Журнал «Юность» №08/2024

Литературно-художественный журнал

V

Секирка [4]

Сидели они на жердочках, словно птицы.Росли у них на спинах голубиные крылья.Были кирпичного цвета их немолодые лица.И пахло страхом. Страх пахнет гнилью.Тут сколько ни пересказывай, все равно мало,тут сколько ни поминай, все равно всех не помянешь.Прадед мой явился прям там, во храме,ровесник мне, моложавый поджарый старец.Я писала записочки, разделяя живых и мертвых.«А у Господа живы все», – сказал иронично-колко.А потом поэта процитировал – про статус жертвы.И еще показал мне синюю крошечную наколку.

4

Секирка – мужской штрафной изолятор в Вознесенском храме на Секирной горе.

VI

Народ

Мой прапрадед – купец первой гильдии —никогда не видел свою правнучку

Лилию,но она получила от него больше,чем изумрудную брошку,спрятанную за подкладкой.Он передал ей хватку.Мой прадед умер в концлагере Соловецком,не оставил вовсе никакого наследства,но вся семья после его кончинынаходила причиныникому ничего не рассказывать.Говорили только, что поняли с одного раза.Мой дед прошел две войны, был ранен трижды.За двором у него росли три крученых вишни.Его первая женщина загуляла с немцами.Вторая была примерной. Со второй они не были венчаны,но прожили полвека, а может, и больше, со счета сбились,в бедности, которой тогда гордились.Мой отец был физиком с идеальным почерком.Я была его младшей любимой дочерью.Неудавшейся пианисткой – кисти-циркули.Мы с ним вместе читали романы Пикуля.И как будто бы даже были счастливы в девяностые,а потом я стала взрослой.Мой сын смешанной крови еврейско-русской,мало говорит, много чувствует.И на его долю тоже уже выпало всякого.У него и моего прапрадеда характеры одинаковые.Девятнадцатый август разменял недавнокупца первой гильдии прапраправнук.Говорят, человек живет в памяти трех поколений после,затем исчезает, память о нем выкуривается папиросой.И кажется, что человека никогда и не было.И кажется, все с листа начинается белого.Но это не так, поверь мне, я не помню, откуда знаю,что все они присматривают за нами из рая.Затертое слово «народ». О чем оно? Это слово.О том, что прапрадед мой в моем сыне родился снова.О том, что у каждого русского за спиною невидимый ранец,в котором прапрадед купец и дед, что был трижды ранен,отец с идеальным почерком и прадед с наколкой синей.Затертое слово «народ» на контурной карте России.

VII

Родинки

Думаешь, это я брежу, сошла с ума от горя,нет, то море Белое выступает порами,потом точек на бумагу каплет, кляксами рифм,в которых и дiм, и дым, и Крым, и прадедушка Митрофан.Обещал мне прийти под утро,красивым, отмытым, реабилитированным.В куртке с надписью Don Аbibass.Сижу на втором этаже с сердцем заминированным.Пришел! Пришел, но чумаз,а все равно красивый, как Боженька,ясный, как свет соловецкого маяка.Принес в дар ложку, обычную ложку,три картофелины, два буряка,половину моркови, лаврушку да лист капустный.Вскипятил воду, чего-то там наварганил, разлил по тарелкам.Зачерпнула, а в ложке пусто.Зачерпнула, и снова пусто…Длинная стрелказастряла на без четверть смерть.«Сколько той жизни, – хохотнул в кулак, —но самое главное в ней с рoдными набыться и посмотреть,хоть одним глазком посмотреть,как родинки моей драгоценной жонкистанут носить потомки».

* * *

Вот тебе, Анфельция, лагерная моя ложка.Запомни, Анфельция, русский народ – матрешка.Из большой достаешь среднюю, из средней еще усредней.Десятки, сотни, тыщи, муллионы людей.Сижу внутри глубоко-глубоченько-глыбоко.Маленькая такая матрешечка для брелока.А вынь меня, и большая станет пуста-пустехонька.Будет тебе охать.Будет тебе причитать, Анфельция, об ушедшем.Поздравляю тебя, Анфельция, со всем прошедшим.На часах меж тем без десяти кончина.Береги мужчину, Анфельция, береги своего мужчину.Вы, бабы, структуры воловьей,мед уст со звериной кровью,а мы – шеи широкие да ноги глиняные,с мамкой-землею связаны пуповиной,потому и живем короткомежду молотом и Молотовым [5] ,между молотом и молохом.

5

«Я оправдываю репрессии, хоть там и были крупные ошибки…» – В. М. Молотов.

VIII

Счастье

– А было ль счастье?– Было, Анфельция, было,твоя прабабушка сильно меня любила,да так любила, что каждому говорила.А я ее как любил, до последнего вдоха-выдоха.До самой двери в бессмертье – из ада выхода.Я и сейчас люблю. И ее, и все наше потомство.Когда средь осенних туч, сквозь дощ, луч солнцачертит в твоем блокноте еще одну линию,то это мы на тебя смотрим с небес с Фотинией,и радуемся, и кланяемся, и передаем приветы.С некоторой задержкой, но к нам приходит и «Литгазета»,и все те книги, над которыми с блохоловкой ночамиты сидишь в своем городе –

граде новой русской печали.

* * *

Человек человеку – приговор и расстрел.Человек человеку – очередной обстрел.Нас везли во тьме в еще большую тьму на теплоходе Глеб Бокийучить актуальные исторические уроки.Теперь другие уроки, не менее исторические.Мамка моя покойная была из-под Геническа.Папку из-под Киева занесло за каким-то…Родословное древо у нас, что макет лабиринта.Это еще без предков моей Фотинии драгоценной.Знаешь, я мечтал, что выживу и куплю ей платье концертное.Синее в пол с белым воротничком, кружевной нижней юбкой.В мясорубке несправедливости я мечтал, что моя голубкавыйдет на сцену снова, все еще тонкая, но уже беременная нашим третьим,и споет стихи про любовь.Любовь, навечно повенчанную с лихолетьем.

IX

Сердце

под нагрузкоюпод разгрузкоюбьется сердцебьется русскоесердце атомноесердце точноестук да стуксердце-молоточекдзынь да дзыньсердце-колокольчикбьется сердцеи добиваетсяроза краснаяв мире серомты прислушайся к сердцу русскомупод нагрузкою под разгрузкоюот рождения до бессмертиямилосердия милосердиястон предсердий

X

Чрево

И не знаю, рассказывать ли, а может, смолчать,наблюденье мое не из самых точных.Сорок недель носит ребеночка в чреве мать,растит ему сердце, легкие, головушку, позвоночник.Из себя растит, расстается с плотью и частью души,а он, скрюченный, в чреве ее – свет нездешний.Ты, Анфельция, то, что говорю тебе, наверное, запиши.А может, и не записывай, так безгрешней.Носит маменька крошку хлеба внутри, но еще не хлеб.Носит за тонкой стеночкой дитятко ненаглядное.Ждет, чтобы сыне ее подрос и окреп,молится перед неугасимой лампадою.Богородице молится: пусть выживет, доживет,приведет невесту, родит семерых и больше.Ходит мамка туда-сюда, гладит рукой живот,и чем ближе к родам, тем стеночка между мирами тоньше.Он, конечно, вырастет, поживет свое, а в конце пути,когда ходики на стене остановятся без пяти…Где ты видел ходики на стене в карцере под Маяком?Я не видел, но мне казалось. Так ли, тик ли… Чудовищным молоткомпо затылку баба щербатая, самая некрасивая баба в мире,трахнет прямого аки горбатого на краю могилы.Общей могилы, что потом и не разберешь, где чейсыне рожениц страны несчастной моей.И лежат спящие вечным сном, снова младенчикив чреве земли-матушки мальчики наши, кузнечики.Руки за спинами связаны, в головах ветер.Будет ли кто в ответе за них? Никто не будет за нас в ответе.

XI

Иов

Это будет повторяться снова, снова и снова —история многострадального Иова.Слово в слово.Вон он жил —светлоголовый Иов —не жалел слов,славил Господапочитал,считал овец, складывал, вычитал.А потом весь его капиталподелил на нульдиавольский поцелуй.Прямо в лоб целовал диавол каждого из детей:троих дочерей, семерых сыновей.Никого не осталось, чтобы отца обнять,только их матьвыла, рвала волосы:«Отрекись, Иов,как дурак сидишь,струпья скребешь черепком глиняным.Страданье безвинное —то значит, что нет Бога, нет Его промысла.Ох, Иов, Иов, ничего не осталось от тебя, кроме голоса,вот и скажи, прокляни».Со. Лов. Ки.

* * *

Ни в одной книге об этом не сказано,никому не пришло на ум.То сам диавол, завладевший человским разумом,забирался на высокий валуни глядел на море,губитель да рукоблуд,говорил «я велик», а был все равно маленьким,что кожный струпна теле Иова,на теле страны моей буйноголовой.А как звали? Ногтев, Эйхманс или Бухбанд [6] .Не так и важно.Вот скажи мне, откуда в человеке талант?От Господа, – скажешь.Мол, целовал Отецперед выходом,и родился младенец.Вдохнул, выдохнул,заорал, присосался к груди,не изувер совсем, новенький человечек.А потом диавола в себе разбудили как давай калечить, губить, катовать.К несчастiю рукою железною загонять.Не плачь, Анфельция, их никого уж нету,лежат костьми изнутри планеты,А диавол? Диавол вечен.Присматривается к человечине.Присматривается к человекув любом веке.

6

В разные годы начальники Соловецкого лагеря особого назначения.