Зимние солдаты
Шрифт:
– До Англии я добиралась на пароходе, – вмешивается в разговор Анна Алексеевна. – В Лондоне, когда я была уже одна, случилась неприятность. Машина заглохла в самом центре движения, даже полиция не смогла ее завести. Правда, через некоторое время она таки завелась.
– Да, так вот, Игорь, – продолжал Петр Леонидович, глядя в потухший камин. – Встречать жену и детей я поехал на границу сам, но чтобы со мной ничего не случилось, ко мне приставили человека. Его звали Леопольд Ольберт. Его назначили моим заместителем. Перед этим он тоже был заместителем у Вавилова в Оптическом институте. Только через некоторое время мне удалось-таки от него отделаться… Однако после смерти Берии, когда перетрясали органы, он, по-видимому, остался без работы и просился ко мне в институт, но я его не взял, и он очень обиделся. Аня, расскажи, как ты его обезоружила, – внезапно оживляется Петр Леонидович.
– Да, я его обезоружила, – вспыхнув, как девушка, радостно сообщает Анна Алексеевна, вытирая стол после ужина. – Мы уже подъезжали к Москве, после того как Петя встретил меня в Негорелом. Мы с Петей сидели в одном купе с Ольбертом. «Да, Анна Алексеевна, – говорил он, – я поехал с Петром Леонидовичем, чтобы не дать злоумышленникам увезти его за границу, если бы они захотели это сделать». – «А как бы вы смогли их задержать?» – «Очень просто, с помощью оружия», – ответил Ольберт улыбаясь. – «Значит, у вас есть оружие?» – «Конечно», – ответил Ольберт. «И сейчас есть?» – «И сейчас…» – «Не может быть, покажите». Ольберт достал револьвер. – «Так он же не заряжен, дайте-ка я посмотрю. Так люблю оружие. – Револьвер оказался в моих руках. – Ну а теперь не шевелитесь, я вас арестовываю».
Вы бы видели его лицо, Игорь, когда я сказала, что мне надоело держать его под арестом и сейчас я просто выброшу револьвер в окно. Как он умолял меня, став вдруг другим человеком… Это Петя его пожалел, сказал: «Отдай ему «игрушку»…
Лубянка и переписка со Сталиным
– А вы знаете, Игорь, что в тридцать седьмом – тридцать восьмом годах в моем институте был арестован только один человек, – вдруг начал вспоминать Петр Леонидович. – И это был Ландау. В тот же день я написал письмо Сталину, где просил его дать указание куда надо, чтобы к делу Ландау отнеслись «повнимательнее». Писал о том, что утрата Ландау – большая потеря для науки и что мне трудно поверить в нечестность Ландау. На письмо ответа не было. Прошел почти год, я в это время открыл явление сверхтекучести и решил, что есть хороший повод вновь попытаться освободить Ландау. Я написал письмо Молотову, где сообщил, что открыл новое важное физическое явление, но что единственным человеком, который сможет его по-настоящему теоретически объяснить, является Ландау»…
Через несколько дней Капицу вызвали на Лубянку.
– Вызвали меня к часу ночи, – рассказывал Петр Леонидович. – Провели в большой кабинет, где сидели два человека. Оказалось, что это заместители Берии – Кобулов и Меркулов. Оба потом были расстреляны. «Вы понимаете, – говорят, – за кого вы просите? Это же опасный человек, шпион, который во всем сознался. Вот почитайте…» – и пододвигают мне огромный том. Но я читать его не стал. «Могу, – спрашиваю, – задать вам только один вопрос?» – «Пожалуйста», – говорят и смеются. «Скажите, какая ему, Ландау, корысть, каков мотив тех преступлений, которые, вы считаете, он совершил?» Мне отвечают, что мотивы никого не интересуют. Я опять за свое, привожу примеры из литературы…
Проговорили до четырех утра. Особенно с Меркуловым, который оказался очень начитанным… Жаль, оба эти человека обладали, по-видимому, большими организаторскими талантами, но были совершенно беспринципны. Перед концом нашей беседы один из них говорит: «Хорошо, Капица, если вы согласны поручиться за Ландау, пишите письменное поручительство, в случае чего будете отвечать». Я написал, и через два дня в институте появился Ландау. Я так и не сказал ему, что за него поручился. Только через много лет это все стало ему известно…
На меня было два покушения. Одно сразу после того, как меня не выпустили. В меня кто-то стрелял, когда я гулял на островах в Ленинграде. Второе – когда я уже жил на даче, в опальные годы. По-видимому, по поручению Берии. Мне сказали, что Берия уговаривал Сталина посадить меня, но Сталин сказал: «Убрать его с поста директора можно, но дальше ты его не трожь…»
Кстати, самому Сталину я написал около пятидесяти писем. Сохранились их копии, черновики. И почти на каждое я получил ответ. Мне обычно звонил Маленков и сообщал содержание ответа. Письменный ответ я получил лишь однажды.
Как-то, когда я жил зимой на даче и был не у дел, ко мне приехал человек, которого я когда-то видел в Высшей партшколе, и вручил мне папку перепечатанного на машинке текста статьи по экономическим проблемам. Человек сказал, что сейчас эта статья ходит в высоких кругах, но текст ее очень секретен, однако этот человек на свой страх и риск переписал ее, так как знал мой интерес к проблемам экономики. Я сразу понял, кто это писал, отложил все дела и через неделю на семнадцати страницах написал замечания по работе и отослал их Сталину. Еще через месяц статья Сталина была опубликована в газете «Правда». Там уже были учтены и некоторые мои замечания в точности в тех же словах, как они написаны в моей записке.
Мой собеседник надолго замолчал.
– Вы, конечно, записываете все это, диктуете воспоминания Анне Алексеевне? – спросил я робко.
– Нет, Игорь, это все слишком тяжело, – сказал Петр Леонидович, и груз его лет стал вдруг на минуту явственно виден.
– Можно, я запишу сейчас все, что вы рассказали, и буду продолжать делать это и дальше?
– Да, Игорь, конечно…
И я, сославшись на что-то, поспешил в свою комнату.
Ровно в девять вечера – а часто и раньше – гасился камин и все шли в третью комнату первого этажа, рядом с большой летней террасой. Но, в отличие от террасы, это была зимняя, теплая комната, два окна которой смотрят вдоль склона на реку. Стандартной мебели тут имелось мало: старый, обитый зеленым материалом диван с высокой спинкой размещался у внутренней стены, три кресла и кресло-качалка стояли как бы в беспорядке посреди комнаты, а в углу, напротив входа, – большой цветной телевизор. (Программу «Время» здесь, на даче, Петр Леонидович не пропускал никогда). Вся остальная обстановка состояла из самодельных некрашеных книжных стеллажей до самого потолка.
Библиотека и шахматы Петра Леонидовича
Сначала мне даже казалось, что книг здесь немного и они случайные. Но потом, по тому, как трудно было отойти от этих полок, чтобы работать самому, я понял, что здесь все книги – читаемые и редкие. Вот «Моя жизнь» Ганди – я раньше никогда его не читал и не смог оторваться. А рядом – Джавахарлал Неру, «Открытие Индии». Чуть в стороне, в скромной бумажной обложке – Лев Николаевич Толстой: «Дневник», изданный в 1906 году. И опять почти целая ночь без сна. И тут же книга А. Тонди «Иезуиты». А чуть выше большие зеленые тома: «Газета А. И. Герцена и Н. П. Огарева» – «Колокол», академическое издание 1979 года. И опять тянешься за ручкой, чтобы сделать выписки. А вот странный большой и очень толстый том, обложка которого – обычная бумага, только чуть толще остальных страниц. Это научная монография, отчет будущего академика и знаменитого собирателя генетического фонда полезных растений СССР Николая Вавилова о его работе в Афганистане. Издана в Ленинграде в 1929 году тиражом 2100 экземпляров. Удивительная научная монография, которую можно читать как захватывающий дневник путешествия. И вывод для себя: вот как научиться бы писать научные книги о своих странствиях… Но библиотека в «телевизорной» – это только часть книг на даче Капицы, часть, собранная под наблюдением Анны Алексеевны, хоть каждая десятая на этих полках подарена авторами Петру Леонидовичу…
Книги Петра Леонидовича помещались в холле и кабинете на втором этаже. Когда хозяин находился в Москве, кабинет был закрыт. Ключ, правда, висел чуть в стороне на гвоздике, рядом с надписью, говорящей о том, что каждый, кто заходит в комнату, должен написать на этой бумаге свое имя и дату посещения. Вся стена холла, примыкающая к кабинету, и большая часть площади холла второго этажа были заняты полками и корзинами с журналами и книгами научного и политического содержания, научно-технической справочной литературой на разных языках. Вот толстые дорогие кожаные корешки девятого и десятого издания Британской энциклопедии и рядом красный ряд Большой Советской. В стороне очень толстые серые, знаменитые среди старых инженеров тома немецкого справочника «H"uette». И здесь же яркие суперобложки отчетов ЮНЕСКО, Стокгольмского международного института исследования проблем мира, американской группы по изучению политики в области ядерной энергии, других учреждений. На английском и французском языках мелькают рядами книги по экологии человека, об атомной войне и возможностях мира, об энергетическом кризисе и его преодолении, о путях и альтернативах сохранения среды, об организации науки в различных странах. Конечно, все эти журналы, особенно иностранные, были мне знакомы – чуть ли не каждый мой приезд сюда начинался с просмотра их. А теперь я начал осматривать верхнюю полку, на которую раньше не заглядывал. И тут же споткнулся: Михаил Ботвинник, «К достижению цели». И на первой странице: «Дорогому Петру Леонидовичу Капице самые добрые пожелания от бывшего шахматиста. Ботвинник», рядом его же «О решении неточных переборных задач». И тоже с подписью. И тут же Василий Смыслов, «В поисках гармонии», Анатолий Карпов – «Девятая вертикаль» и «Избранные партии 1969–1977 гг.». И опять на титульном листе каждой книги – от руки: «Петру Леонидовичу от…» Но если бы здесь были только дареные книжки! Нет, вот рядом старинная «Morphy’s Games of Chess» с биографией великого шахматиста, вышедшая в 1919 году, рядом Bobby Fischer, «My 60 Memorial Games», купленная в 1978 году. И тут же Richard Rety, «Modern Ideas in Chess», выпущенная в 1923 году, и на ее полях рукой Петра Леонидовича записаны карандашом какие-то партии.