Жюстина, или Несчастья добродетели. Преступления любви, или Безумства страстей
Шрифт:
Госпожа Дельмонс имела обыкновение, находясь в уборной, класть на шифоньер свои богатые, украшенные алмазами часы. Порою случалось, что она забывала их там, и Жюстина тотчас же исправно приносила их владелице. Через три дня после описанных нами событий часы госпожи Дельмонс исчезли бесследно. Допросили Жюстину. Ей не в чем было себя упрекнуть; она сказала, что, обнаруживая забытые часы, она всегда возвращала их хозяйке. Дельмонс не произнесла ни слова, но назавтра вечером прилегшая отдохнуть на свою кровать Жюстина услышала, как распахивается дверь в ее комнату. Небо праведное! Перед Жюстиной предстала госпожа Дельмонс, а за ней виднелись фигуры полицейского комиссара и нескольких стражников.
– Исполняйте свой долг, сударь, –
– Я вас обокрала, мадам? – Жюстина в смятении вскочила с кровати. – Вам ли не знать мою честность?
И в это мгновение, бросив взгляд на людей, вошедших вслед за комиссаром в ее комнату, она с ужасом признает в одном из них переодетого Дюбура. Этому ненасытному сластолюбцу мало было мерзости уже содеянного: он пришел, чтобы насладиться успехом своего замысла, зрелищем полной гибели своей жертвы, прочесть выражение отчаяния и безысходности на ее лице. Изощренность отвратительна, но она весьма радует испорченные сердца.
«Я погибла», – подумала Жюстина при этом открытии. Она хочет говорить еще, но ее не слушают. Обыск был произведен, часы были обнаружены: Дюбур, сам положивший их туда, вполголоса посоветовал комиссару приподнять тюфяк Жюс-тины.
Столь явную улику опровергать было нечем. Жюстину схватили. Дюбур самолично связал ее. Порок терзает грубыми веревками руки чистоты и невинности. Скажем даже, что, производя эти действия, злодей имел наглость прижать эти руки к застежке своих штанов, дабы они почувствовали, как возбуждающе подействовала на него эта дикая сцена.
Наконец, не слушая никаких жалоб, Жюстину бросают в фиакр. Дюбур и его камердинер, также переряженный в стражника, занимают места рядом с нею, чтобы везти ее в тюрьму, где скорее приличествовало бы находиться самим этим чудовищам. Дюбур, как только оказался в экипаже, задумал осуществить еще одно преступление. Камердинер крепко держал Жюстину. В одну минуту ей задрали юбку, оглядели, ощупали, обцеловали повсюду. Но Природа, к счастью, не дала распалившемуся развратнику успешно завершить свой замысел: снова возлияния оросили лишь преддверие алтаря, а донести сосуд до жертвенника не удалось. Экипаж прибывает к месту, останавливается. Жюстину выводят, и воплощенная невинность оказывается в тюрьме, доставленная туда как самая последняя воровка.
Процессы над бедняками, не имеющими ни состояния, ни покровителей, быстро совершаются в стране, где полагают, что честность несовместима с нищетой.
Все попытки оправдаться были напрасны. Вряд ли и самый искусный адвокат сумел бы защитить ее перед этим судом: у госпожи пропали часы, они были найдены в комнате служанки, стало быть, служанка их и украла. Жюстина перечислила все соблазны, все случаи покушений на ее честь, говорила о маскараде Дюбура, о его поведении по дороге в тюрьму – все напрасно! Все принималось за обычную изворотливость преступницы. Ей возразили, что господин Дюбур и госпожа Дельмонс – люди почтенные и на подобные поступки не способны.
Жюстину отправили в Консьержери, где ей предстояло провести оставшиеся дни, расплачиваясь за отказ участвовать в мерзостях. Спасти ее было суждено новому преступлению.
Провидению было угодно, чтобы, по крайней мере однажды, преступление послужило на пользу добродетели, уберегло ее от пропасти, уготованной ей коварством одних и равнодушием других.
Жюстина разразилась горькими сетованиями, жалобами на мошенников, погубивших ее. Но ее проклятия не обрушили гнева небесного на их головы, напротив, они благоденствовали. Дельмонс вскоре унаследовала от своего умершего на островах дядюшки ренту в пятьдесят тысяч ливров, а Дюбур, получив от правительства выгодную должность, увеличил свой ежегодный доход до четырех тысяч франков.
Стало быть, благополучие вполне может уживаться с преступлением; стало быть, в гнезде самых страшных пороков может поселиться то, что люди называют счастьем. Сколько примеров этой печальной истины нам еще предстоит узнать!..
Глава III
Событие, вырвавшее Жюстину из тюрьмы. В какое общество она попала. Новые угрозы ее целомудрию. Гнусности, которым она становится свидетельницей. Как и с кем она бежит из разбойничьей шайки
В тюрьме соседкой Жюстины оказалась некая женщина лет тридцати пяти, замечательная как своей красотой и умом, так и числом и разнообразием совершенных ею преступлений. Теперь она, так же как и Жюстина, ожидала приведения в исполнение смертного приговора. Одно обстоятельство только затрудняло судей: ей, запятнанной всеми мыслимыми преступлениями, нужно было подобрать достойную этих преступлений казнь, причем такую, какую закон разрешал применять к женщинам.
Жюстина внушила этой женщине живой интерес: преступление всегда заинтересовывается добродетелью, особенно если надеется сделать ее для себя полезной.
Однажды вечером, когда им обеим оставалось, надо полагать, не более двух дней до рокового часа, Дюбуа предупредила Жюстину, чтобы она не ложилась спать и постаралась, не привлекая особого внимания, занять место поближе к решетке.
– В восьмом часу, – объяснила Дюбуа, – в тюрьме вспыхнет пожар, это уж я подготовила. Конечно, в пламени погибнут люди, – эка важность. Нас не должны, Жюстина, волновать судьбы других, когда дело идет о нашем благополучии. Я не хочу знать эти смешные узы братства, которые выдуманы людским малодушием и суеверием. Будем сами по себе, дитя мое, будем одиночками, какими нас произвели на свет. Разве люди рождаются не в одиночку? Если для каких-то целей мы порой и сближаемся, то, как только отпадает в этом нужда, сейчас же расходимся. Каждый сам по себе – вот первый из законов природы, самый мудрый, самый нерушимый. С другими мы должны поступать сообразно нашим желаниям и возможностям: притворяться, если мы слабее, брать все силой, подобно зверям, если мы сильнее. И вот сегодня, среди смерти и огня, мы спасемся: четверо моих дружков, ты и я. Мы спасемся, Жюстина, клянусь тебе, и что нам до того, что случится с другими! Ты с нами.
Так, по необъяснимой прихоти Провидения, преступление стало покровителем невинности. В урочный час огонь вспыхнул, пожар мигом охватил все здание – не менее шести десятков людей погибли в пламени, но Жюстина, Дюбуа и ее сообщники уцелели. Той же ночью они добрались до хижины близкого приятеля всей шайки, промышлявшего браконьерством в лесу Бонди.
– Ну вот ты на свободе, Жюстина, – обратилась Дюбуа к нашей героине. – Теперь ты вольна выбрать себе такую жизнь, какую пожелаешь. Но если ты послушаешь моего совета, дитя мое, ты переменишь правила своего поведения, откажешься от поступков, которые, как видишь, ни к чему не привели. Откажешься от своей щепетильности. Щепетильности смешной и неуместной, потому что речь-то идет всего-навсего о сохранении целомудрия, а что уж говорить об этом, если, судя по твоим рассказам, Дюбур и Дельмонс давно уже его нарушили. Более того, скажу тебе, щепетильности опасной, которая чуть было не привела тебя на эшафот. Спасло-то тебя только преступление. Посмотри, к чему приводят людей добрые намерения и добродетельные поступки, ради чего жертвовать собой? Ты молода и красива, Жюстина, вручи мне на пару лет свою судьбу. Но только не думай, что к святилищу своего храма я поведу тебя по стезе целомудрия и скромности. Тот, кто хочет идти нашей дорогой, должен многому научиться и многое посметь. Убивать, красть, грабить, поджигать, отдаваться всем напропалую и уметь торговать своим телом – вот важнейшие добродетели нашего сообщества. Поразмысли над этим, дитя мое, и решайся скорее: оставаться в этой лачуге нам небезопасно, и еще до наступления дня мы должны уйти отсюда.