Журнал «Юность» №04/2022
Шрифт:
Ну, в нашем мировом мегаполисе, столице мира, любой инструмент можно найти за денежку. А музыкантов – за гроши, только брось клич – очередь у входа в студию.
Продюсер нанял некого Адама Лейкмана, под тридцатник парня. Он мне рассказал, что Роджер когда его увидал, говорит: ох, ты ж небось сын Дика Лейкмана, клавишника такой-то группы, ну прям spitting image, вылитый отец! Мы ж с ними в турне ездили в каком году… семьдесят… тебя еще на свете не было, наверное! А старик твой мне с тех пор ящик виски должен, напомни при случае, я не пью, здоровье не позволяет, но тут дело принципа! И это, знаешь: играй от души, как ты сам чувствуешь, как надо… Никто не совершенен, несовершенства делают
Адам так испугался, что сыграл аж двадцать дублей этого «тыгдыма» – а он реально мастер всех этих синтезаторов, что понятно: сын своего отца, вырос в домашней студии, набитой этой параферналией. Роджер также оценил его игру как совершенную. И я дико удивился, когда мне велено было миксовать последний дубль, усталый и с ошибкой на коде… Кто я такой, чтобы спорить?
Через пару недель такой работы мне позвонил продюсер, ну, тот самый, главный:
– Не выехал еще? Хорошо. Сегодня не приходи, Роджер не смог… В общем, делать нечего пока что. Нет-нет, все нормально, все по плану, просто ему надо там по личному вопросу… Короче, я тебе позвоню завтра, скажу, что куда.
Завтра он мне не позвонил. И вообще не позвонил. Просто прислал чек… Это что значит, что меня выперли с проекта? Чего я не так сделал? Впрочем, что угодно: никто не совершенен. И я стал искать другую работу, не зная, как сильно поднимутся мои акции всего через шесть месяцев.
Через полгода альбом Роджера «Nobodys’ Perfect» вышел, на всех носителях во всех форматах, на всех площадках. Аккурат к его юбилею. Об этом аж в новостях рассказали. Жаль, Роджер не смог оценить качество издания. Оказалось, что он уже во время записи был болен серьезно. Там счет шел на недели, как неделикатно сказал ему его врач. Отсюда атмосфера секретности, странные «не рок-н-ролльные» часы работы – тогда только силы есть. И отмены записи, потому что срочно поддерживающая терапия нужна. А барабанил он в кашне потому, что мерз всегда: худой и кровь плохая.
Я нашел альбом на стриминге, подключил айфон к хай-фай-системе и прослушал внимательно. Результат меня ошеломил: Джизас, я ж принимал участие в работе над шедевром! Огромный помпезный саунд, классные песни, и чувство такое… искренность прям сочится. Как будто родной человек тебе что-то очень важное сказать пытается. Цельный шедевр. То, что я принимал за ошибки и неточности, – именно они сработали на живость и искренность. Мне даже жаль стало, что такое чудо выходит в наше время, когда все слушают не альбомы, а отдельные песенки и плей-листы безвкусно наобум составленные, через пищащие модные наушнички… Не оценят. Нет…
Через неделю по выходе альбома я, сидя на кухне с полуденным кофе, смотрел новости в ютубе. Чуть ли не BBC объявило, что у альбома небывалый успех, в первую неделю сотни тысяч прослушек и хорошие продажи физических носителей. И вообще – кандидат на первое место в альбомном чарте США, докуда даже группа Роджера не добивала во время оно.
Какой-то гнусавый музыкальный критик «объяснял», что дело-де в искренности, винтажности, что сейчас такого никто не делает и так далее… Задним числом все объяснить можно, но вот тут я бы спорить не стал.
Было.
А сингл «Here in Heaven» уже на первом месте. «В этой песне смертельно больной музыкант рассуждает о том, что хотел бы встретиться со своими друзьями в раю, куда сам попадет вряд ли, ибо никто не совершенен».
Валерия Крутова
Родилась в 1988 году. Получила юридическое образование, работает специалистом по информационной безопасности.
Участник 18-го и 19-го Форумов молодых писателей, организованных Фондом социально-экономических и интеллектуальных программ.
Creepy-kpect
Пока у человека есть кожа, он хочет, чтобы ее касались. Жажда тактильных ощущений формирует интересы, круг общения и взгляды на окружающую действительность. Я бы сказала, что она вся – действительность – состоит из прикосновений. И пусть так и будет, потому что, если люди перестанут касаться друг друга, они просто-напросто сдохнут от воспаления кожи.
Вечер был, темнело медленно. Вдалеке светился крест. Я думала, что он освещен прикосновениями лучей солнца, заходящего в этот момент за горизонт. Горизонта не было видно, сплошь сараи и старые дома. Они были пустыми. А крест светился. И вот солнце зашло полностью, стемнело так, что я потеряла ориентацию в пространстве – где небо, где земля, где деревья рядом. Фиксировала их глазами только по опознавательным знакам. Вот – звезда из-за туч мрачных показалась. И скрылась. Вот – ветка в глаз мне, проходящей мимо, попала. Вот земля – земля под ногами. И я рада была ее чувствовать.
Но было темно. А крест светился. Что за черт, думала я, пока не пригляделась – крест был подсвечен, как подсвечены вывески на магазинах, а темнота сожрала церковь, и крест просто висел в воздухе. Крест висел, будто у какой модной девчонки на ключице, со стразами и страхами крест. Стразы она наклеила сама, а страхи ей наклеила набожная бабушка. Так и ходит. И крест светится.
Обычный крест без церкви под ним, ее темнота сожрала. И как ни подсвечивай, не станет светлее, святее. Вообще ничего не станет.
– Что такое крипи? – спрашиваю.
– Ну, это что-то такое, – помолчал, – криповое.
– Прекрасное объяснение. – Лезу в гугл. – Тип что-то страшное, пугающее.
Смотрю на него. Он шагает чуть впереди, и я только плечо и темный затылок вижу. Темно еще так.
– Ты, кстати, пугающий, – говорю.
Он оборачивается аж. Останавливается.
– Почему?
– Я-то откуда знаю. – Обхожу его и продолжаю идти. – Ты ж пугающий.
– Ну, чем я тебя пугаю? – Догоняет.
– Ты суровый, и мне приходится подбирать слова, чтобы общаться с тобой. Мне тяжело. Будто я у доски отвечаю перед учителем.
«Перед учителем, который мне нравится», – продолжаю про себя.
– Жесть.
Только и всего.
Мой учитель по французскому был французом. Дико повезло, кстати. Обычно в нашем языковом центре с носителями занимаются только изучающие английский. А тут целый кудрявый Ланселот. Я вообще думала, что так нормальных французов уже не называют. Но этот оказался ненормальным. Крипи – криповый – пугающий. Глаза черные, в них смотришь, словно в лес идешь, все дальше-дальше, а он сгущается, и кроны деревьев над тобой вдруг смыкаются, и стволы перед тобою тоже. Все, дошла. Встала и поняла, что встряла.