Журнал «Вокруг Света» №07 за 1990 год
Шрифт:
В послании нюрнбергского врача И. Мюнцера королю Португалии Жуану II упоминается «большой остров Груланд» и находящееся на нем «величайшее поселение людей под господством великого герцога Московии». И это в 1493 году, более чем за сто лет до Баренца, в тот период, когда Григорий Истома и другие послы московского князя совершали плавания по «Студеному морю» вокруг Скандинавии в Западную Европу...
Кто сочтет, сколько поморских судов разбито штормами, с холодной беспощадностью раздавлено льдами, унесено в океан и разбросано по отмелям Новой Земли, Скандинавии, Гренландии или бог его знает где еще? Сколько вдов и сирот голосило в безудержном горе по всем берегам Белого моря? Свирепый
Второй день вся команда на палубе — каждому хочется первым увидеть Шпицберген, ради которого мы и пустились в столь трудное и опасное плавание. Все пристально всматриваются в плотную туманную пелену, и вдруг белая шапка Шпицбергена на мгновение открылась почти над головой, за облаками — так близко мы уже подошли. Я громко заорал и трижды пальнул из ракетницы — все-таки дошли! — совершенно забыв, что в чужих водах этого делать нельзя. А через несколько минут в просветах свинцовых туч холодно заполыхали в солнечных скупых лучах ледяные вершины Груманта...
Через сутки, подгоняемые легким бризом с берегов Западного Шпицбергена, наши суда вошли в залив Ис-фьорд. Многим нашим далеким предшественникам так и не довелось увидеть этих берегов. Но немало было и таких, кто не просто достигал Груманта и возвращался в родное Поморье. Они закрепили и взрастили в этих, казалось бы, чуждых всему живому местах, культуру далекой родины.
Русские паруса на Шпицбергене! Вот так же, очевидно, входили поморские суда в незнакомую, бухту, майнали парус и крестились, в очередной раз благодаря судьбу: «Пронесло!» На диком берегу какого именно фьорда впервые было нарушено ледяное безмолвие звонким стуком русского топора? На каком мысу вырос строгий силуэт первого поморского приметного креста-исполина? Чьи руки сложили первый бревенчатый сруб и затопили в нем печь? Кто смотрелся в зеркальную гладь ледникового озера, нагнувшись, черпая чистейшей воды, чтобы остудить разгоряченное работой лицо?
Еле заметной россыпью желтых домиков на черной скале появился наконец Баренцбург. Через несколько часов мы уже уверенно стояли на жутко качающейся земле Норвегии. Далекое прошлое как бы обрело реальность и напомнило о тех временах, когда тысячи русских промышленников посещали Грумант в конце XVIII века.
Более ста русских поселений обнаружено на архипелаге. Некогда в крохотных занесенных снегом избушках поморы, напевая тягучие песни родных берегов, чинили снасти, выделывали шкуры, шили одежду и обувь, мастерили нехитрую утварь. И когда начинали ныть натруженные руки, кто-то, наверное, доставал свежевыструганные шахматные фигурки, а кто-то терпеливо втолковывал зуйку азы грамоты, пользуясь деревянной резной азбукой, или обучал тонкостям навигационного искусства; кто-то украшал затейливой вязью распялку для рукавиц, коротая время и увековечивая память о своем времени и своем народе...
Многое сохранилось в земле Груманта с тех дальних времен, но, к сожалению, еще не найдено ни одного более или менее целого подлинного образца поморского коча или лодьи. Не обнаружено их ни в Белом море, ни в Мангазее, ни на Вайгаче, ни на Новой Земле, ни на Шпицбергене. А те ценнейшие останки деревянных судов, которые зафиксированы экспедициями Института археологии и НИИ культуры, не позволяют полностью и достоверно их реконструировать. Конечно, окончательно ответить на вопросы, каким именно был легендарный коч, какими маршрутами ходили поморы на Грумант,— пока еще нельзя. Но эта экспедиция многое нам прояснила. И можно с уверенностью утверждать, что коч
Наш приход в норвежский поселок Лонгиербюен для его жителей оказался совершенно неожиданным. И вот уже на борту коча мы принимаем гостей. У самовара собрались Кнут Файнн — работник муниципалитета, представитель Аэрофлота на Шпицбергене Александр Милованов со своей семьей, пришел с женой и пастор лютеранской кирхи Бьёрн Сёренсен, которого все местные, в том числе и он сам, называют министром культуры норвежской провинции Свальбард.
— Вы даже не представляете, какие чувства я испытал,— взволнованно говорил пастор,— когда увидел паруса, эти старинные суда... А потом прочитал название «Помор»...
— Да, да,— кивнула его жена.— Я ведь знала о русских поморах, много их когда-то бывало в Норвегии. Мне о них рассказывали и мать, и бабушка — русские добрые, веселые люди.
— Теперь вот довелось увидеть и современных русских поморов,— совершенно серьезно произнес Сёренсен.— Понимаете, под сводами нашего храма укреплена модель очень древнего норманнского парусника. Ведь для лютеранской церкви парусная лодка является как бы символом спасения в этом мире. Будем считать, что вы благополучно пристали сегодня к одному из дружеских берегов. Пусть таким же благополучным будет и ваш обратный путь. Благослови вас Бог!..
Ветер попутный...
Перед тем как отправиться домой, мы постояли у останков древнего поселения поморов. И я подумал, что мы не просто дошли до Груманта, а обрели духовное родство с теми, кто проложил сюда дорогу.
Александр Скворцов, научный руководитель экспедиции «Поморский коч» Архангельск — Шпицберген
Рафаэль Сабатини. Челюсть дракона
Красавец фрегат назывался «Сан-Фелипе». Даже мельчайшие детали его корпуса были сработаны с той любовной старательностью, которой нередко отличаются испанские кораблестроители. Большая капитанская каюта, залитая солнцем, бьющим в высокие кормовые иллюминаторы, блистала роскошью. Здесь была мебель с искусной резьбой, камчатные драпировки и переборки с позолоченным орнаментом. Питер Блад, нынешний владелец корабля, склонясь над сидящим в шезлонге у задней переборки испанцем, занимался своим исконным делом — хирургией. Его руки, красивые, сильные и ловкие, по нежности не уступающие женским, сменили повязку на открытом переломе бедра испанца. Закрепив наконец ремни, удерживающие шину на месте, Блад выпрямился и кивком головы отпустил помогавшего ему негра-стюарда.
— Вот и все, дон Иларио,— спокойно сказал Блад по-испански. На этом языке он говорил бегло и даже изящно.— Теперь могу дать вам слово, что вы снова будете ходить не хромая.
Слабая улыбка появилась на измученном лице пациента.
— За что,— ответил он,— благодарю Бога и вас. Это же просто чудо.
— Никакого чуда. Обыкновенная хирургия.
— O! Ну а хирург? Разве это не чудо? Поверят ли мне, когда я скажу, что меня поставил на ноги сам капитан Блад?
Питер Блад, высокий и гибкий, опустил засученные рукава своей изящной батистовой рубашки. Глаза его, поразительно синие под черными бровями на загорелом до цвета красного дерева лице, серьезно смотрели на гостя.