Зима Александры
Шрифт:
Аня отвернулась к окну. До Новоивановки оставался час езды.
В мире велась разработка искусственного интеллекта, электромобиль был запущен в космос, рушились и возрождались котировки акций, менялись правительства, границы, лидеры кинопроката, но ничто не могло изменить традиционный уклад деревни Новоивановка. Зайдя во двор, Аня тут же всё просканировала. Картинка была точно такая же, какую она видела десять лет назад. Стеклянные банки и полосатые половики сушатся на заборе. Куры вальяжно гуляют по двору. Собака натянула цепь во всю длину и ошалело бегает по своим
– Чёрт! Анюта!
Он пошатнулся и чуть не рухнул с крыльца. Сердце у Ани упало. Отец был пьян, а это никак не входило в её планы.
– Что ты вылез? Срамишься только! – раздался из коридора голос матери. Она проворно выбежала на крыльцо и затолкала отца в дом. Уже оттуда крикнула:
– Заходи, Аня! Я сейчас!
Когда отец был заперт в спальне, сумки разобраны, а горячие щи со свининой налиты в тарелку, смогли, наконец, поговорить.
– Хотели тебя в аэропорту встретить, – оправдывалась мама. – Но ты видишь, напился старый чёрт. В хлам.
– Он же закодировался недавно.
– Долго что ли ему опять? С апреля крышу сорвало. Надо было тебе раньше рассказать… А всё самогонка. Он её сначала для продажи гнал. Вроде, бизнес у него такой. Потом взял и напился вместе с соседом дядей Колей. И понеслась душа в рай. Чуть дом не спалил. Черти ему примерещились. Он костёр прямо на плите развёл, чтобы их, вроде, изгнать. Книги все пожёг. Там и твои были, школьные какие-то. Ну, белая горячка. Что это ещё может быть? К бабке что ли его отвезти?
– Какой бабке?
– Из Копотни, – перешла на шёпот мама. – Говорят, она даёт святую воду. После этой воды отвращение к спиртному. Врут, как думаешь? Денег жалко.
Мама говорила и говорила. Про баню, которую планировали, но решили лучше газовый котёл купить, как у Симаковых. Про соседку тётю Таню, которая умерла зимой. Нашли окоченевшую в сугробах. Про Тришкиных, которые пошли на охоту и случайно из дробовика застрелили старика-отца. Про школу, где сейчас в пятом классе только одна девочка учится. Такой набор, нет детей. Что ты будешь делать? Скучно ей, наверное.
Аня смотрела, слушала и уже не верила, что где-то в мире есть огромная, величественная библиотека имени Ленина, с просторными залами и уютными зелёными лампами. Она не верила в дизайн-завод Флакон с креативными зонами и бургерными. Пешеходная улица в Камергерском становилась всё призрачнее. Парк Горького, Стрелка, «Олимпийский» – всё уходило в туман и превращалось в иллюзию. А на дворе не прекращала брехать собака.
– Как её зовут? – спросила Аня.
– Кого? – удивилась мать.
– Собаку.
– Да бог её знает! Отец приволок. Последний щенок в помёте, никто не брал, хотели пристрелить. Отец как услышал, подхватился и вот возится теперь. Зовёт Черномазая, но мне эта кличка не нравится. Я её никак не зову. И вообще это кобель. Обгложи косточку. Я ему снесу. Может, хоть немного помолчит. Сама знаешь – отец не любит, когда шумно.
– Это уж точно… – пробормотала Аня.
Сколько Аня себя помнила, в доме не полагалось шуметь, потому что «отец этого не любит». Когда Аня была совсем маленькая, ей даже нравилось, как после нечаянного обрушения башенки из кубиков, мама зловеще шипела и опасливо косилась на обшарпанную, вечно закрытую дверь. Казалось, там спит Дракон и, если его разбудить, не миновать смерти. От этой мысли у Ани приятно щекотало в животе, она прикрывала ладошками рот, стараясь показать маме, что не шумит.
Мама носила Дракону в комнату еду и водку, чтобы он не умер от голода и жажды. Аня уважительно относилась к этому ритуалу и не видела в нём ничего страшного. А страшно было, когда Дракон просыпался и с диким рёвом выползал из норы. В таких экстренных случаях у Ани с мамой был чётко выработанный план действий. Девочка быстро забиралась под стол, а мама билась с Драконом до тех пор, пока он, посрамлённый, не уползал в своё логово. Потом прибегала медсестра тётя Зоя и обрабатывала мамины раны волшебными зельями. Мама плакала, Аня плакала, тётя Зоя говорила: «О ребёнке хоть бы подумала. На кой тебе сдался этот чёрт?»
Для Ани фраза тёти Зои была загадкой. Интересно, о каком ребёнке должна была подумать её мама? И при чём здесь чёрт, если у них дома живёт Дракон? Этот вопрос нужно было прояснить.
В пять лет Аня осторожно продралась сквозь колючие кусты малины, залезла на широкую отмостку и сквозь грязное стекло внимательно рассмотрела чудище. Оно горой лежало на кровати и не подавало признаков жизни. Подробности были скрыты под одеялом, но чудище было очень большим – ясное дело Дракон, а не чёрт. Ведь чёрт – маленький и худой.
Над кроватью Дракона висел бурый гобелен с изображением изящных, тонконогих оленей. Эти милые животные с опаской смотрели на Дракона и в любую минуту готовы были ускакать прочь. Жалко их. Но чем здесь поможешь?
Аня опускала взгляд и долго рассматривала монетки, беспорядочно разбросанные на облупившемся подоконнике, – десятки серебристых и золотистых кружочков. Это были сокровища дракона, и он не выходил из логова, потому что охранял своё добро.
«А вдруг он умрёт?» – мысль о смерти Дракона приходила к маленькой Ане всё чаще и чаще. Сначала волновалась: «Как мы его будем хоронить – такого большого? Наверное, придётся звать соседей и вытаскивать его через окно – в дверь не получится». Потом серьёзно обдумывала вопрос, можно ли надеть на похороны не чёрное, а тёмно-синее школьное платье. Когда немного подросла, в подробностях представляла причины, по которым Дракон может умереть, – например, от гриппа. В тринадцать лет Аня уже не мелочилась: она в деталях строила план, как Дракона можно убить. И, как мать ни просила, категорически отказывалась называть его «папа».
Когда в школе в канун 23 февраля учительница, одним глазом поглядывая в мобильный телефон, говорила речь про роль мужчины в жизни человечества, семиклассница Аня демонстративно собрала рюкзак и вышла из класса, громко хлопнув дверью. На следующий день в кабинете директора мать рыдала и оправдывалась: «Какой-никакой, а всё-таки отец». Директор Николай Фёдорович недоумевал: кого ему ругать, кого утешать. Сошлись на том, что «ладно, ладно, переходный возраст, надо пережить». Аня сидела смирно, не спорила и не огрызалась – жалко маму. Но это был последний случай в истории её жалости. В пятнадцать лет Аня откровенно орала на весь дом «Что б он сдох! Что б вы все сдохли!» и яростно училась.