Зимние солдаты
Шрифт:
– Правда, многие самодельные вещи, главное полки, сделал не он, – вмешался Андрей. – У отца не хватило времени, поэтому ему помогали многие из его местных друзей, особенно один плотник, хоть и жил он в деревне Аксиньино, а это не очень близко.
Друзья из деревни
У Петра Леонидовича было много друзей из жителей окружающих деревень. Но особенная близость в течение многих лет у него была с двумя. Одного звали Иван Алексеевич Терехов. Он жил недалеко, в местечке под названием Выселки, и был по профессии портным. Петр Леонидович очень любил его работу, и все костюмы его шились всегда одним человеком – Тереховым. Но главная его страсть была – природа, наблюдение за жизнью диких животных и птиц
Дом оказывался на острове. В это время Терехов всегда был на реке в лодке. Подрабатывал перевозом. По реке в эту пору плыло много добра: бревна, доски, старые лодки, снесенное с лугов сено. С багром и лодкой Терехов не давал добру уплыть далеко. Конечно, в это время и Андрей со своей лодкой тоже был на реке. И однажды упустил лодку, но бросился в одежде в ледяную воду, догнал ее… Терехов взял дрожащего мальчика к себе в дом, раздел, положил в постель, пока сушил одежду, напоил горячим чаем с малиной. Вот через этот случай и познакомились друг с другом Петр Леонидович и Иван Алексеевич, почти одногодки…
– А парикмахер! – вдруг вспоминает жена Андрея. – Анна Алексеевна, расскажите о парикмахере!
– Да, Игорь, и еще один был старый многолетний друг у Петра Леонидовича. Он жил в селе Успенское, там за рекой. Был местным парикмахером. В течение многих лет Петр Леонидович стригся только у него. Раз в месяц, не реже, это было как ритуал. Стрижка затягивалась надолго. Понятно, почему после этого все удивлялись, откуда Петр Леонидович так всегда хорошо знает, как идут дела на конезаводе в Успенском и какие в этот год лошади особенно хороши, как прошел очередной их аукцион и как вообще дела.
– Какие только люди не жили, не приходили к нам! Много лет постоянной гостьей у нас была тетя Дарья. Крестьянка из довольно далекой от нас деревни. Сначала это были деловые визиты. Она приносила нам сметану, творог. Удивительно она их умела делать. А потом у нее очень тяжело заболел сын. Думали, что умрет. Но Петр Леонидович забрал его в Москву, поднял всех лучших своих знакомых врачей, положил его в хорошую клинику, и тот выздоровел. С тех пор тетя Дарья считала нас родными. А потом в нашем доме много лет жила монашка Катя. Помогала по хозяйству, все удивлялась: «Ведь вот неверующие, а хорошие люди».
Дон Кихот и аналогия с татарником
Отвечая на мой вопрос о книгах, увиденных в кабинете, Анна Алексеевна рассказала:
– Все эти книжки положил там и читал сам Петр Леонидович. Спасибо, Игорь, что вы зашли в кабинет и увидели все это. «Жиль Блаза» он, возможно, читал просто так, для отдыха, Пушкина – свериться мыслью о чем-нибудь. Зато «Дон Кихот» была его настольная и любимая книга. Ведь он считал, что его жизнь очень похожа на жизнь этого героя, он много лет собирал изображения Дон Кихота. Эта коллекция хранится у него в лаборатории… – Анна Алексеевна улыбнулась, чуть грустно. – А вы знаете, Петр Леонидович особенно любил одну из повестей Льва Николаевича Толстого, а несколько строчек на первых страницах ее, считал, могли бы быть эпиграфом к его жизни. Это первые страницы «Хаджи-Мурата».
– Неужели фразы о татарнике? – решился спросить я.
– Да, Игорь, – последовал ответ. – И поэтому у Петра Леонидовича в кабинете нашего московского дома висит картина художника Козлова, на которой изображен куст татарника. Это одна из любимых картин Петра Леонидовича.
Все замолчали…
После этого разговора, когда все встали из-за стола, я пошел в «телевизорную», нашел там «Хаджи-Мурата». И вот что там было написано: «Куст татарника состоял из трех отростков. Один был оторван, и, как отрубленная рука, торчал остаток ветки. На двух других было на каждом по цветку. Цветки эти были когда-то красные, теперь же были черные. Один стебель был сломан, и половина его, с грязным цветком на конце, висела книзу, другой, хотя и вымазанный черноземной грязью, все еще торчал кверху. Видно было, что весь кустик был переехан колесом и уже после поднялся и потому стоял боком, но все-таки стоял. Точно вырвали у него кусок тела, вывернули внутренности, оторвали руку, выкололи глаз. Но он все стоит и не сдается человеку, уничтожившему всех его братий кругом.
«Экая энергия! – подумал я. – Все победил человек, миллионы трав уничтожил, а этот все не сдается».
После чая Анна Алексеевна попросила меня снова сходить в кабинет, посмотреть внимательнее полки с научной литературой… Вот родные мне книги по теплотехнике, теплопередаче, гидродинамике. А вот тут, наверное, будут автографы – Ландау и Лившиц, Ишлинский… Так и есть. Но как-то не хотелось смотреть эти полки. Здесь была наука Капицы, о которой уже так много сказано.
Взгляд упал в сторону. Вот в углу еще один большой стол без тумбочек. На нем тиски, маленький, «часовой», токарный станок, электрический точильный круг, еще какие-то инструменты типа бормашин часовых мастеров, подставки, ощетинившиеся вставленными в них сверлами разных размеров, на стене дрели, мотки проволоки и опять самые разные, уже ждущие ремонта настенные часы.
На полочке над камином несколько разной величины крокодилов. Ведь крокодил – старинный, времен лаборатории Резерфорда, своеобразный символ для Капицы. А вот и портрет Резерфорда, другие портреты, карандашные рисунки. Кустодиева нельзя ни с кем спутать. Взгляд опять скользнул. Знакомая ярко-белая стена дымохода рядом с камином. Как деталь орнамента в верхней части этой белой стены на тонкой зеленой ветке сидела смело нарисованная большая птица с ярко-желтой грудью, покрытой зелеными пятнышками. Красный, с коричневыми полосами-перьями хвост ее был похож на хвост жар-птицы. А крылья, полурасправленные, как у ангелов, художник нарисовал черным. Но белый фон побелки проглядывал через нечастые штрихи, которыми были нарисованы перья, и крылья казались серыми. А выше, над желтой грудью и шеей, большой огненно-красный шар запрокинутой вверх головы и длинный, поднятый вверх, широко раскрытый клюв…
Семьи Анны Алексеевны и Петра Леонидовича
Музей Петра Леонидовича Капицы. Собираюсь в Кембриджский университет. В «академическом» доме на Ленинском. История знакомства Петра и Анны. Поездка Ани в Англию и дружба с Петей. «Знаете что – нам надо пожениться». Жизнь до встречи с Аней. Нужен советский паспорт. Семья Анны Алексеевны. Начало Первой мировой. Академик А. Н. Крылов. Как Петр Леонидович попал в Англию. Детство и юность Петра Капицы. Откуда идет фамилия Капица.
Музей Петра Леонидовича Капицы
Я прочитал Анне Алексеевне, Андрею и его жене Евгении свое маленькое эссе о Петре Леонидовиче, и оно им понравилось, посоветовали напечатать.
Но какие-то другие дела отвлекли меня, и единственное, что я сделал, – передал этот кусочек бессменному в течение многих лет научному секретарю Капицы Павлу Евгеньевичу Рубинину, который после смерти Петра Леонидовича переехал из своего кабинета, рядом с кабинетом директора в главном здании института, в комнату на втором этаже небольшого двухэтажного дома в глубине окружающего институт парка. В этом маленьком двухэтажном, увитом летом плющом сером доме Петр Леонидович с Анной Алексеевной и жили постоянно последние годы его жизни, за исключением времени их поездок на Николину Гору. Первый этаж дома занимали большая гостиная, кухня и прихожая, на втором этаже – огромный кабинет хозяина, спальня и несколько маленьких подсобных помещений: комнаток-складов для книг, папок архивных бумаг и, конечно же, мастерская с набором маленьких токарных, сверлильных и строгальных станков, которыми пользовался хозяин. После смерти хозяина Анна Алексеевна решила превратить весь второй этаж дома в музей Петра Леонидовича Капицы, и именно сюда, в одну из подсобных комнаток на втором этаже, переехал осиротевший Павел Евгеньевич Рубинин со всем своим архивом.