Журнал «Вокруг Света» №11 за 1975 год
Шрифт:
Спали мы на земле вокруг костра. Кто на сложенной палатке, кто на спальном мешке. Зверев — на телеге. Чтобы костер не погас до утра, мы заправили его большой корягой. Огонь защищал нас и от холода, и от комаров.
Утром ребята вскочили и, не позавтракав, бросились к лопатам и киркам.
— Не спешите, — остановил старик. — Отвал подождет. Позавтракайте.
— Пока погода хорошая, надо бы покопаться, — возразили ребята. — А вдруг испортится.
— Не испортится, — сказал Иван Иванович уверенно. — Хорошая погода будет стоять еще дня три. Видите, ель хвост
— Живая ель в сенях?
— Почему живая? Еловый чурбан с одной веткой. Ставят его на пол, веткой к стене. А у стены устанавливают самодельную шкалу. Сухая ветка поднимается и опускается. И амплитуда колебания достигает двадцати пяти сантиметров. У меня в сенях и сейчас такой «прибор» стоит.
Отвал тянулся вдоль заброшенных старательских шахт и напоминал крепостной вал. Ребята перелопачивали породу с быстротой человечков из мультфильмов, перерыли десятки кубометров. А старик все ходил, приноравливался. Подойдет, поднимет кусок породы, повертит в руке, отбросит и идет дальше. Наконец приземлился. И вскоре нашел друзу горного хрусталя.
— Хороший образец для музея, — сказал он, поглаживая каменный цветок.
Работал старик три часа в день, а преуспевал больше ребят, которые копали от зари до зари. Потому что работал со знанием дела. По кускам породы он определял, насколько близко к кварцевой жиле они лежали в земле. Если далеко, то и копаться в этом месте нечего. Горщик секретов из своих познаний не делал. Делился с ребятами, учил их понимать камень. Но, видно, одного этого мало, чтобы быть с камнем на «ты»,
— Иван Иваныч! Топаз! — заорал Женя и, глупея от восторга, поскакал к горщику.
Тот взял обломок камешка и, мельком взглянув, вернул обратно.
— Это не топаз. Кварц.
— Как вы определили?
— Я-то камень чувствую, — сказал горщик. — Топаз отличается от кварца по сколу, по весу и по радужному свечению в местах микротрещин... А это у тебя раух-топаз, говоря по-русски, дымчатый кварц. Но здесь могут встретиться и топазы.
На Семенихе мы пробыли три дня и три ночи. Кроме друзы горного хрусталя, старик нашел для музея и другие камни: раух-топазы, кристаллы кварца, розовый письменный гранит...
Перешли вброд Адуй и двинулись в обратном направлении к копи Шерловой, что неподалеку от поселка Липовское. Копались недолго, часа три, не больше. Жене и тут улыбнулась удача. Нашел кусок породы, в котором сохранился осколок самоцвета. Опять побежал к горщику.
— Это малиновый шерл, — сказал старик, преобразившись. — Знаменитый малиновый шерл. Очень редкий камень. Видишь, чем он отличается от кварца, хоть и похож на него? У кварца штриховки поперечные, а у малинового шерла — продольные. Да и цвет его выдает...
День шел на убыль. Зверев предложил переночевать в брошенной деревне, но ее от нас отделяло
— Рассупонивай! — закричал старик.
Женя заметался, не зная, что делать. Когда лошадь наконец освободили от упряжи, она тут же легла на живот. Умное животное не имело никакого понятая о площади и массе, но своим лошадиным чутьем учуяло: чтобы болото не засосало, надо лечь на живот.
Зельберг испугалась, изо рта пошла пена, глаза полезли на лоб.
— Отойдите! — приказал нам Зверев.
Мы отошли на несколько шагов.
— Отойдите подальше, совсем отойдите.
Старик стал неторопливо беседовать с лошадью. Когда та успокоилась, хозяин велел ей подняться на ноги. Лошадь послушалась. И старик стал отводить ее на сушу. Лошадь, быстро-быстро переставляя ноги, двигалась боком к краю болота.
Переночевав в деревне, рано утром мы отправились к Мурзинке. Не доходя до селения, я распростился со своими спутниками. Мне надо было идти лесом к шахте, к геологам. Старик был доволен поездкой: нашел для музея интересные образцы.
— А ты много приобрел? — спросил я Женю, который среди ребят был наиболее удачливым.
— Рубля на полтора, если перевести на деньги. Да разве в этом дело?! Для искателя ценно только то, что он сам нашел.
...Прораб шахты Гумар Шайбуллович Хайбуллин встретил меня как старого знакомого. Показал старые копи, которых тут было видимо-невидимо: они напоминали заросшие противотанковые рвы. В глубине этих «рвов» находились закопки — заброшенные, полузаваливщиеся шахты кустарей. Глубина одной из них достигала, например, семидесяти метров. Сейчас горняки использовали ее как запасный выход из шахты, где вели разведку.
Гумар Шайбуллович водил меня по многочисленным штрекам и забоям и рассказывал, что и как. Здесь в основном прятался фиолетовый аметист. Его разведку вели уже на глубине девяноста пяти метров.
В одном из забоев молодые проходчики убирали породу. Ребята — универсалы: сами бурят, сами взрывают, сами убирают породу, сами откатывают.
— Где тут прячутся аметисты? — спросил я сменного геолога Марата Климова.
— В скальных щелях прячутся. В пустоте. — Он показал гнездо, откуда посыпались самоцветы, добытые очередным взрывом.
— Я-то думал, в поисках самоцветов лазаете по горам и стучите молотком, а вы, оказывается, шахтеры...
Горняки заулыбались.
— Мы, наверно, так бы и поступали, — сказал Климов, — но нас опередили старатели. За триста лет мурзинские кустари понаоткрывали столько месторождений самоцветов, что мы не успеваем определять их запасы...
Да, задали работы геологам мурзинские мужики.
Р. Саримов, наш спец. корр.
Мурзинка — Адуй-камень