Жюстина, или Несчастья добродетели. Преступления любви, или Безумства страстей

де Сад Маркиз Донасьен Альфонс Франсуа

– Мадам, – сказала весьма сконфуженная Жюстина, – я не предполагала…

– О да! Я вижу. Гордыня – это не та добродетель, которую я ожидала в вас встретить…

– Ах, вы правы, мадам: смирение – это первейшее качество души. Во всяком случае, в моем понимании. Прикажите, чтобы мне разъяснили мои обязанности, и не сомневайтесь, что я буду их исполнять неукоснительно.

– А я вам сейчас все объясню сама, голубушка, – И с этими словами госпожа Дельмонс увлекла Жюстину в глубину своего будуара. Там, за стеклянной нишей, располагались две небольшие комнаты.

– Вот то, что поручено вашим заботам, –

продолжала она, открывая двери первой из них. – Здесь только ванна и биде, наполнять и опорожнять их – несложно. А вот – другая. – И Дельмонс открыла вторую дверь. – Здесь подробности менее почтенные. Вы видите, что под этим стулом помещается судно; здесь есть и место, оборудованное по-английски, но я предпочитаю это седалище. Ну и вот еще сосуды для более мелких нужд… Ты угадала, они тоже подчиняются тебе. Есть еще одна вещь весьма деликатная, должна тебя предупредить; я понимаю, как это трудно, но я никак не могу обходиться иначе.

– О чем идет речь, мадам?

– Дело в том, что всегда, когда я… Нет, остальное, дитя мое, я скажу тебе на ушко: благопристойные люди всегда краснеют, когда говорят о таких предметах. Надо будет ватой, которую ты возьмешь из этого ящичка, подтирать… ну убирать, очищать те следы, которые остаются после некоторых необходимых отправлений.

– О, как! Я сама, мадам?

– Да, ты, собственноручно. Твоя предшественница выполняла это необычайно ловко, но я так уважаю тебя, ты так невинна, что будешь делать это только рукой.

– А как же это делала моя предшественница?

– Своим языком…

– Ох, мадам…

– Милочка, я понимаю, что это уж слишком для тебя. Вот куда заводит нас роскошь, изнеженность, забвение всех своих общественных обязанностей! Мы привыкаем смотреть на все, что нас окружает, как на вещи, предназначенные для всяческого нашего услаждения. Тысячи ливров ренты приводят нас к самым последним ступеням распущенности, но теперь я исправлюсь… Я обращаюсь в истинную веру! И твой высочайший пример укрепляет меня в этом решении… Вы будете кормиться вместе с моими женщинами, будете получать сто экю в год, устраивает вас это?

– Мадам, – ответила Жюстина, – несчастье никогда не торгуется, оно соглашается на все, что ему предлагают. Но признательность зависит и от рода службы, которая предложена, и от той манеры, с которой эту службу предлагают.

– О, всем этим вы будете довольны, Жюстина, клянусь вам, – успокоила Дельмонс. – Есть у меня, однако, привычки, от которых, умоляю вас, не заставляйте меня отказываться… Ах, я же забыла показать вам вашу комнату. Она сразу же за этими двумя кабинетиками, но прочно от них отделена… Взгляните… Настоящая крепость… А какая кровать… вот мой звонок, если вы понадобитесь. Ну вот, моя радость, я оставляю вас в ваших владениях и удаляюсь, поздравляя себя с тем, что могу хоть чем-то быть для вас полезной.

Оставшись одна, Жюстина не могла удержаться от слез. Она ясно увидела унизительность своего положения. «Как, – произнесла она про себя, – эта женщина, позвавшая меня к себе как будто бы из уважения к моим достоинствам, могла предложить мне столь унизительное занятие, даже не заметив, как это оскорбительно для меня. Еще бы! Она ведь настолько выше меня! О Мать-Природа, почему равенство не царствует среди людей?!»

Жюстину позвали к столу.

Она познакомилась со своими тремя компаньонками. Все три были сущими ангелами небесными. Вечером она приступила к своим почетным обязанностям: сначала туалет, затем биде. Жюстина брала губку, смачивала, мыла, вытирала, и все это в полном молчании: казалось, что достоинство графини Дельмонс будет скомпрометировано беседой со служанкой. Впрочем, возможно, что госпожа молчала, чтобы не выдать тайных намерений относительно своей скромной рабыни.

Однако наблюдательной и сообразительной сиротке не потребовалось долгого времени, чтобы убедиться, что примеры добродетели еще не оказали никакого благотворного влияния на ее достойную хозяйку. Пользуясь отсутствием супруга, она предавалась развлечениям без всякой предосторожности. Оргии, происходившие в роскошном будуаре по соседству с комнатками, вверенными попечению Жюстины, доказали ей, сколь неискренним было обращение мадам Дельмонс в новую веру. Однажды трое молодых людей ворвались в эти кабинетики чистоты и приступили к Жюстине с недвусмысленными намерениями. Бедняжка подняла крик, но никто не пришел к ней на помощь… В конце концов она решила, что придется отказаться от гостеприимства госпожи Дельмонс, но не сразу, а спустя несколько дней.

И вот как-то Жюстине послышался за стеной, в будуаре, голос Дюбура. Она прислушалась: несомненно, это был он. Однако предпринятые заговорщиками предосторожности были столь надежны, что Жюстине так и не раскрылись тайные намерения ее хозяйки и престарелого сластолюбца. Завеса осталась опущенной.

Около двух месяцев прожила Жюстина таким образом, столь же спокойно, сколь и монотонно в этом доме, пока огонь, пожиравший госпожу Дельмонс, не вырвался наружу. Однажды вечером Дельмонс, разгоряченная вином и скабрезными шутками, вошла в уборную. Тон ее был не столь серьезен, как обычно.

– Жюстина, – сказала она, – место моей третьей горничной скоро освободится. Моя Сюзанна влюбилась в одного из наших лакеев, я решила их поженить. Но, дитя мое, на этом месте мне потребуются от тебя услуги, может быть, несколько противоречащие твоему воспитанию…

– О чем вы говорите, мадам?..

– Нам надо будет спать вместе, надо будет, чтобы ты меня ласкала…

– Как, мадам, это и есть ваша новая добродетель?

– Так ты еще не отказалась от этих химер, дурочка!

– Химеры, мадам? Добродетель – это химеры?

– Разумеется, мой ангел, и притом самые чудовищные и смешные. Добродетель, религия – это рамки приличия для простаков, над которыми смеются философы и играючи переступают их. Веление нашей натуры, зов природы – вот единственные законы, которые должны править нами, и если они противоречат добродетели, тем хуже для нее! Я думала, что смогу победить ту страстную любовь, которую ты внушила мне, я думала, что твое присутствие успокоит меня, погасит огонь, который зажгли в моем сердце твои глаза. Если я унизила тебя теми обязанностями, которые на тебя взвалила, то лишь потому, что мне было необычайно приятно, мне было радостно показываться тебе обнаженной. Но твоя бесчувственность возмутила меня, я больше не могу заглушить в себе голос страсти, его необходимо услышать и откликнуться на него. И я хочу добиться этого любой ценой. Идем со мною, счастье мое!