Журнал «Вокруг Света» №01 за 1983 год
Шрифт:
— «Зина Портнова», сейчас впереди тяжелая перемычка, придется застопорить машины...
За четыре часа прошли всего шестнадцать миль.
Когда я спросил капитана, как он чувствует себя без сна, он ответил:
— Тяжело машинам, тяжело корпусу, и людям нелегко.
Но труднее всего было, пожалуй, ему самому: он уже двое суток не сходил с мостика.
— Сейчас врежемся! — почти крикнул Костя, видимо, упустил момент, поздно заметил торосы.
— Ну и что же, — деланно спокойно заметил капитан,— некуда ведь! — Он повернулся ко мне: — Когда Матусевич первый раз шел дублером капитана Жеребятьева на новом «Готском», то, встретив льды, он перевел рукоятку телеграфа на самый малый ход.
По курсу что-то заблестело, и я спросил капитана:
— Впереди облако или чистая вода?
— Мираж! — ответил Геннадий Семенович, и на лице его заходили желваки.
— «Мышевский», я — «Владивосток», перед нами тяжелейший участок, вам придется взять «Портнову» на усы. Ей не пройти...
Пока занимались буксировкой ведомого, втягивали его высокий задиристый форштевень в кормовой вырез «Мышевского», льды, медленно кружась и вращаясь, облепили нас: по-хозяйски устроились вокруг, обложили корпус. Состояние ледяного поля напоминало сильно сжатую пружину... «Владивосток» развернулся и начал дробить лед: по курсу, вдоль наших бортов, создавать подобие ледяной подушки. Потом ледокол вернулся в голову каравана, и мы тихо тронулись...
— «Владивосток», я — «Мышевский», как впереди? — запросил капитан.
Он редко беспокоил капитана ледокола, считая, что у него достаточно забот, но сейчас, наверное, трудновато было нам. Мы не могли особенно маневрировать: у нас вместо руля судно.
— «Мышевский», я — «Владивосток», пройдем миль пятнадцать-двадцать, полегче станет... Вообще-то хорошего мало.
Когда долго в эфире слышишь голос человека, он становится тебе понятным и близким, а какой он, этот человек, особенно не думаешь. Главное, слышишь его и привыкаешь к его присутствию, к тому, что он где-то рядом. И как бы ни было трудно, хочется сказать этому человеку, что у тебя все в порядке. Такое чувство, наверное, испытывал наш капитан, переговариваясь с капитаном «Владивостока» Садчиковым Виктором Терентьевичем. То же самое, возможно, было и с людьми, стоящими на мостике «Зины Портновой» и слышавшими голос нашего Геннадия Сергиенко.
Неожиданный резкий удар застал всех присутствующих в рубке врасплох, судно заходило металлической дрожью, зазвенели на мачтах блоки и тросы...
— Костя! — укорил курсанта капитан,— за что же вы его так... «Портнова», переложите руль право на борт...
К вечеру в проливе Лонга нас догнали остальные суда, те, что вместе с нами ожидали проводки. Их вели ледоколы «Ермак» и «Москва». Обстановка полегчала, но, судя по тому, что «Ермак» поднял вертолет, впереди еще ожидали нас поля крепких льдов. И все же с появлением армады судов и ледоколов идти стало веселее, бодрее, что ли. Да и погода баловала: все, что встречал человеческий глаз, было залито вечерним солнцем. И чайки заголосили впервые за эти дни... Я слышал в эфире спокойный голос капитана «Владивостока», что-то обсуждавшего с Геннадием Семеновичем, но думал о другом...
В ожидании проводки, когда в один из вечеров я попросил капитана рассказать о самой трудной арктической навигации, он вспомнил, как впервые шел капитаном в Арктику на слабеньком пароходе. Говорил, что все время шли во льдах и туманах. Нужно было с уважением относиться даже к мелким льдинам, в любое время сохранять ясную голову для принятия решений, выполнения указаний ледокола. Ничего в рассказе Сергиенко не происходило. Просто было им нелегко... И необязательно ломать себе бока или оказаться зажатым во льдах, чтобы сказать, Арктика — она труднодоступная. Пропороть свой борт здесь, в Ледовитом океане, можно и в самой безобидной ситуации...
Только в новое утро мы вышли наконец на большие
— Вы когда-нибудь встречались с капитаном «Зины Портновой»? — спросил я у Сергиенко.
— Нет,— ответил он и, внимательно посмотрев на меня, добавил: — Если встретимся вдруг, разговоримся, узнаем друг друга...
Владивосток — Певек Надир Сафиев, наш спец. корр. Фото П. Голещихина
Дорога среди оазисов
Н ас разбудили мощные трубные звуки, ворвавшиеся в распахнутое окно, которое выходило во двор-колодец многоэтажной гостиницы. Звук повторялся снова и снова. Наконец стало ясно, что это усиленный эхом истошный рев осла.
Город просыпался.
Позавтракав, мы выходим на улицу, где нас ждет Алексей Олегович. Сегодня поездка в Карфаген, в далекое прошлое земной цивилизации. Это прошлое совсем близко от столицы.
Алексей Олегович — советский врач. В Тунисе он в длительной командировке. Вместе со своими коллегами лечит здесь больных. Ему уже не раз приходилось сопровождать в Карфаген гостей с Родины, поэтому держится он как опытный гид.
Место, где когда-то высились дворцы, амфитеатры, храмы, где кипела жизнь государства-полиса — грозы могучего Рима, огорожено. У въезда в заповедник лоточники бойко торгуют открытками, комплектами цветных слайдов, статуэтками «под древность», цепочками «под серебро», позеленевшими монетами, якобы найденными в развалинах. Монет столько, что начинаешь изумляться расточительности древних карфагенян, которые едва ли не мостили свой город деньгами.
Группы торговцев, в основном это бойкие стриженые подростки, атакуют каждую подъезжающую машину, каждый туристский автобус. Процветает ожесточенная конкуренция.
От ворот веером расходятся тенистые пальмовые аллеи, зовущие в покой и прохладу. Проходим по одной из них и попадаем в давно минувшие времена.
В третьей Пунической войне, в 146 году до нашей эры, Карфаген потерпел поражение и был разрушен легионерами Корнелия Сципиона, а все его владения перешли к римлянам. Впоследствии город не раз пытался подняться, но его снова разрушали то вандалы, то сарацины. И вот следы былого могущества — огороженные забором, заросшие травой и кустарником развалины амфитеатров, храмов, колоннад. Повсюду ныне ведутся раскопки. Поток туристов за последние годы увеличился в несколько раз, заметно возросли доходы республики в иностранной валюте, туризм дал работу многим тунисцам, способствовал развитию ремесел.
...Я рассматриваю руины стадиона, заглядываю в зияющие отверстия колодцев, трогаю кладку городских стен.
Со стороны крутого морского берега стена была невысокой, а со стороны суши — крепкая, многоэтажная. Древнейшая часть города — крепость Бирса, вокруг которой постепенно и вырос Карфаген. Где-то здесь, в высшей точке Бирсы, стоял знаменитый храм Асклепий. Отсюда уходили на Рим войска Гамилькара Барки и сына его Ганнибала, а в гавани грузили на корабли боевых слонов, наводивших ужас на конницу противника...