Зима от начала до конца (сборник)
Шрифт:
– Ого! И что?
– Не знаю я!
– А я уже так увлеклась, – вздохнула куропатка.
– Я и сам увлёкся, – ответил Утёнок. – А как это пришло мне в голову, не знаешь?
– Просто, – ответила куропатка, – просто ты необыкновенно геройский утёнок.
– Необыкновенно геройский?
– Да. Ты такой храбрый, что тебе даже хватает смелости бояться. И ты так хотел узнать две истории, что сочинил их. Потому что ты необыкновенный. У тебя пудинга больше нет?
– Нет.
– Вот это глупо.
Утёнок
– Интересно, что стало с теми двумя птичками? – вдруг спросил Утёнок.
– И я о них думаю, – ответила куропатка.
– Шишка теперь уже в воде, – напомнил Утёнок, – и одна из птичек пробыла в истории подольше, чем другая.
– Да.
– Они скоро придумают, чем заняться.
– Наверно. Утёнок, а расскажи мне, чем они займутся.
– Я пока не знаю.
– Раз ты можешь так запросто выдумать целую птичку, то наверняка придумаешь, что они там делают.
– Чего-то не знать тоже интересно, куропатка. А как-нибудь, когда я буду в ударе, я придумаю про них дальше. Кстати, ты не знаешь, фонарного золотца в лесу нет?
Куропатка давно уже устроилась, положив клюв в пустую коробочку из-под пудинга. Теперь она устремила тёмный взгляд на мелкого пернатого, у которого не кончались вопросы.
– Фонарное золотце? – Куропатка раскрыла от удивления рот. – Что это такое?
– Ты даже этого не знаешь?
– Нет.
– Это такие камешки. Они светятся, если их потереть.
– Звучит как страшно редкий камень.
– Да, они такие редкие, что их почти совсем нет. А может, совсем и нет. Такие они редкие.
Птицы замолчали на пару секунд. Видимо, каждая по-своему думала о фонарном золотце. Густой туман вокруг них слоился на большие текучие клочья.
Внезапно Утёнок обнаружил нечто странное. Сперва он даже не поверил, что это правда. Поэтому хорошенько перепроверил. И уверился, и сказал:
– Знаешь…
– Что? – откликнулась куропатка.
– Я вдруг перестал бояться.
– Вот видишь. Ты натренировал силу духа.
– И я теперь вообще ничего не буду бояться?
– Не волнуйся.
– Да. Я и сам вспомнил один страх.
– Какой?
– Я вспомнил: я боюсь, что вдруг снесу яйцо, а как мне потом тащить все эти яйца домой?
– Яйца?
– Ну да, если я вдруг снесу яйца. Они ведь ужасно хрупкие, не то что камни.
– Но разве ты не утёнок?
– Утёнок.
– Тогда не морочь себе этим голову. Яйца откладывают утицы-девочки.
– Честное слово? Как здорово!
– Ты уже влюблялся?
– Влюблялся? Это ещё что такое? – разинул рот Утёнок. – Если влюбился, то яйцо уже не снесёшь?
– Тсс, – прервала его куропатка. – Слышишь – кто-то вроде идёт?
Птицы разом замолкли. И в тишине стало слышно: кто-то, пыхтя и отдуваясь, пробирается по лесу.
Что там у зимы прорвалось в брюхе, что от сна очнулись даже мухи?
– Ой-ла-ла! Утёнок, это ты? Ой-ла-ла? И ты совсем один в лесу развлекаешь куропатку беседой?
Это явилась Октава. Она вылезла из-за кустов в своей роскошной зимней шляпе. Она пробиралась по глубокому снегу. Она вспотела и замёрзла одновременно.
– Да! – закричал Утёнок. – Это я!
Как же он обрадовался! Какое счастье, что Октава решила прогуляться в лес как раз сегодня. Теперь они смогут вернуться домой вдвоём. И бояться сегодня уже больше совсем не придётся. Утёнок сильно веселился и радовался – он даже сам удивлялся, что можно так радоваться.
Но вдруг он вспомнил важное.
– Слушай, Октава, – сказал он, – а ты уже влюблялась?
– Но Утёнок, милый, как раз поэтому я и пришла к нашей каменной куропатке. Со мной случилось чудовищное несчастье. Но оно до того нелепое, что я даже стесняюсь о нём говорить.
– Ты ушиблась? – спросил Утёнок.
– Нет-нет-нет. Я влюбилась.
– А что это такое?
– Что это такое?
– Да!
– Это… У меня… Я начинаю скучать по нему, как только его не вижу.
– Да?
– Я мечтаю, что мы идём, взявшись за руки, вдоль речки, шепчемся, я трусь носом о его носик, а потом я срываю цветок и вплетаю ему в волосы.
– Как мило! Он здесь, в лесу?
– Нет. Но мне надо… мне надо попросить у куропатки совета.
Куропатка лежала тихо и внимательно слушала. Что она умела делать действительно хорошо, так это лежать тихо. Сейчас она молча лежала и жмурилась, вдыхая ароматы, расползавшиеся из скляночек в сумке Октавы.
– Дорогая куропатка, – сказала Октава, – что мне делать?