Журнал «Вокруг Света» №12 за 1990 год
Шрифт:
Просматривая календари, издававшиеся городской думой, и другие документы, я очень часто встречала фамилию А.М. Сибирякова — особенно там, где речь шла о разных общественно полезных делах.
В конце 70-х годов все передовые люди Сибири ощутили необходимость иметь свой Сибирский университет: нехватка культурных и знающих специалистов стала катастрофической. Решили открыть университет в Томске, тогдашнем крупном торговом центре. Александр Михайлович горячо поддержал эту идею и подарил 100 тысяч рублей на постройку здания университета. А затем еще 10 тысяч рублей с тем, чтобы проценты от этой суммы раз в три года выдавались в виде премии за лучшие исторические сочинения о Сибири. Сибиряков преподносит университету купленную им у сына поэта Василия Жуковского
После страшного пожара, случившегося в Иркутске в 1879 году, Александр Михайлович отстраивает богадельню для престарелых, основанную его отцом, открывает бесплатную школу, дарит городской библиотеке редкие издания книг и все время заботится о мужской гимназии, которую окончил в 1867 году,— в частности, покупает для нее почти все картины, экспонировавшиеся на одной из иркутских выставок — полотна Айвазовского, Орловского, Пескова, Семирадского и скульптуру Антокольского «Иван Грозный»...
Очередная папка в областном архиве оказалась таким сюрпризом, что у меня захватило дух — вот удача! Дело канцелярии Иркутского генерал-губернатора о награждении негоцианта Сибирякова французским знаком отличия... Из бумаг узнаю, что французское правительство обратилось в МИД России с тем, чтобы наградить Александра Михайловича знаком отличия «Пальмовая ветвь» за услуги, оказанные им в 1890 году французскому путешественнику Ш. Рабо во время изысканий последнего в Сибири. Поэтому департамент общих дел просит канцелярию генерал-губернатора сообщить сведения о Сибирякове и свое заключение по предложению французского правительства.
В деле есть и бумага, в которой говорится, что государь утвердил «принятие и ношение почетным гражданином Иркутска Сибиряковым пожалованного ему французским правительством знака отличия «Palmes de instruction Publique».
Теперь о фотографии, с которой все началось.
Несколько лет назад мне в руки попала старая фотография на плотном картоне, на ней изображен пожилой человек. К сожалению, фотография была испорчена глубокой царапиной. Под дарственной надписью стояла подпись — А. Сибиряков и дата — 25.XII.1915 г. Не может быть! Ведь в БСЭ приведена дата смерти —1893, я уже говорила, что при чтении летописи и документов у меня были смутные подозрения в неточности этой даты, но я их гасила. А тут начала анализировать все известные мне к тому времени факты. Вот, например, запись в летописи от 25 августа 1898 года, в которой говорится, что А.М. Сибиряков подарил участок земли под строительство двух зданий для вдов и сирот. И почему в энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона издания 1900 года указан только год рождения, а года смерти нет? А в «Сибирской энциклопедии» указан год смерти — 1933. Еще раз анализирую все это и пишу письмо в редакцию БСЭ; через несколько месяцев получаю ответ, что «действительно, произошла досадная ошибка, которая в следующем издании будет исправлена». И указывается дата смерти А.М. Сибирякова: Ницца, ноябрь 1933. Некролог помещен в «Бюллетене Арктического института» за 1934 год.
На мой запрос в городскую мэрию Ниццы пришло подтверждение: «Ницца, 11 января 1988 г. Мадам, по Вашей просьбе имею честь подтвердить Вам, что Александр Сибиряков умер в Ницце, в больнице Пастера, 2 ноября 1933 года. Примите мои самые искренние чувства. Заместитель генерального секретаря А. Фаро».
Но когда уехал Сибиряков во Францию? И почему уехал, навсегда отказавшись от того, что было ему дорого? Интересовался ли он там, в зарубежье, что происходит в его стране?
Его жизнь оказалась как бы рассеченной надвое, и мы ничего не знаем о долгих годах эмиграции А.М. Сибирякова. Не пора ли восстановить подлинную и полную биографию этого замечательного человека?
Галина Алексеева г. Иркутск
«Этэ дэн, Джеймс?»
...на
Обязательный ритуал обмена вежливыми приветствиями не изменялся, даже если наши хозяева опаздывали, что случалось довольно часто, ибо в переносе встречи на час или два ганцы не видят ничего ужасного. На все есть чрезвычайные обстоятельства и воля богов.
Так, аудиенция с министром информации, твердо намеченная по программе на первый же день нашего пребывания в Гане, переносилась со дня на день в течение коротенькой недельной командировки. Впрочем, в уютной приемной нас поутру всегда приветливо встречала секретарша. Она деликатно откладывала на столик с зеркальцем расческу, с помощью которой приводила в порядок свои волосы, выпрямленные химией на европейский лад , неторопливо надевала на ноги сброшенные лакированные лодочки, наверняка невероятно жавшие ей ступни, особенно когда на улице от жары плавится асфальт, с удовольствием потягивалась в предвкушении приятной беседы и радостно устремлялась нам навстречу. (С каждым днем мы убеждались, что чем выше по рангу начальников мы ожидали, тем миловиднее и приветливее были секретарши в их приемных.)
Она предлагала нам самые мягкие кресла, даже приносила запотевшие бутылочки воды и... преспокойно продолжала болтать по телефону на домашние темы.
Поначалу мы верили, что «начальник сейчас придет» или «вышел на минутку в соседнее министерство». Но когда ожидание растягивалось на часы, мы начинали понимать, что не стоило воспринимать слова нашей хозяйки буквально.
Можно даже было дождаться шефа, который усаживал нас на удобное место у кондиционера, был само внимание и обещал незамедлительно решить все вопросы. А через день та же обаятельная секретарша, мило улыбаясь, сообщала, что мы обратились совсем не по адресу.
К слову сказать, наша встреча с министром информации, запланированная им самим, так и не состоялась. В последний день, когда мы уже собирали вещи перед отлетом, примчался на грузовичке запыхавшийся Джеймс с приглашением на министерскую аудиенцию. Из-за настойчивых уговоров явиться на долгожданную встречу мы чуть не опоздали на самолет.
И все же наши планы в Гане оказались бы лишь пунктом в тщательно расписанной по часам программе, то есть на бумаге, если бы не наш отзывчивый Джеймс. Он сочувствовал нам, может быть, еще и потому, что сам окончил Киевский университет, и представлял, в какое беспомощное положение ставят нас ловушки ганской бюрократии. В трудные моменты он смешил всех украинскими поговорками, а когда мы возмущались разными «проволочками», Джеймс терпеливо объяснял, что ганцы очень вежливые люди и не хотят нас огорчать отказом: у хорошего человека всегда должна оставаться надежда. Мы поняли также, что ганский чиновник будет тянуть время, пока не почует личной выгоды для себя.
Только когда мы вручили Ассоциации ганских журналистов привезенные в подарок пишущую машинку и диктофон, а чиновникам — мелкие сувениры, дело сдвинулось. После импровизированного ужина-встречи в нашем гостиничном номере с ганскими друзьями стала воплощаться в жизнь долгожданная мечта об автомобиле, без которого в здешних условиях мы никуда не могли тронуться. Наконец, была назначена поездка в город Тему, неподалеку от столицы, с заездом в Легонский университет...
Мы проснулись в отеле «Амбасадор» в лучезарном настроении, которое не смогло нарушить даже обязательное легкое постукивание в дверь около шести часов утра местных горничных. Кукольное большеглазое личико в кудряшках заглянуло в номер и проворковало нежным голоском: «Не нужно ли побрызгать раствором от комаров, или сменить белье, или, вообще, не нужно ли чего-нибудь?»