Журнал «Вокруг Света» №08 за 1984 год
Шрифт:
К несчастью для флибустьеров, франко-британский кондоминиум на Сен-Кристофере начал действовать испанцам на нервы, и весной 1630 года у берегов острова появилась мощная эскадра из сорока девяти кораблей, в их числе было тридцать пять галеонов. Командующий адмирал Фадрике де Толедо велел передать, что у французов и англичан есть неделя, чтобы убраться с острова, в противном случае они будут уничтожены огнем корабельной артиллерии. Сопротивляться такой армаде было бессмысленно.
Ультиматум подорвал моральный дух колонистов. Перспектива переезжать и осваивать новые земли, заново строить жилища и распахивать плантации показалась многим англичанам и французам столь тяжкой, что они предпочли вернуться
1 Ныне остров Тортю. (Примеч. ред.)
Никто не упоминает, был ли этот остров обитаем во времена Колумба. Вполне возможно, жили там индейцы, без особых трудов добывая себе пропитание благодаря поразительно плодородной почве и обильным дарам океана.
Изгнанные с Сен-Кристофера флибустьеры сколотили на Тортуге хижины, куда возвращались после морских походов.
Поначалу Эспаньола служила флибустьерам с Тортуги продовольственной базой, оттуда доставляли отличную говядину. Свежее мясо пираты закупали самым честным образом у «буканьеров», осевших в северной части Большой земли. То были как раз те самые иммигранты, о которых мы упомянули выше. Скот на Эспаньоле водился в избытке, и флибустьеры часто приставали к берегу, чтобы обменять мясо на оружие и патроны. Оседлые жители быстро смекнули, что могут выручить от торговли куда больше, если сумеют предложить товар длительного хранения. Индейцы, сохранившиеся на Эспаньоле, обучили их древнему способу консервирования. Они разрезали мясо на длинные ремни, солили его и укладывали на решетке на угли. Мясо медленно прожаривалось, приобретая нежный вкус. От индейского названия «мясо» — «букан» произвели слово «буканьер». Этот термин затем ошибочно стал употребляться как синоним флибустьера.
До нас дошли сведения о типичном распорядке дня буканьеров.
Встав на рассвете, охотники со сворой прирученных диких собак выходили на промысел. Когда псы выгоняли на опушку дикого бычка, самый меткий охотник стрелял в него из мушкета. Затем добычу свежевали, и только тут наступало время завтрака. Охота продолжалась до полудня, после чего все возвращались в лагерь на обед. Во второй половине дня готовили букан, обрабатывали шкуры.
Одежда буканьеров соответствовала особенностям их ремесла. Испанское сомбреро с обрезанными краями (в широкополой шляпе не очень побегаешь по густому лесу), короткие штаны, грубая рубаха навыпуск, пояс и башмаки из сыромятной кожи. На поясе — нож и пороховница.
Согласно свидетельствам старинных авторов буканьеры делились на собственно буканьеров, охотившихся на быков, и «охотников», добывавших диких свиней, мясо которых шло тоже на букан либо на солонину.
Буканьеры жили группами по четыре-шесть человек в хижинах из звериных шкур, натянутых на колья и прикрытых сверху ветвями. В каждой группе все добро (весьма скудное), за исключением оружия и котелков, считалось общим, и если кто-либо из членов группы погибал или умирал, остальные без лишних проволочек забирали имущество себе. Крохотные буканьерские общины назывались «матлотажами», ибо члены их, хотя и не жили на судне, именовали себя матросами («матлотами»), реже — компаньонами. В истории сохранилось другое наименование, пущенное в обиход буканьерами: с какого-то времени они стали называть себя «береговыми братьями», желая подчеркнуть узы братства не только внутри каждой группы, но и между всеми обитателями острова. Двери хижин не запирались — замков на Тортуге не ведали.
К 1635 году уроженец Дьеппа Пьер Легран уже довольно долго находился в Карибском море, сколько точно — установить невозможно. Достоверно известно лишь, что в один прекрасный день — шел январь или февраль указанного года — он крейсировал по спокойному морю на траверзе мыса Тибурон, западной оконечности Эспаньолы. У Леграна был четырехпушечный люгер (Люгер — небольшое двух- или трехмачтовое судно с рейковыми парусамн. (Примеч. пер.)) , экипаж которого состоял из двадцати восьми вооруженных до зубов молодчиков.
Судно, равно как и люди, находилось в плачевном состоянии: Легран вот уже которую неделю упрямо бороздил море, не разрешая пристать к берегу. Порции были урезаны до крайности, питьевую воду выдавали чуть ли не по глотку. И вот однажды к полудню впередсмотрящий заметил три галеона, шедшие курсом норд, то есть на Кубу. Нападать на эту троицу было чистым безумием, и Пьер Легран с горечью глядел на уплывавшую богатую добычу.
Три гордых галеона таяли на горизонте, когда рулевой, оглянувшись, вдруг заметил в противоположной стороне еще один парус. Галеон шел один.
— Ну уж этот будет наш! — воскликнул Легран.
Экипаж с превеликой радостью воспринял весть о предстоящем сражении. Однако по мере приближения галеона восторги поумерились, ибо кусок был, похоже, не по зубам. Четыре мачты, пузатый корпус, а главное — торчавшие из многочисленных портов орудия. Их стволы подействовали отрезвляюще на горячие головы. Правда, самые отчаянные кричали, что чем крупнее корабль, тем жирнее добыча, но более опытные морские волки помалкивали.
Пьер Легран хорошо знал свою братию. Он спустился ненадолго в каюту судового хирурга, преданного ему до мозга костей, и отдал приказ, о котором экипаж узнал гораздо позже:
— Будем брать галеон на абордаж. Все поднимутся на борт «испанца». Вы пойдете последним. Прежде чем покинуть люгер, сделаете пробоину в днище...
Вахтенные матросы на палубе «испанца» нисколько не обеспокоились появлением крохотного неказистого люгера. О его приближении было доложено капитану, но тот даже не удосужился выйти из каюты, где играл в карты.
Все свободные от вахты матросы спали в кубрике или чинили дырявые робы. Лишь вахтенные, свесившись через борт, смотрели на суденышко, козявкой прилепившееся к борту галеона. Что им надо, этим оборванцам? Наверное, хотят выклянчить остатки провизии — иную причину просто невозможно было вообразить.
— Эй! Чего вы хотите?
Ответы были неразборчивы. Может показаться странным, но вахтенный офицер галеона не заподозрил ничего дурного. Впрочем, он уже вторично послал сказать капитану и сейчас спокойно ожидал приказаний.
Дальше дело пошло быстро — в типичной для флибустьеров манере. На планшир галеона наброшены «кошки», нападающие мгновенно оказываются на палубе, вахтенные перебиты, флибустьеры кидаются на корму, и вот уже капитан с изумлением видит наставленный на него пистолет. Три минуты спустя Пьер Легран с юта громогласно возглашает сбежавшемуся экипажу:
— Пороховой погреб наш. При малейшем сопротивлении взлетите на воздух!
Испанцы были поражены еще больше, чем их капитан, ибо не видели рядом с галеоном никакого судна: люгер, продырявленный хирургом, затонул в считанные минуты. Мгновением позже весь экипаж захваченного корабля был загнан в трюм.
Из шикарной каюты в кормовой пристройке показывается, озираясь в недоумении, почтенный седовласый сеньор: вице-адмирал. Оказалось, что этот галеон, вооруженный пятьюдесятью четырьмя орудиями, не обычный корабль, а флагман флота, доверху набитый богатствами и провизией. Пираты были вне себя от радости, но Пьер Легран держал их в железной узде — нельзя было допустить, чтобы они, как звери, накинулись на еду и вино.