Журнал «Вокруг Света» №12 за 1990 год

Вокруг Света

Очарованные Чарой

...Красавица Чара, словно пряча свои сокровища, встретила экспедицию И.А. Ефремова в декабре 1934 года свирепым морозом с ветром, от которого отворачивались и останавливались даже олени.

«При работе в районе Чарских порогов (во время 45—52-градусного мороза),— писал Ефремов в отчете,— самым большим препятствием был ветер, который дует здесь постоянно, достигая такой силы, что весь снег начисто сдувается из Чарского ущелья, оставляя чистый, как стекло, лед и голые камни. Идти против такого ветра почти невозможно...»

В 1984 году мы опять разделились на два отряда, один из которых сплавлялся на надувном плоту по Чаре маршрутом И.А. Ефремова. Сплав по ней начали

от эвенкийского села Чопо-Олого, расположенного на берегу реки в четырех километрах от железной дороги. Чара в этом месте прихотливо извивается по долине, постепенно приближаясь к Кодару. Зубцы северной части Кодара намного ниже южных, но не менее живописны. Особенно выделяется один из них — явно кратер бывшего вулкана. Его вершина представляет собой наклоненную чашу с частоколом острых скал по периметру, причем в сторону Чары лава проделала в этом частоколе огромные ворота.

К вечеру дошли до северо-восточного угла Чарской котловины, где Кодар смыкается с Удоканом. Отсюда на протяжении примерно 120 километров Чара становится порожистей и делает бесчисленные резкие повороты, протискиваясь между отрогами этих хребтов. Первый же небольшой порог, Сулуматский, оказался для нас серьезным предупреждением. Вследствие излишней уверенности в устойчивости своего судна мы вышли на порог небрежно. И немедленно поплатились за это: поток бросил плот на огромный центральный валун, развернул боком, а двухметровый вал моментально накренил нас на 45 градусов. Но в следующую секунду плот выровнялся. Отделались испугом. Самые серьезные пороги на Чаре — Торские (ниже впадения Большой и Малой Торы) находятся не в узком межгорном проходе, а посреди широкой долины, где Чара мчится напролом, через гряду из красноватых гранитов. Огромные округлые камни, за тысячелетия до блеска отполированные водой и песком, кажутся сверкающими шлемами богатырей, взявшихся остановить бурную реку. К сожалению, Ефремов не упомянул в отчете о Чарском походе,— как ему удалось с караваном оленей и тяжелым грузом благополучно пройти незамерзающие Чарские пороги.

Пробежав по порогам и шиверам между гор, Чара в среднем течении становится сравнительно спокойной и широкой, со множеством островов, заросших стройными 30-метровыми елями, лиственницами, и с глубокими плесами. Мы расстроились, ведь плыли на ПСН-25 — судне громоздком и тяжелом для гребли, а тут еще сильный встречный ветер.

Пришлось прибегнуть к хитрости, воспетой еще волгарями: «Эх, зеленая, сама пойдет...» Бурная Чара постоянно подмывает берега и валит тысячи деревьев. Нашли упавшую свежую ель попушистей, привязали ее за комель к носу нашей баржи и бросили в реку. И зеленая «лошадка», лапы которой распирало течением, тащила нас вперед даже при встречном ветре. Однако не стоит особенно уповать на эту «лошадку». Ибо на плесах при слабом течении она не работает, а на перекатах становится якорем.

«Тот плоский место»

У нас были основания полагать, что загадочное место, в котором «много черта»,— на водоразделе рек Чоруоды и Ат-Бастаха, где недалеко от гольца находится небольшое труднодоступное плато. Поэтому наиболее опытные участники экспедиции из Арзамаса во главе с Николаем Малышевым (второй отряд «Подлунной-84») отправились в августе 1984 года на разведку «чертова места».

Поднявшись от реки Хани по Ат-Бастаху в ее верховья и пройдя мимо цепочки красивейших горных озер, ребята с трудом взобрались на плато по его единственно доступному юго-восточному склону. Оно вытянуто на два километра и представляет каменистую площадку (помните «плоский место» в рассказе «Голец Подлунный»?) высотой чуть больше 2000 метров, ограниченную с трех сторон мощными полуцирками.

Плато обладает достоинством, очень важным для первобытных людей,— крутые сбросы и полуцирки делают его практически недоступным для хищных зверей, которых в те времена

было куда больше, чем ныне. Кроме труднодоступности, на самом плато достаточно «много черта» (высота, постоянно пронизывающие ветры, отсутствие зверей и птиц), чтобы на него не заходили теперешние охотники, а следовательно, чтобы оставались нетронутыми его сокровища. Поэтому участники нашей экспедиции облазили плато вдоль и поперек. Однако ни пещеры, ни других признаков древней жизни они там не обнаружили. К тому же резко ухудшилась погода. Ребята шутили: «Мы не верим в черта, вот он и устраивает нам козни каждый год, чтобы мы не нашли его место...»

Позже геологи помогли ребятам добраться до аэропорта, а меня на моторной лодке по Токко бригадир оленеводов довез до Тяни. Здесь я и стал искать потомков Кильчегасова, расспрашивал жителей о ефремов-ской экспедиции и «чертовом месте». Однако большинство стариков, ветречавшихся тогда с Ефремовым, уже умерли, а сыновья Кильчегасова погибли в войну. Оставались надежды на дочь знаменитого охотника. Но Дарья Павловна была в те времена девчонкой, которой отец не мог доверить тайны пещеры с «рогами мамонта».

Зато встреча с Сергеем Алексеевым стала сюрпризом. Правнук Кильчегасова, учитель местной школы, он основал небольшой исторический музей, гордостью которого являются останки мамонта, найденные вблизи села. Среди прочих экспонатов музея меня поразил наконечник копья древних охотников. Дело в том, что в квартире Ефремова в Москве стоят два копья африканских охотников с точно такими же наконечниками! По-моему, это прекрасный аргумент в пользу гипотезы Ефремова об общих началах народов Африки и древней Сибири. Следовательно, вполне реальной может оказаться пещера, о которой Кильчегасов рассказывал Ивану Антоновичу и которую, кстати, нам обещает помочь разыскать Сергей.

«Радоваться препятствиям...»

Лишения и радости первооткрывателя И.А. Ефремов сочетает с активной научной деятельностью. В 1935 году он становится кандидатом, а в 1940 году уже доктором биологических наук. Но ученый не хочет искать останки древних животных вслепую, в надежде на удачу. Глубокие познания и практический опыт позволяют Ефремову соединить геологическую летопись с историей развития жизни на Земле, и рождается новая отрасль палеонтологии — тафономия, наука о закономерностях естественного захоронения доисторических животных. Благодаря тафономии в послевоенных палеонтологических экспедициях, описанных им в «Дороге ветров», Ефремов в Монгольской Гоби нашел столько останков гигантских динозавров, что их последующая обработка в Палеонтологическом институте заняла десятки лет. Теперь реконструированные скелеты вымерших чудовищ стали гордостью Палеонтологического музея в Москве. А тафономия — не только верный компас палеонтологов, но и надежный помощник геологов при поисках органических полезных ископаемых.

Заслуги Ефремова как исследователя Монголии оценили организаторы недавно открытого в Кяхте музея путешественников Центральной Азии. Иван Антонович занял там достойное место наряду с великими путешественниками и исследователями Центральной Азии — Козловым, Пржевальским и Семеновым-Тян-Шанским.

Все 14 геологических и 17 палеонтологических экспедиций И.А. Ефремова (из которых 26 он руководил) завершились успешно. Часто спрашивают: в чем причина этих успехов? В везении? В необыкновенной удачливости Ефремова? Но ведь Фортуна не может столько раз награждать одного и того же... Значит, это такая же закономерность, как и открытая им тафономия, которая складывается прежде всего из огромного духовного потенциала Ефремова — его постоянного страстного желания приносить максимальную пользу обществу. Помните, что говорит его главная героиня в «Часе Быка» — «...помогать другим, делая добро, создавая прекрасное, распространяя знания. Иначе какой смысл в жизни?» Это нравственное кредо Ефремова.