Журнал «Вокруг Света» №09 за 1981 год
Шрифт:
Я еду в деревню Салоне; здесь на площади в пятьдесят гектаров сажают по проекту лес. Лесополоса должна протянуться от Сапоне до Линогхина.
Мы долго шли сквозь хилую рощицу акаций. Некоторые деревца вытянулись на высоту человеческого роста, другие едва дышат. С момента начала посадок прошло всего два года. За это время посажено тридцать тысяч деревьев. Работа тяжелая и трудоемкая. Прежде чем начать сажать деревья, нужно было уничтожить траву и сорняки. Молодые деревца необходимо неустанно поливать и защищать
На первый взгляд масштабы работ пока скромны. Но для здешних людей нет ничего более важного, чем лес, земля и вода, потому что речь идет о жизни. Деревенька Сапоне выглядит точно так же, как тысячи других в Верхней Вольте: редко разбросанные домики-ульи с нахлобученными островерхими крышами, несколько загонов для скота, обнесенных заборами, с козами и овцами, среди которых возятся голые ребятишки. По всем углам во дворе и в домах стоят пузатые глиняные горшки и кувшины — местные кладовые и амбары. Сколько я ни заглядывал внутрь — пусто.
Засуха!
В Линогхине бывает много специалистов-иностранцев. Деревню построили недавно. Здесь живут люди, ушедшие из перенаселенных мест. Неподалеку расположена деревня, в которой живут люди, бежавшие из района, пораженного речной слепотой. В других местах выросли селения для кочевников, покинувших районы засухи, пограничные с Мали.
Молодой староста деревеньки Линогхин, по имени Робер, у которого мы спросили, хорошо ли уживаются между собой беженцы из разных концов страны, сказал:
— Люди всюду одинаковы. Бывают трудности с языком. И все. Земля, вот беда...
Недавно в районе Ку, расположенном неподалеку от города Бобо-Диулассо, построили канал длиной в пятнадцать километров, оросивший тысячу двести гектаров земли. Впервые в истории страны правительство разделило эти земли между крестьянами из различных племен. Проживающие в Ку девятьсот семей — десять тысяч человек — начали выращивать рис.
Робер знает об этом. И все же дело обстоит гораздо серьезнее, чем это кажется на первый взгляд.
— Люди у нас скорее научатся ездить на мотоцикле, чем пахать землю на волах.
— А на чем здесь пашут?
— На чем придется.
— Волов не хватает?
— Люди их боятся.
— А кто занимается коровами и овцами, ведь в Верхней Вольте много скота?
— Кочевники-фульбе. Крестьяне отдают им своих животных в обмен на молоко и мясо. Треть переходит в собственность того, кто пасет и доит скот. Две трети остаются собственностью их владельца, а фульбе пасет их.
Единственный сельскохозяйственный инструмент, который здесь используют для полевых работ,— короткая мотыга. Обрабатывается лишь самый верхний слой земли. Пара волов и плуг — и каждая семья могла бы возделать по пять гектаров. Земли хватает. Но люди не привыкли запрягать волов. А с одного гектара десять ртов прокормить трудно.
— Лес мы сажаем, потому что нам помогают и армия с машинами, и специалисты,— говорит Робер.— Люди у нас трудолюбивы, земля хорошая. Если бы у нас было достаточно воды и техники, если бы мы еще умели с ней обращаться...
Да, в стране еще мало современных орудий производства, не используются тягловые животные, не применяются искусственные удобрения, и, что хуже всего, на нее то и дело обрушиваются стихийные бедствия. Вот почему вольтийцы так часто эмигрируют. Их всюду ценят за трудолюбие и честность, охотно берут на работу — на плантациях и в городах. Сто тысяч людей ежегодно покидают родину и уходят на заработки. Только часть из них возвращается через несколько лет.
Страшные стихийные бедствия последних лет: засуха, голод, болезни — вызвали невиданное ранее перемещение населения.
Деревня Линогхин и возникла-то из-за этих бедствий. Но традиционных вождей здесь заменил молодой староста Робер. В этом поселении нет «сукала» — обособленных и огороженных крестьянских дворов, в которых живут большие семьи. Здесь разместилось единое сообщество, к которому принадлежат члены разных племен и семей.
А вокруг тянутся к небу молодые рощи акаций.
Ольгерд Будревич Перевела с польского Д. Гальперина
Ветер заметал следы
Экипаж летающей лодки в тот день собирался идти в увольнение. Хотя незадолго до перевода эскадрильи под Астрахань морских летчиков переодели в сухопутное обмундирование, порядки в ней оставались флотские. Да и командир эскадрильи, подполковник Евдокимов, отпускал своих подопечных в город только во флотском. Может, за этим скрывалась какая-то заковырка военного времени, но он говорил, что на берегу каждый член экипажа должен чувствовать себя морским летчиком. Все в эскадрилье любили своего командира, в прошлом известного летчика-испытателя морских самолетов. Может, потому он пользовался каким-то особым авторитетом у подчиненных, каждому из которых было едва девятнадцать лет.
Стрелок-бомбардир Иван Зюзь быстро намазал свои клеши специально приготовленной мыльной пастой и взялся за ручку утюга, в утробе которого тлели красные угольки.
— Что ни говорите, а наше село самое авиационное — только до войны из него вышло семь десятков летчиков. А сколько еще добавилось? — Это продолжался давний спор между членами экипажа о том, кто, как и почему пошел в авиацию.
— Да ведь и с нашего Дона летчиков немало,— протянул старший сержант Павел Заруднев.— Тоже нашел, чем хвастаться. Своим селом... Был бы ты сам знаменитостью...