Журнал «Юность» №04/2022
Шрифт:
Так, и где мои-то? Где мои?
Браток, пивка мне… какое есть похолоднее… «Рогань» типа специфика местная, ага, название, как и вкус, как ры… Не, ничо. Хотя тепловато. На такой-то жаре льда хочется. Жидкого льда. «Ботшкуу», кег в смысле, подожду.
Блин, тут все меняется и все то же самое. Как же мы тут пили пиво это тепловатое днем и крепленое вино вечером и ночью? Это ж невозможно: печень прищурилась. Где мои, а, нормально, надо уже на обед идти, в кафе-гриль «Кубаночка», кабаночка, как я говорю, и все ржут.
Пивко ничего… грубовато, но ничего. Горькое. Натурпродукт. А Олеся эта ничего, сиськи маленькие, первачок, но свои, бедра коровьи, но тоже на пользу… Тебе, чемпион, ничего не светит, ибо нежели выше тебя на полголовы, а дылды
Мы тут тоже резались. Я-то по настольному теннису ок, я тут всех и подбил, после второго курса чтоб смотаться в спортлагерь, хотя только паре человек вышло бесплатно, за остальных предки пробашляли, но это ж 90-е, тут по-любому плати, никто никому ничего не должен. А у нас там Полинка такая… Нет, у русских ни ума, ни фантазии – имена во всех поколениях как под копирку. В моем все Насти и Полины, раньше Юли, потом Софьи, Олеси через «о» и «а», офигенная разница, а моя вполне с нейтральным именем. Библейским. Надеялись. Оказалось, песня, говнороманс или шансон, «Анна / На кушетке бездыханна». Мне откуда такое говно знать, я – Nirvana, Guns N’Roses… Я тебе покажу бездыханна, чмошник, токо пальцем тронь… Кстати, где они? Браток, давай еще стаканчик, нагревается быстро… О, новый кег, отлично, освежусь… Блин, чо это?.. Ладно, ладно, никаких претензий…
Олеся… тоже песня была такая советская, дебильная. Дважды дебильная: как советская и как пункт бэ, песня с именами. «Алисааа умееет в блокнотыии…» Позорище. Кстати, Алис тоже развелось, видать, миелофонами уже перестали дразнить, наконец-то. А так рифма дебильная к имени присохнет – не отвяжется.
Я-то лично на секции с 10 лет. Родоки отдали, чтоб дома не отсвечивал. А мне и по кайфу там, а то дома делать нечего – родоки до ночи в кооперативе своем, потом у них платка, тогда у все палатки у метро или точка на Лужниках или Черкизоне. Переход к рынку. Перешли вот…
Все-таки сказали иди в технический вуз. Ну, пошел, благо конкурс никакой. Поток – все парни, пара девочек. Реально красивые! Нет, точно! Не знаю уж, за что нам так повезло… или мне не повезло. Нет, я знаю все эти присказки: хочешь стать красивой – поступи в технический вуз. «Девушка, вы в МИФИ учитесь? – На себя посмотри, уродина!!!» Полинка звезда реально. Конечно, хотелось перед нею… И получилось. Тоже какой-то дядя пожилой за тридцать с нами играть ввязался, я его, конечно, насухо – ни хрена не умеет! – а он такой, спасибо, парень, за игру, и купюру кладет на стол. Я тут же в карман шорт джинсовых обрезанных ее сую и Полинке подмигиваю. Она плечами пожимает. Вечером она на танцах с этим не танцевала, нет, всего-то о чем-то говорила недолго, потом оба исчезли, я пошел поискать, но нажравшийся упал в кусты, «вертолет» утянул, и до утра пролежал… Очнулся не до того, как будто ничего и не было, а может, и не было, мне уже пофиг. Вообще двадцать пять лет тот эпизод не вспоминал. Вернулись в Москву, доучились, военные сборы, диплом, распределения нет, ничо не должен государству, дальше трудоустройство по блату, там своя семья… Где мои с курса, не знаю, интересно, но искать по соцсетям лень, сюда вот заехали по старой памяти, все равно никуда не выпускают…
Не, ну где мои-то, где мои? Волнуюсь!
Никто не совершенен
Рассказ
Я не узнал Роджера: вместо легендарного барабанщика стадионной группы семидесятых в студию вошел старичок, какой-то очень маленький, худой до угловатости.
«Вот это наш второй звукоинженер», – представил меня продюсер.
«О’кей, cool», – улыбнулся Роджер. Знаменитая улыбка, лукавая, двусмысленная – на всех обложках альбомов, и постерах, и значках, и прочей продукции. Улыбка сводила с ума и девочек, и мальчиков. Еще – ямочки на полных щеках, вместо них теперь глубокие морщины. Некрасиво постарел. Я устыдился этой мысли. Сколько ему сейчас, 70? Как говорится, дай нам бог в его годы сочинять и выступать. Правда, он несколько лет молчал, ничего не было известно о его проектах, и вот этот новый альбом, на который меня пригласили поработать эдаким техническим продюсером, – он, я так понял, готовится втайне. Ну это меня не очень удивило: пиар-ход, значит, такой. Хотя, может, еще что.
Да, так вот я пришел, когда Роджер уже уходил. Бледный, с потом на лбу. В цветастом кашне на плечах – хоть в студии тепло, да и зимы у нас мягкие, не в России живем. Надел тонкое кашемировое пальто и, как говорится, покинул здание. Совсем не похож на рок-звезду.
Я тут же проверил, сколько лет – 69. Через полгода семьдесят. Ого. Я, между прочим, сам фанат его группы, с детства. Живи до ста лет! А этот альбом с рабочим названием «Nobody’s Perfect» пусть будет подарком на семидесятилетие.
Моя задача как звукоинженера – собирать и микшировать партии, гостями записанные. Но мне интересен исходный материал. А он вообще-то полностью готов. Роджер в домашней студии сделал очень высококачественное демо. Сам сыграл все, понятно, барабаны, но также и бас, ритм-гитары… На соло-гитары он, вполне логично, позвал своих друганов типа Эрика Клэптона и Джеффа Бекка – они должны были прислать свои записи из Англии позже, это не мое дело уже. Бас, ритм-гитары и клавиши должны были переписать местные музыканты, обязательно – молодые и виртуозные. «Но чтоб точно все мои штрихи снимали!» – велел Роджер. То есть играет вроде как он, но – не он. История знает кучу альбомов, полностью сочиненных и записанных одним человеком – от Пола Маккартни до Ленни Кравица. Роджер так не хочет: «На всем сам клево не сыграю. Никто не совершенен!»
Вокал у него удивительный. Это вокалом назвать нельзя – хрипловатый шепот. Чем тише – тем лучше. Как будто тебе в ушко говорит. Но, конечно, устает. Несколько дублей – на последнем уже… даже ноты врет. Я удивился, когда понял, что отбираются именно эти, последние дубли, усталые и с «лажей», так сказать.
Но барабаны его звучат как тогда. Гром и молния. Одно прикосновение палочкой к тарелке: и шум – как град по жестяной кровле… Это его, фирменное. Барабаны Роджера пробивали стадионы. И дело не в аппаратуре – это в пальцах. Он и ведром ржавым стадион пробьет. Как Кит Мун или Джон Бонэм, друганы его покойные.
Я послушал первым делом мультитрек, отметил странное: барабаны загоняются. О чем, пересекшись с Роджером, попытался ему сказать.
– Мистер Карпен…
– Роджер, – оборвал он меня. – Зови меня Роджер, дорогуша.
Роджер для всех, Реджи для близких. Я не близкий.
– Да, прости, что хотел сказать?
Я начал объяснять, что в таком-то треке, называется, кажется, «Heaven Is…», то есть «Here in Heaven», простите, барабаны «загоняются» в финале, такт как будто обрывается, и что это так и надо ли, и в горле у меня пересохло: какая чушь, с таким банальным перфекционизмом только с молодыми группами работать (что я и делал ранее), не с корифеями. Он слушал, наклонив голову, нахмурившись и покусывая кулак. Потом вдруг улыбнулся:
– Ну, никто не совершенен!
И – покинул здание. А я все свел очень легко и просто в итоге. Все «село» куда нужно.
Да, вопросов я особо задавать не мог бы. Роджер работал по странному расписанию: с 11 утра до 3 часов дня. Время, когда рок-музыканты только просыпаются, и раньше пяти в студии ждать некого.
В одном треке Роджеру нужен был синтезатор. Старинный аналоговый. Сейчас все это можно сделать на компьютере – собственно, в демозаписи звучит комп, но он четко продюсеру приказал: винтажный Oberheim OB-Xa. У него звук такой, знаете, булькающий, смешной. Куча хитов 80-х с ним записана, сейчас не вспомню, что именно, но голос прям характерный. И вот такая фигня старомодная Роджеру нужна зачем-то. Там партия к тому же примитивная: ты-ды-дыры, тырыдым. Буги-вуги такое, только электронное. Прикольно, правда.