлеб душистей, и сало запашистей.
…А свинья — не человек, всё подберёт за милую душу. Чав-чав — и жевать не надо, — сам укатится в брюшишко рыхлый подберёзовик, уже съехавший шляпою на одну сторону. И вот всей ордой мы поскочили в сосенники-березняки, подбирали всё, что взошло; самые большие шляпы, что набекрень уже свалились, такие лопухи с суповую тарелку, густо населённые червочками, шли особенно по высокой цене, ибо — весомо, зримо, нажористо. Предположили так: из белых грибов нарастёт сало, из красноголовиков — ветчина. Теперь смешно вспомнить, а тогда-то верилось… Варили свиньюшке два ведерных чугуна в день. Ел Яшка с завидным аппетитом, но за два месяца отчего-то не вытянулся, не огрузнул на копытцах, загривок не налился жирком, но обметался наш поросёнок густой тёмной шерстью и стал походить на лесового кабанчика.