Журнал «Вокруг Света» №03 за 1977 год
Шрифт:
Тейлор вышел вперед. Асатиани расположился за деревом, в засаде. Внезапно раздались выстрелы, два подряд. Мимо! Он выбежал и... почти не целясь, послал заряд в буйвола, набегающего на Падди.
Тейлор стоял на колене, бешено дергая заклинивший затвор. К счастью, на этот раз в руках оператора была не камера, а винтовка. Он попал в цель.
Дальше Асатиани и Тейлор двинулись вместе. Они долетели до Манингриды, городка на самом краю австралийских «диких» земель. В Манингриде погрузились на моторку Тейлора и вместе с проводниками-аборигенами поплыли сквозь заболоченные чащобы.
После недолгих переговоров, которые вели проводники, гостей пригласили к костру. Асатиани начал снимать.
Кадры охоты, обрядов, танцев аборигенов вошли в фильм «Дороги пятого континента».
...Непереносимо долго глядят с экрана усталые глаза старика. Кажется, камера не в силах оторваться от этого взгляда. Невиданный, таинственный, первобытный мир, безысходность, отчаяние — и все это Асатиани выразил в шестистах метрах пленки.
Съемка длится минуты
В Греции, на Халкидонском полуострове, неподалеку от горы Афон, расположен грузинский Иверский монастырь. Казалось бы, чего проще — бери камеру и отправляйся в гости к монахам! Не тут-то было.
Прежде всего подобного рода съемки в Греции считаются статьей государственного дохода, а все, что связано с религиозными учреждениями, находится в ведении архиепископа.
Опять мучительные хлопоты. Наконец, архиепископ разрешает съемки на Афоне, но предупреждает, что это не распространяется на Иверский монастырь.
...Асатиани подошел к воротам монастыря смиренным паломником. В руках у него была корзина с верхней одеждой, скинутой, чтобы спастись от полуденного жара. На дне корзины лежала кинокамера. Разговор с монахами завязался быстро. Они пригласили Асатиани в монастырь, стали расспрашивать о новостях.
Потом рассказали о монастыре. И рассказы их не выходили за границы далеких столетий. Иверия была для монахов страной полумифической, давно стертой с лица земли.
Асатиани удивился: «Иверия — это же древняя Грузия! А о существовании Грузии спорить не приходится, тем более что перед вами живой грузин, иначе — ивериец».
Сообщение вызвало переполох среди монахов, побежали за настоятелем монастыря Максимом.
Максим решил проверить сомнительные речи гостя. Он подвел Асатиани к иконе иверской богоматери и попросил его перевести надпись, выбитую на серебряном окладе.
Асатиани пригляделся и тотчас перевел.
Это решило дело. Максим воздел старческие руки:
— Сын мой, ты тут не гость, а хозяин — распоряжайся.
Асатиани достал камеру.
— Разрешите мне снять несколько кадров в монастыре.
Несмотря на недавнее торжественное заявление, услышав просьбу, Максим приуныл. Высокое начальство строго-настрого запретило всякие съемки в монастыре. Но отказать иверийцу было невозможно, и Максим нашел решение, вполне соответствующее его мудрости и сану.
— Сегодня в половине третьего монастырь посетит духовная инспекция. Хорошо бы до этого, сын мой, ты уехал отсюда. А пока — твоя воля! — снимай.
Барабан прощания зовет вернуться
...Я сидел один в просмотровом зале Тбилисской киностудии. На экране — «В стране инков»: фрески, керамические фигурки, развалины гробниц и храмов, ворота с непонятными рисунками и письменами. И над всем этим — белесое, выцветшее от жары небо. Это Южная Америка, Перу. Земля, где некогда простиралась страна инков.
Режиссер и здесь решил снять индейские племена в естественной, неподдельной обстановке. Для этого потребовалось путешествие не менее опасное, чем в Австралии.
На плоскодонной моторной лодке Асатиани проплыл полторы тысячи километров по Амазонке. Иногда лодка останавливалась, и путешественники уходили в глубь тропического леса. Встречали диких зверей, птиц, анаконд, встречали сборщиков каучука — се-рингейрос, а племена индейцев все не попадались.
В последнем городишке Асатиани предупредили; «Недавно племя ягуа убило белого миссионера, солдаты на вертолете разыскали племя и обстреляли его из пулемета. Поэтому встреча с ними может плохо кончиться. Они примут вас за солдат. А индеец ягуа снайперски стреляет из своего сарбакана — духовой трубки — стрелами, смоченными в кураре. Вы, может, слышали о кураре, это очень сильный яд...»
Асатиани отвечал, что он видел сарбаканы в музеях, а о кураре читал еще в детстве.
— Если так, — сказали ему, — вы все отлично понимаете, возвращайтесь-ка подобру-поздорову.
— Нет, я двинусь дальше.
...Через неделю после этого разговора Асатиани снимал пейзаж на берегу Амазонки. Он приложил глаз к видоискателю камеры и стал выбирать кадр. И вдруг из-за ближайшего куста вышли шесть воинов се шкурами вокруг бедер, украшенные татуировкой и перьями. В руках каждого был сарбакан.
Назад дороги нет, Асатиани нажал спуск, и камера начала снимать.
Это были индейцы ягуа. Они окружили Асатиани и его проводников и в полном молчании повели их. Шли час! два. Наконец достигли малоки — большого дома, в котором живет все племя.
Перед малокой (процессию встретил вождь племени. Асатиани открыл ящик с подарками, который всегда брал с собой, если уходил от лодки, — на случай вот такой встречи.
Вождь принял подарки и разделил их между соплеменниками.
— Очень удачно, — оказал он, — что вы прибыли сегодня. Вечером у нас свадьба. Женится наш лучший охотник.
Один из индейцев, сопровождавших Асатиани, вышел вперед и стукнул себя по плечу. Должно быть, это и был жених.
Три дня подряд продолжалась свадьба. Три дня провел Асатиани среди индейцев ягуа. На четвертый вместе с вождем и воинами он подошел к своей лодке, спрятанной в прибрежных зарослях. Отдал индейцам два ящика табака, попрощался с каждым из провожатых и отчалил. И в ту же секунду забил индейский Барабан Прощания.